Шрифт:
О Троицком приделе-храме, расположенном строго на восток от Покровского, мы упоминали в первом рассказе о соборе, приведя посвятительную надпись. Не исключено, что здесь уже стояла когда-то Троицкая церковь. Но главное – посвящение нового храма, построенного в царствование нового государя на главной площади столицы, Единому в Троице Богу, духовно приподнимало храм над всеми остальными (он и в прямом смысле был тогда выше всех московских церквей). А в глазах современников такое посвящение придавало ему, а значит, и казанской победе, и всем победам царя, позже присоединенным к ней – например, над астраханским ханством, даже не историческое, а вселенское, над-мирное значение.
Стремление царя и его окружения придать собору именно такой смысл выразилось и в посвящении последнего, западного придела, ближайшего к Спасской башне Кремля. Он получил имя в честь евангельского события – входа Господа Иисуса Христа в Иерусалим, когда народ приветствовал его как царя. Этот придел воспринимался как явление на Руси самого Иерусалима. Поэтому в день праздника, в воскресенье за неделю до Пасхи, к этому приделу направлялась из кремлевского Успенского собора процессия, известная в русской истории как «шествие на осляти». Это была имитация евангельского текста, рассказывающего о том, как Христос входил в Иерусалим и, одновременно, – живая «икона» самого входа. Благодаря ей, весь собор Василия Блаженного иностранцы, а затем и русские, стали называть «Иерусалимским» или просто «Иерусалимом».
Замысел
Рядом с таким храмовым именем победа под Казанью оказывалась уже частностью. Можно вспомнить знаменитую концепцию начала XVI века «Москва – Третий Рим»:
…два Рима пали (Древний Рим и Константинополь – Второй Рим. – Прим. авт.), третий стоит, а четвертому не быть [22] .
В сравнении с ней, наименование нового собора «Иерусалимом» предполагало переход на принципиально иной уровень. Ведь к слову «Иерусалим» нужно приложить эпитет не «Второй», а, скорее, «Новый». А это значило – «небесный», «вечный»! Именно такой город был обещан в конце времен в Апокалипсисе, после победы Бога над всем мировым злом.
22
Фраза принадлежит иноку псковского Елеазарова монастыря Филофею. Была написана им в послании к великому князю Московскому Василию III в начале 1524 года и, по мнению историков, является первой письменной формулировкой концепции «Москва – Третий Рим». – Прим. ред.
…И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста для мужа своего (Откр 21:2).
Видимо, отсюда и необычный план собора: все башни-приделы поставлены по углам двух совмещенных наискось четырехугольников. В плане получается восьмиконечная звезда! Она в точности повторяет форму огненных лучей – символа небесной славы Христа на иконе «Спас в силах», изображающей Его Второе Пришествие (илл. 18).
Таков Троицко-Покровский собор «на Рву», собор-город. Он остается многоплановым и противоречивым символом, говорящим о трудности достижения земного и небесного одновременно. В нем и смиренное возведение к Богу важной военной победы, и пламенная молитва о стране и ее народе. Но также и горделивое, до превознесения над всеми, сознание собственной исключительности. Он – яркая архитектурная «икона» соборности, единства в многообразии. И в то же время – несколько двусмысленный образ, противопоставляющий внешнее и внутреннее. Из-за чего единый прежде храм расчленяется на небольшие тесные «кельи», объединенные лишь мысленно…
Впрочем, новый, неповторимый облик позволял и использовать этот храм необычно. В дни важнейших церковных праздников или событий государственной важности он действительно становился иконой, «запрестольным образом», поскольку церковный престол устанавливался не в нем, а перед ним, на Красной площади. Знаменитое Лобное место, с которого возглашались важнейшие государственные указы (и где, вопреки распространенному заблуждению, никогда никого не казнили), превращалось при этом в «аналой» – подставку для иконы праздника. А Красная площадь тогда сама становилась огромным храмом под открытым небом, и весь этот храм был заполнен народом (илл. 19).
К сожалению, сейчас она заполняется людьми совсем по другим поводам. Военный парад – лучший из них, но собор в нем никак не участвует. Он в этом случае всего лишь немая декорация. О рок-концертах, стартах автопробегов и т. п. не хочется и вспоминать. Лучше вернуться к сочинению юнкера Лермонтова, который написал:
И что же? – рядом с этим великолепным, угрюмым зданием, прямо против его дверей, кипит грязная толпа, блещут ряды лавок, кричат разносчики, суетятся булошники у пьедестала монумента, воздвигнутого Минину; гремят модные кареты, лепечут модные барыни. все так шумно, живо, непокойно!..
Не правда ли, есть сходство с современностью?
18. Икона «Спас в силах», XV в. Гос. Третьяковская галерея
19. Вид на собор с Красной площади
Юбилей 12 июля 2011 года исполнилось 450 лет со дня освящения этого великого храма. Юбилею предшествовал более чем 70-летний перерыв в богослужениях. Во время этого перерыва собор, по некоторым сведениям, чуть было не «смахнули» с Красной площади, как сооружение, мешающее парадам и демонстрациям трудящихся. В 1991 году собор был возвращен Русской православной церкви. В день юбилея он, как отметили СМИ, освещавшие это событие, «был заполнен до отказа». Но если вспомнить, что размер интерьера самого большого, центрального храма (Покровского), в котором проводилась служба, – чуть более 60 квадратных метров, и что общее число заполнивших другие приделы и коридоры, то есть слышавших, но не видевших ее, не могло превысить двух-трех сотен человек, то впечатляющим такое сообщение назвать трудно.
Впрочем, пока не очень готова к приему большого числа молящихся и сама Красная площадь. Ее еще предстоит обустроить. Например, очень желательно, чтобы перешел на свое изначальное место – напротив Кремля, посередине между Спасской и Никольской башнями, лицом к нему – стоявший там в досоветское время памятник Минину и Пожарскому. Тогда Минин рукой указывал на Кремль, который князю Пожарскому предстояло освободить. А сейчас Минин вместо Кремля указывает на ГУМ…
Нужно, чтобы исчезла, наконец, отсюда уменьшенная копия абсолютно чуждого русской архитектуре древнего зиккурата – «Вавилонской башни», ставшая надгробием, как и всё прилегающее к ней кладбище у кремлевской стены.