Дача. Шезлонг. 1938

Конечно, масса интересного было и за пределами дома. Не стану говорить о поездках в ЦПКиО [8] (как там меня катали на финских санях!), о прогулках по Невскому, о том, как в праздничные вечера ездили – иногда и на такси – «смотреть иллюминацию». Был свой район с «наизусть затверженными прогулками» (Ахматова). До переезда на Бородинскую я едва ли видел окрестности, мир ограничивался все той же «Аллейкой» (тогда улицей Софьи Перовской). А поселившись на Бородинской, мы с мамой часто ходили по серому, шумному, гремящему трамваями и автобусами, малоинтересному и в общем так и не ставшему мне милым Загородному. Весной меня катали на карусели под скрипучую и лихорадочно веселую, шарманистую мелодию «Утро красит нежным светом» в микроскопическом скверике напротив Лештукова переулка. Зимой я прилипал к витринам игрушечных магазинов, дышал ароматами кондитерской у Пяти Углов, магазина, до начала 1990-х сохранявшего прежнее, пышное, еще какое-то ампирно-нэповское убранство. Этот магазин притягивал меня не просто лакомствами – в приторных запахах его, в тускнеющем блеске зеркал, в этих полированных консолях, в затянутых выцветшим репсом панно плыло нечто из былой жизни, странно и приятно меня волновавшее.

Фотоаппарат «Циклокамера». 1939

Куда более отчетливой радостью была газированная вода в ее тогдашнем, забытом варианте. Одно ее «наливание» уже являлось томительно-праздничной церемонией. Ложка – металлический маленький стаканчик на ручке – с сиропом, нацеженным из колбы, опускалась в стакан, вымытый на специальном блестящем моечном устройстве. В ложку устремлялась шипучая газированная вода из крана, все это вспенивалось, мешалось и пододвигалось к жаждущему покупателю по мокрому и липкому, приторно пахнущему смесью разных сиропов прилавку…

Я мечтал о профессии продавца газированной воды. По моей настойчивой просьбе мне купили стеклянную клистирную кружку (кружка Эсмарха). С ее помощью устроили подобие агрегата для газированной воды, и я страстно играл, заставляя взрослых пить кипяченую воду из клистирной кружки с сиропом из варенья. И недоумевал, замечая некоторое равнодушие к щедро предлагаемому напитку. Порывался я и «варить ликеры». Почему-то у нас оказалась рекламная книжечка (буклет, как сказали бы нынче) советских ликеров. Меня потрясло своей экзотической красотой название ликера «Какао-шуа» и изображение волшебной красоты бутылочки в виде странного гибрида вазы с молочником. Я размешивал какао с сахаром и еще чем-то и млел от мерцания красивой жизни.

Большинство ресторанов позакрывались с концом нэпа, и к исходу 1930-х они были, как мне помнится, немногочисленны. В них меня, разумеется, не водили. Самым фешенебельным местом в писательских кругах считалась «Крыша» в «Европейской». Бывала там тогдашняя интеллектуальная знать, не столько богатая, сколько причастная нарождавшейся светской жизни – советского, но пока не хамского толка. Рассказывали, что там служили официантами татары, все еще помнившие французские названия блюд.

Но было одно для всех ленинградцев всех возрастов желанное место – кафе «Норд», как и папиросы, после войны переименованное в «Север».

Кондитерский магазин под этим названием, не раз менявшийся, еще существует на Невском. А тогда надо было, спустившись на несколько ступенек, пройти сквозь весь магазин, сквозь тягуче-сладкий запах лучших в городе «пирожных от „Норда“», чтобы открыть дверь в кафе. Столики, крытые толстым стеклом поверх зеленого сукна, величавые фарфоровые белые медведи, зеркала, низкие потолки, сине-зелено-белое царство, незабываемый аромат кофе, ванили, духов, коньяка, дорогих папирос.

Какие лакомства! «Кофе с огнем», например. Не слишком вкусный напиток, но он пылал (политый сверху спиртом) и вызывал безудержное счастливое волнение. Блинчатые пирожки – нет, не банальные трубочки, а именно сложенные конвертом пирожки из тонких блинчиков. А пирожные! Это нельзя пересказать. «Мы ходили к „Норду“!!!» Однако именно с этим кафе связана жуткая, типичная для времени история. В один и тот же вечер несколько десятков посетителей (я в том числе) отравились эклерами от «Норда». Крем был сварен в котле с какой-то окисью. И конечно, говорили о вредительстве. Что сделали с поваром – неизвестно, но по Ленинграду ползли зловещие слухи.

Лакомства и сласти в городе изготовлялись отменные и достаточно традиционные. Но случались и диковинные нововведения. Скажем, карамель «Новинка» – отвратительные, в соевом шоколаде, конфеты. Зато в крышку коробки вклеивалась маленькая патефонная пластинка. На ней сквозь треск и шорох скрипучий мужской голос: «Карамель „Новинка“, карамель „Новинка“, требуйте во всех магазинах!» Первая советская звуковая реклама…

М. Литвак. Красный мак. Рекламный плакат. 1938

«Шикарная» советская жизнь ограничивалась проспектом 25 Октября, который все решительно называли Невским, – пожалуй, единственное прежнее название, которое не боялись употреблять. Он был великолепен – Елисеевский (бывший!) магазин, Дом книги, Пассаж; на углу улицы Бродского (Михайловской) существовал очень дорогой меховой магазин. Освещался проспект ослепительно – богаче, чем сейчас: кроме столбов с тремя сияющими шарами, висели и фонари на проводах над самой серединой проспекта.

Там был, по нашему с мамой выражению, «фифосад» – то есть гуляли «фифы». Наряды невероятные – отчасти из головы портних, мельком заглядывавших в заграничные журналы, отчасти из кино, отчасти из случайных заморских тряпок, покупаемых обычно у морячков загранплавания. Да и вообще в ту пору, как и многие годы после войны, на заметно или просто хорошо одетых людей оглядывались.

Все сколько-нибудь тонные дамы пользовались духами «Красная Москва», этот запах доминировал так же, как в 1970-е, в пору первой экспансии французских духов, – «Клима». У мужчин, особенно у высокопоставленных военных, был в моде одеколон «Красная маска», позднее – «В полет», «Ориган» (бывший «L’Origan»). «Шипр» был дорог, редок и пахнул (тогда) почти изысканно. Мужчины советско-демократических вкусов пользовались так называемым «Тройным одеколоном», дешевым, крепким, с неприятно-бодрым «гигиеническим» запахом (когда-то одеколон, любимый Наполеоном, едва ли не первый в истории, пах, видимо, совершенно иначе). По слухам, им пользовался и Сталин. Выпускались духи и одеколон «Кремль» во флаконах в виде кремлевской башни, «Север» в бутылке в виде тороса со стеклянной пробкой, увенчанной фигурой белого медведя, и пр. Очень было модно дарить «парфюмерные наборы» – духи, одеколон, мыло, пудра в подбитой шелком коробке. Все это продавалось в магазинах, объединенных эффектной аббревиатурой «Тэжэ». Расшифровывалось название организации, ведавшей советской красивой жизнью, прозаично: «Трест эфиро-жировых эссенций», но слово обособилось и жило до недавнего времени. Кондитерские назывались «Росконд», а магазины по привычке двадцатых годов часто именовали «кооперативами» (независимо от принадлежности к кооперации).