Притом что Конфуций располагал определенными религиозными убеждениями, он не использовал их откровенно в качестве обоснования своей философии. Здесь его позиция внешне в некоторой степени напоминала подходы современного ученого. Скорее всего, ни один ученый не осмелится утверждать, будто существование Бога можно доказать научным методом; даже богословы согласились с тем, что этого сделать нельзя. При этом редкий серьезный ученый решится говорить о неких научных доказательствах того, что Бога не существует. Ведь служители науки сосредоточиваются отнюдь не на самой природе мироздания, а на ведении конкретных опытных наблюдений и формулировании на их основе принципов, отражающих преобладающие вероятности. Не претендуя на истину в конечной инстанции, деятели науки все-таки способны помочь нам действовать практично и плодотворно.

Конфуций в своей деятельности по большому счету следовал точно такому же принципу. Он никогда не покушался на присвоение истины в последней инстанции. Он нащупывал путь к истине путем заинтересованного созерцания и тщательного анализа всего увиденного им. Он говорил о необходимости «прислушиваться ко всему доступному, сомнительное – отвергать и с надлежащей осмотрительностью обсуждать все остальное… Наблюдать все видимое, все вызывающее сомнение – отвергать и действовать осмотрительно в отношении всего прочего». Он воздержался от разговоров по поводу достижения истины в результате внезапной вспышки мистического озарения; наоборот, он категорически отрицал созерцание (медитацию) как путь к мудрости. Конфуций к тому же говорил так: «Чтобы услышать много, выбирай то, что несет благо, и стремись к нему; стремись увидеть как можно больше и запоминай все увиденное; таким манером достигается понимание всего сущего».

Следовательно, напрашивается достаточно определенный вывод о том, что при всей вероятной религиозности Конфуция он далеко не считал себя человеком, обладающим всеобъемлющими знаниями или непогрешимостью в толковании естества всего мироздания как такового. На самом деле он рассчитывал на учреждение системы представлений, способной пережить многие века, и достаточно мощной, чтобы послужить неким фундаментом, на котором можно будет обрести свободу и счастье для всего рода людского. Для этого ему приходилось заниматься поиском философских материалов, на которые он мог бы не только рассчитывать, но и, безусловно, знать о них то, что они на самом деле прочные. В качестве основы для своих воззрений он отверг теологическую догму с религиозными надеждами, а выбрал природу человека и общества, какими их видел сам.

Отличие Конфуция от всех остальных знаменитых мыслителей прошлого можно увидеть в том, что он отделил этику от метафизики. Макс Вебер писал: «В том смысле, что в конфуцианстве отсутствует какая-либо метафизика и практически любые налеты религиозных скреп, его можно считать рационалистическим явлением до такой уходящей вдаль степени, что оно заслуживает своего места на самой крайней границе того, что называется «религиозной» этикой. В то же самое время конфуцианство представляется более рациональным и здравым явлением в смысле отсутствия в нем и отрицания его проповедниками всех непрактичных критериев, чем все остальные этические системы, за исключением разве что утилитаризма И. Бентама».

В основание своей этики, как мы уже говорили, Конфуций положил природу человека и общества. А какова она – природа человека и общества? Именно так звучит ключевой вопрос. И если бы Конфуций попытался ответить на него второпях или в категоричной форме, его эмпирический подход выглядел бы не больше чем притворство. Он поступил совсем иначе. В отличие от великого конфуцианского философа IV века до н. э. по имени Мэн-цзы Конфуций воздержался от присвоения высокой оценки человеческому естеству. Не стал он дуэтом с еще одним конфуцианцем по имени Сюнь-цзы, жившим чуть позже, осуждать его и за присущие пороки. Нам предстоит увидеть, что умозаключения этих более поздних мыслителей при всей их диаметральной противоположности грешили излишними обобщениями, приведшими китайских мыслителей к известным последствиям, заслуживающим большого сожаления со стороны их авторов.

Конфуций старался держаться ближе к предмету своих исследований. Важнейшим выводом из его наблюдений за людьми можно назвать то, что все люди по своей сути ничем не отличаются. Предположим, что свою роль сыграло происхождение мудреца, воспитанного в семье, находившейся в стесненных обстоятельствах, из которых он всю жизнь стремился выбраться. К тому же он наблюдал, как люди, родившиеся со всеми наследственными претензиями на высокое положение в обществе и благородные титулы, в поведении уподоблялись зверям и олухам, тогда как находились представители их же дворянского сословия, вполне заслуживавшие уважения.

К тому же он сделал незатейливое наблюдение, заключавшееся в том, что все люди жаждут счастья, каким бы разным они его себе ни представляли. Поскольку с детства Конфуцию в силу происхождения не привили никаких религиозных или философских догм с обозначением счастья или пути его достижения, как это ни печально, он полагал, что люди должны по возможности пользоваться доступными им благами. В своем окружении, однако, он наблюдал людей, по большому счету счастьем обделенных. Народные массы пребывали в нужде, иногда голодали, угнетались войной и аристократами; и даже аристократы не всегда получали большое удовольствие от своего убогого и часто сомнительного образа жизни. Отсюда возникала очевидная цель: сделать людей счастливыми. Таким образом, мы находим его определение достойного правительства, призванного принести своему народу счастье.

Так как счастье представляет собой благо, а человек в обычных для него условиях есть существо социальное, оно считалось всего лишь только коротким шажком к воплощению в жизнь провозглашенного Конфуцием принципа взаимности. И ведь не поспоришь с таким его предположением: если бы каждый член общества стремился к счастью для всех, на всеобщее счастье можно было рассчитывать с большей уверенностью, чем при любых иных обстоятельствах. Однажды Конфуций определил принцип взаимности следующей формулой: «никогда не делай другим того, чего не желаешь себе самому». То же самое понятие, но более определенно, он сформулировал следующим образом: «Поистине добродетельный человек, стремящийся определиться в обществе сам, стремится к определению в нем других людей; желая успеха для себя, он стремится помочь другим добиться успеха. Путь к настоящему благодеянию лежит через поиск в устремлениях собственной души принципа своего поведения в кругу других людей».