Мужчиной он стал в то же лето, в конце августа. День был прохладный, мелко сыпалась на лицо влажная труха, скручивая длинные волосы в дурацкие девчачьи спиральки. Поиск кандидатки много времени не занял, к делу он подошел с холодным расчетом. Объект его интереса красотой не блистал: плоскогрудая девица с бесцветным лицом, худая и нескладная. Она носила очки, сутулилась, кусала губы и вечно краснела, когда он проходил мимо нее. Жила воздыхательница в соседнем подъезде и частенько подглядывала за ним из окна, прячась за занавеской. Никита нравился многим девушкам, но он сознательно выбрал самую непривлекательную влюбленную особь, чтобы стыдно позже не было перед женщиной, которую он любил.

Девчонку Никита поймал, когда она возвращалась из музыкальной школы. Бесформенный плащик, скрипка в футляре, торопливая походка, волосы, убранные в хвост, цветастый зонтик, испуганный взгляд.

Уболтать ее получилось легко – Никита был в ударе, нес какую-то ахинею, она слушала, открыв рот, и безропотно плыла в его ловушку.

Случилось все на потертом сальном диванчике в пропахшем сыростью гараже, куда Никита предложил ей прогуляться, чтобы показать свою коллекцию раритетных пластинок. Ключ он загодя одолжил за пачку кислой, но представительной «Герцеговины Флор» у парня из параллельного класса, пластинки позаимствовал у Шахновского. Проигрыватель у него был свой, купил у фарцовщика на кровные тугрики, заработанные по ночам разгрузкой вагонов на одной из товарных станций Москвы.

Кажется, она сама не ожидала, что так просто расстанется с невинностью, Никита особо не настаивал, не давил, просто показал ей пластинки, обнял за плечи, погладил по спине, коснулся губами щеки, поймал ее сухие горячие губы и неожиданно оказался сверху – инстинкт! Она не сопротивлялась – ею тоже двигал инстинкт, дрожала в его объятиях и откликалась на ласки, как опытная женщина, но когда все закончилось – разрыдалась. Он лежал на диване, смотрел на ее вздрагивающие плечи, но слов утешения не находил. Даже не отыскал в себе сил ее обнять, лишь помог застегнуть бюстгальтер и подал кофточку, провалившуюся в щель между спинкой и сиденьем дивана. Кофточка была влажной и пахла дешевыми приторными духами, неприятно пахла. Белье разочаровало: смешные хлопковые трусики и лифчик в мелкий цветочек. При виде этих цветочков, розового следа от тугой лямки на ее плече ему стало неловко и захотелось, чтобы девушка поскорее ушла. В последний момент в душе промелькнула жалость, Никита застегнул брюки и решился ее проводить.

До дома шли молча. Она всю дорогу хлюпала носом и теребила пуговицу на плаще, Никита хмуро курил. Простились у ее подъезда, он неуклюже чмокнул девчонку в висок, она еще раз шумно шмыгнула носом и исчезла из его жизни навсегда. Кажется, ее звали Марина… Или Алина? На имена у него всегда память была плохая. Сейчас Никита понимал, что поступил с ней подло, но до нее ли ему было! Совсем другая женщина занимала все его мысли и будоражила фантазию – взрослая, талантливая, совершенная, окутанная запахами тайны. От одной лишь мысли о ней пьяно кружилась голова, потели руки и останавливалось дыхание, но теперь он имел полное право потребовать от своей музы исполнения обещанного.

– Едут! Едут! – завопила Глафира, и Никите захотелось треснуть ее чем-то тяжелым по голове.

В данный момент она походила на дочку кузнеца из гениального фильма «Формула любви», что навевало нехорошие ассоциации с приездом самого графа Калиостро. Собственно, эти ассоциации в его голову полезли гораздо раньше, чем прозвучал вопль горничной. Никита еще при первом знакомстве отметил, что вредный старик похож на графа, точнее, на актера, который безупречно сыграл эту роль в картине. Радовало, что Лоренцо Веронезе, так звали возможного партнера, прекрасно говорил по-русски, хотя бы напрягаться по поводу переводчиков и языкового барьера не было необходимости.

А вот чему радовалась несравненная Виктория, которую заказал в агентстве Шахновский, оставалось для Никиты загадкой. С лучистой улыбкой она, как пава, продефилировала к дверям и замерла у порога в гостеприимной позе, расправив плечищи и выпятив грудь. Позади нее топталась Глашка, то одергивая передник, то поправляя прическу – истеричка.

– Мама-миа! – зажмурился Никита, хотел перекреститься, но не успел – Виктория-Лиля не стала ждать и широким жестом распахнула дверь сама.

– Бонжорно, синьоро! Беса ми мучо. Грацио. Белиссимо, – выдала она с порога и склонилась в русском поклоне, разгребая воздух перед собой ручищей-веслом и чуть не сбив гостя с ног мощной волной «расейского» дружелюбия.

– Велком! – присоединилась к ее приветствиям Глафира, выпрыгивая из-за могучей спины фальшивой супруги.

Но гость не обратил на нее внимания, с изумлением тараща и без того лупоглазые глаза на женушку Никиты, возвышавшуюся над ним, как скала. Кончик его носа при этом слегка шевелился, ноздри раздувались. Никита снова зажмурился. Стало ясно, почему старик морщит нос: ведь, по уверению Шахновского, он терпеть не может парфюм, а от Вики-Лили за версту разило каким-то жутким клопомором. Ситуация усугублялась с каждой минутой, но сдаваться отчего-то не хотелось.

– Синьор Веронезе! Дорогой Лоренце! – Верховцев подлетел к «супруге» и, демонстрируя свою любовь, нежно обнял ее за талию, вернее, за то место, где она, по идее, должна была располагаться. – Мои девочки не знают, что вы свободно говорите по-русски. Вы уж извините их, волнуются и лепят неизвестно что… В смысле, познакомьтесь – это моя жена Ви… Лилечка. А это горничная наша, она три курса иняза закончила, но все равно дура беспробудная, – брякнул Никита и торжественно провозгласил: – Добро пожаловать в мой дом!