Шрифт:
Основание города всегда порождало легенды.
«Быть может, не было ни одного города, не имевшего собственной поэмы, или, по крайней мере, гимна, воспевавшего священный акт его возникновения». [140]
У Петербурга есть поэма. Она сложилась спустя много лет, но не является продуктом творческой игры индивидуального сознания.
Эта поэма — «Медный Всадник».
Определяя связь создания Пушкина с психологическим наследием прошлого, мы можем повторить мысль Алексея Толстого, примененную им к Гёте:
140
Там же. С. 153–154.
В намеченных здесь сопоставлениях не следует усматривать попытки установления каких-либо «культурных влияний» или «литературных заимствований». Вопрос сложнее и глубже. Научное исследование его сделается возможным лишь тогда, когда, наряду с индивидуальной и массовой психологией, будет оформлена историческая психология, то-есть наука о психических явлениях, раскрывающихся в историческом процессе. Пока в этой области не установлено еще достаточно прочных научных построений; приходится только указывать на сходство некоторых историко-культурных явлений. С этой точки зрения можно подойти и к основному вопросу, о мифе, получившем свое преломление в «Медном Всаднике».
141
Эти слова отнести следует, конечно, только к материалу образов, из которого художник творит свои мир. {прим. авт.}
«Нет, то не Гёте великого Фауста создал, который…» и т. д. — из ст-ния А. К. Толстого «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель…» (1856). {комм. сост.}
В истории Петербурга одно явление природы приобрело особое значение, придавшее петербургскому мифу совершенно исключительный интерес. Периодически повторяющиеся наводнения, напор гневного моря на дерзновенно возникший город, возвещаемый населению в жуткие осенние ночи пушечной пальбой, вызывал образы древних мифов. Хаос стремится поглотить сотворенный мир.
Идея потопа присуща мифотворческому сознанию большинства народов, она повторяется повсюду, часто совпадая даже в деталях. Эти повторяющиеся образы столь поразительны, что навели некоторых ученых на мысль о существовании единого прамифа.
Божество хаоса и мрака всюду почиталось в стихии воды. У древних халдеев первобытный хаос олицетворялся в богине пучины Тиамат. [142] Она создает чудовищ: драконов, человеко-скорпионов, рыбо-людей. [143] Она препятствует богам-космократорам «вступить на путь», [144] т. е. создать из хаоса — космос. Энлиль [145] (позднее Мардук [146] ) выступает против нее.
142
Тиамат — в вавилоно-аккадской мифологии воплощение мирового хаоса. {комм. сост.}
143
Она создает чудовищ… — пересказ вавилонской космогонической поэмы «Энума элиш» (нач. I тыс. до н. э.); Анциферов следует изложению ее содержания в кн.: Тураев Б. А. История Древнего Востока. Спб., 1913. Т. 1. Ср.:
«Она создает чудовищ: змей, драконов, псов, человеко-скорпионов, рыбо-людей, всего 11, которые должны были помогать ей»
(с. 131). {комм. сост.}
144
«вступить на путь» — вероятно, цитата из «Книги притчей Соломоновых» (гл. 2, ст. 19). {комм. сост.}
145
Энлиль — один из главных богов шумеро-аккадского пантеона. {комм. сост.}
146
Мардук — центральное божество вавилонского пантеона. {комм. сост.}
«Он берет лук, стрелы, колчан, божественное орудие — молнию и свет». [147]
После жестокого боя Энлиль побеждает. Он разрубает труп Тиамат на части, половину поднимает наверх и делает ее небом, запирает засовом, чтоб не дать воде излиться. «Измерив океан, владыка созидает дом» (символ вселенной). [148] После торжества созидательных сил над разрушительными начинается творение мира. Космогония открывается героической симфонией борьбе света с мраком. [149] Бой Мардука с Тиамат получил свое отображение в ряде дошедших до нас памятников. Космократор изображен в образе могучего воина — божество пучины в виде крылатого дракона или какого-либо другого змиеподобного существа. Сохранилось изображение Мардука стоящего на водах, [150] а у ног его — побежденная Тиамат. Победа над богиней водной пучины не окончательна. В морской глубине притаился древний хаос и грозит разрушить мир. Попущением богов во время великого потопа едва не погиб организованный ими мир.
147
«Он берет лук… молнию и свет» — цитата из «Энума элиш» в пересказе Б. А. Тураева (см.: Указ. соч. С. 131); в цитате — неточность: Мардук берет с собою не свет, а сеть, с помощью которой умерщвляет Тиамат. {комм. сост.}
148
После жестокого боя … (символ вселенной) — пересказ (с цитатами) того же источника, ср.:
«Затем он возвращается к трупу Тиамат, разрубает ее на две части, половину поднимает вверх и делает небом, запирает засовом и приставляет сторожей, чтобы не давать воде излиться… Измерив океан, владыка воздвиг великий дом… в котором он поселил Ану, Энлиля и Эа». Таким образом вавилонская триада поселилась во дворце, который является символом вселенной»
(Тураев Б. А. Указ. соч. С. 132). {комм. сост.}
149
Космогония… с мраком — поэтическое изложение мысли Тураева: «Создание мира в этом мифе является результатом победы… в Вавилонской редакции, света (Мардука — бога солнца) над олицетворением мрака — хаосом в лице Ану и Тиамат» (Там же. С. 132). {комм. сост.}
150
изображение Мардука, стоящего на водах… — воспроизведено в книге: Сказания Древнего Вавилона. Берлин, 1923. С. 207. {комм. сост.}
Потоп кончен. Постепенно все пришло в прежний порядок. И богиня-мать Иштар вознесла свое ожерелье на небо [152] — радугу, как символ торжества космических сил над хаосом.
151
«Грохот Адада наполнил небо…» и т. д. — из аккадской героической поэмы «Гильгамеш» (кон. 3 — нач. 2 тыс. до н. э.), в переводе Н. С. Гумилева (см.: Гильгамеш. Спб., 1919. С. 62). {комм. сост.}
152
Иштар вознесла свое ожерелье на небо — вольное изложение фрагмента из поэмы «Гильгамеш» в пересказе Б. А. Тураева, ср.:
«Владычица богов Истарь явилась и подняла ожерелье, приготовленное Ану по ее желанию»
(Тураев Б. А. Указ. соч. С. 138).
Иштар (Истарь) — в аккадской мифологии центральное женское божество. {комм. сост.}
Однако, опасность хаоса не устранена. До нас дошли глухие отголоски завершения этого мифа древнейших сумерийских преданий. В библии сохранились темные следы этих представлений.
Пророк Исайя говорит о мифическом существе Rahab, [153] сраженном «в дни древние, в роды давние мышцей господней» (Ис. 519). [154] Псалмопевец воспевает бога, подчинившего морскую стихию.
«Ты владычествуешь над яростью моря; когда воздымаются волны его, ты укрощаешь их. Ты низложил Раава (Rahab), как пораженного» (Пс. 8811). [155]
153
Rahab — Раав (гр.), Рахав (евр.) — в иудаистической мифологии имя одного из чудовищ. {комм. сост.}
154
«в дни древние… господней» — из Книги пророка Исайи (гл. 51, ст. 9). {комм. сост.}
155
«Ты владычествуешь над яростью моря… как пораженного» — Псалтирь, пс. 88, ст. 10–11. {комм. сост.}
«Ты расторг силою своею море, ты сокрушил головы змиев в воде» (Пс. 7373). [156]
Rahab — темная сила морской пучины. Жуткий образ моря, в котором играет чудовище Левиофан [157] (Пс. 10326), напоминающий нам море юрского геологического периода с плавающими в нем плезиозаврами, бронтозаврами и летающими над ним драконами-птеродактилями.
Из всех этих текстов явствует, что морское чудовище олицетворяет силу зла, с которым борется, побеждая в борьбе Иагве. [158]
156
«Ты расторг силою… змиев в воде» — Там же, пс. 73, ст. 13. {комм. сост.}
157
Левиофан — в библейской мифологии морское чудовище (змей или дракон). {комм. сост.}
158
Иагве (Ягве) — главное божество в иудаизме. {комм. сост.}