А в это время в спальне на неубранной постели сидит Анна Николаевна и думает свою невесёлую думу. Мысли вереницей проходят в печально склонённой голове. Вспомнилась её девичья жизнь в доме родителей, жизнь безбедная, беззаботная, годы учения, подруги по гимназии; вот и желанные шестнадцать лет – она уже взрослая барышня. Каким ясным, заманчивым казалось ей будущее. Сердце радостно билось и рвалось навстречу этому неизвестному, но милому будущему.

Семнадцати лет она страстно влюбилась и вышла замуж за молодого вдовца. Муж её любил и баловал. Ничто, казалось бы, не должно было омрачать счастливых дней новобрачных; но, однако, у семейного очага их нередко происходили горячие вспышки, а порою и продолжительные ссоры. Анна Николаевна, безумно любившая своего мужа, не могла примириться с мыслью, что другая женщина была ещё так недавно близка и дорога её мужу. Что эта женщина оставила, как залог своей любви, годовалого ребёнка, которого отец обожал. Этот ребёнок, этот капризный, некрасивый и вечно пасмурный ребёнок, Ваня, кидавший на неё исподлобья злобные взгляды и отвечавший на каждую ласку отца самой горячей порывистой лаской, казалось ей, отнимал от неё сердце её мужа. Этот ребёнок и был всегда причиной разлада в их жизни. Она возненавидела его и с трудом сдерживала в себе это неприязненное чувство. И теперь вот, сидя на кровати, вспоминая свою прошлую жизнь, она ни на секунду не задумывалась над своим несправедливым недружелюбным отношением к пасынку. Она думала только о своих детях, о грозившей им бедности. Она находила, что судьба несправедлива и к ней. «Вот до чего я дожила, – думалось ей, – до того, что сижу одинокая, всеми забытая. Дочь Людмила ещё слишком молода, слишком эгоистична для того, чтобы понять всю тоску разбитого сердца, все заботы и огорчения матери-семья-нинки, оставленной на тяжёлом жизненном пути без средств к жизни, без подготовки к самостоятельному труду». И вспомнилось ей, как много лет тому назад молодая, цветущая, окружённая богатством, нежной заботливостью мужа и толпою поклонников, она проповедовала идею равенства, она страстно увлеклась этой идеей и тоном непоколебимого убеждения утверждала, что давно прошло то деспотическое время, когда жена зависела от мужа, что теперь жена – такой же равноправный член семьи, как и муж, и что даже жена и мать гораздо больше значат в семье, чем муж. Вспомнила Анна Николаевна своё молодое самомнение и горько улыбнулась. «Да, – прошептала она, – равноправность моя осталась, а всё остальное… остальное в могиле». Анна Николаевна, несмотря на свои тридцать пять лет и красивую ещё наружность, со смертью мужа стала считать себя старухой. Всецело отдавшись воспитанию детей, оберегая их, насколько возможно, от нужды и лишений, она почти забывала себя. Только тоска по любимому мужу да вечный страх за будущее детей мучили её постоянно. Чувство одиночества и беспомощности росло в ней с каждым днём всё сильнее и сильнее, и сегодня это тоскливое чувство не даёт ей покоя. Она вспоминала прежние рождественские праздники, роскошный ужин, толпу нарядных весёлых гостей, и сердце её тихонько сжалось. Она тяжело вздохнула и, смахнув слезинку, медленно поднялась с кровати. Пора было накрывать на стол.

Уже смеркалось. На потемневшем небосклоне кое-где показались звёзды, проливавшие мягкий серебристый свет на погружавшуюся во мрак землю.

– А где же Ваня? Опять его нет? – спросила Анна Николаевна, садясь за стол, вокруг которого в ожидании обеда сидели одетые по-праздничному Митя и Соня и грустная, с распухшими от слёз глазами Милочка. – Вечно он где-то пропадает, – раздражённо докончила Анна Николаевна, принимаясь наливать детям уху.

Видя, что мать сердита, дети присмирели и молча стали есть. В маленькой уютной столовой царит тишина, нарушаемая только стуком ложек о тарелки. Но вот и он стих. Все сидят молча, неподвижно, углубившись каждый в свою думу. Только маленький краснощёкий Митя озирается кругом, словно ищет чего-то. Наконец он обернулся к стоящей за его стулом няне и шёпотом спросил:

– Няня, а Ангелочки уже прилетели?

– Прилетели, прилетели, родной мой. Будь паинькой, как я тебя учила, а то они улетят и ёлочку назад к Боженьке унесут.

При этих слова Анна Николаевна сделала нетерпеливое движение и резко заметила:

– Ты, няня, рассказывай детям сказки когда-нибудь в другое время, а не за столом.

– Да нешто это, барыня, сказки? Я им только сказала, чтобы чинно себя вели, а то ёлки не получат.

– Получат или не получат – это моё дело! – перебила её Анна Николаевна. – А Ангелы-то тут при чём?

– Как при чём? – обиженно спросила старуха. – Известное дело, что в сочельник Ангелы Господни промеж хороших людей летают и милость Божью разносят. Кто чего хочет, то от Господа и получает. А детям одна радость – ёлка да гостинцы, больше им ничего не надо. Вот Боженька им эту радость через своих Ангелов и посылает, ежели они хорошо себя ведут, – наставительно докончила няня, гладя Митю по головке.

– Мама, мама, Ваня плисол! – радостно вскрикнула Соня, увидев через полуоткрытую дверь проходившего по коридору брата.

– Ну, пришёл так пришёл. Чего же ты кричишь-то? – раздражённо сказала Анна Николаевна и, обращаясь к вошедшему через минуту в столовую пасынку, сурово спросила: – Где ты был? – и, не дожидаясь ответа, добавила: – Ты бы хоть немножко почище оделся по случаю праздника. Гостей хотя и нет, а всё же следует быть поприличней. Посмотри, на что ты похож? – И она брезгливо указала на его короткую, всю в пятнах куртку.

Юноша густо покраснел.

– У меня ничего другого нет, всё уже износилось, – ответил он, глядя в тарелку.

– А твои репетиции? Ведь ты зарабатываешь больше двадцати рублей в месяц.

– Я почти всё отдаю вам, – тихо сказал Ваня и исподлобья с упрёком посмотрел на мачеху.

Анну Николаевну уколол этот ответ, и она, больше ничего не сказав, отвернулась к детям.

– А я у Вани видела больсую кальтину, – сказала вдруг Соня, нарушая наступившее тягостное молчание. – Она лежала на полу, и Ваня всё по ней лязными каляндасиками водил; больсая-плебольсая! – протянула девочка и, оттопырив свои розовые губки, добавила: – Ваня всё от меня двели запилял, а я всё виделя, виделя.

– Что это, ты живописью забавляешься? Поздравляю. Хорошее занятие для ученика восьмого класса, у которого выпускные экзамены на носу! – с иронической улыбкой протянула Анна Николаевна.

Ваня ничего не ответил и низко наклонил голову над тарелкой. Он привык к враждебному отношению к себе мачехи, но сегодня ему было особенно тяжело выслушивать эту колкость. Его приподнятое, радостное настроение сразу исчезло, сердце болезненно сжалось, и перед мысленным взором его снова предстали грустные картины недавнего детства и юношества. Не испытавший нежной материнской ласки, Ваня рос в семье, как чужой. Отец его любил, но, занятый службой, редко был в кругу семьи. Энергичный, деятельный и вечно занятый крайне ответственными инженерными работами, он не баловал детей особенной нежностью и к Ване относился, как и к прочим детям, спокойно и сдержанно. Но как радостно билось сердце Вани, когда отец, заметив несправедливое отношение к нему мачехи, ласковыми словами старался его утешить. Но это случалось не часто. Время шло. Из необщительного, забитого ребёнка Ваня стал юношей, сознательно относившимся к своему положению в семье. Обращение мачехи не сделалось лучше, хотя он и старался не давать ей повода высказывать своё недоброжелательство. Всегда почтительный и вежливый, он спокойно переносил её резкости, что, видимо, ещё более раздражало её.

Но вот умер отец. Условия жизни Вани и всей семьи круто изменились. Роскошная обстановка, обширный круг знакомых, весёлая, беззаботная жизнь – всё это исчезло как по мановению волшебного жезла. Отец ничего не оставил семье, кроме маленькой пенсии, которой еле-еле хватало на то, чтобы не умереть с голоду. Из большой богатой квартиры Анна Николаевна с семьёй перебралась в крошечные четыре комнатки, и тут началась новая, полная горя и лишений жизнь. Ване тогда пошёл восемнадцатый год.

Видя тяжёлое положение семьи, он разыскал себе репетиции и из заработанных денег стал платить за своё учение в гимназии и мачехе за комнату, которую занимал. Анна Николаевна вначале решительно отказалась брать от Вани эту плату, но потом скрепя сердце согласилась принять эту помощь от нелюбимого пасынка. Ваня усердно работал и с нетерпением ждал окончания курса гимназии, мечтая о поступлении в технологический институт. Заветной мечтой его было стать на ту же дорогу, по которой шёл его отец. Он поставил себе целью восстановить материальное благосостояние своей семьи, разрушенное преждевременной смертью отца, и, торжествуя нравственную победу над ненавидящей его мачехой, прекратить этот многолетний гнёт вражды. Ему больно было выслушивать незаслуженный упрёк Анны Николаевны, но он скрыл обиду и, почтительно поцеловав руку мачехи, по окончании обеда ушёл в свою комнату.