Доктор Браунер притащил с собой в кафе два кейса на колесиках. Лет шестидесяти с небольшим, обладатель густых седых волос, он носил стильную прическу маллет, модную среди молодых людей, которые водят спортивные машины и посещают концерты Джимми Баффетта. [5] На нем были светло-голубые джинсы, легкие кожаные туфли с декоративным хлястиком, под которыми не имелось носков, и черный льняной блейзер поверх гавайской рубашки. Тридцать лишних фунтов на животе были призваны свидетельствовать о жизненном успехе. С официанткой и ее помощниками доктор обращался фамильярно. По-видимому, он принадлежал к числу людей, которые очаровывают всех в момент знакомства, но теряются, если собеседник не смеется над их шутками.

Выразив Рейчел сочувствие в связи со смертью матери, Браунер напомнил ей, какой скользкой она была при рождении:

– Вас словно обмакнули в «Палмолив». – Затем он, не переводя дыхания, сообщил, что его первая обвинительница – «Назовем ее „Рунния“, ладно? И не только потому, что это похоже на слово „врунья“» – была знакома с несколькими другими. Он сказал, как их зовут, и Рейчел сразу задумалась о том, выдает ли он вымышленные имена или бесцеремонно нарушает права женщин на неприкосновенность частной жизни. Все они – Тоня, Мари, Урсула, Джейн и Пэтти – знали друг друга, утверждал Браунер.

– Ну, там, где народу мало, многие знают друг друга, – заметила Рейчел.

– Знают? – Он встряхнул пакетик с сахаром, прежде чем высыпать его в кофе, и стрельнул в Рейчел холодной улыбкой. – Вы так думаете? – Опустошив пакетик, он достал одну из своих папок. – У этой вруньи Руннии, как я выяснил, было множество любовников. Она была дважды разведена и…

– Доктор…

Он поднял руку, призывая ее к молчанию.

– …И в одном бракоразводном процессе выступала как виновница развода. Пэтти выпивает в одиночестве. Мари и Урсула привлекались к ответственности за чрезмерное употребление наркотиков. А Тоня – хо-хо! – обвиняла в сексуальном домогательстве еще одного врача. – Он выкатил глаза в притворном ужасе. – Похоже, беркширские врачи – какие-то хищники, все как на подбор!

Рейчел знала одну Тоню из Беркшира, Тоню Флетчер. Та управляла гостиницей «Минитмен», всегда была погружена в себя и, казалось, чем-то обеспокоена.

Доктор Браунер выложил на стол кипу бумаги размером с бетонитовый блок и с торжествующим видом приподнял брови.

– Вы что, не признаете флэшек? – спросила Рейчел.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

– У меня собран компромат на каждую из них, на каждую! Видите?

– Вижу, – сказала Рейчел. – И что я, по-вашему, должна сделать с этим?

– Помочь мне! – ответил он таким тоном, будто ничего другого не предполагалось.

– А почему я должна вам помогать?

– Я невиновен. Я не совершил ни одного плохого поступка. – Он повернул руки ладонями кверху и протянул их над столом. – Эти руки приносят в мир новую жизнь. Они принесли и вас, Рейчел. Эти руки первыми держали вас. Вот эти руки. – Он уставился на них так, будто испытывал к ним пламенную любовь. – Эти женщины погубили мое доброе имя. – Доктор сложил руки и опять посмотрел на них. – Из-за их происков я потерял семью. Я потерял свою практику. – На его ресницах блестели слезы. – Я не заслужил этого. Не заслужил.

Рейчел попыталась выдавить из себя сочувственную улыбку, но подозревала, что та получилась неискренней.

– Я не вполне понимаю, чего именно вы от меня ждете.

Браунер откинулся на спинку стула:

– Напишите об этих женщинах. Покажите, что они вынашивают определенный замысел и выбрали меня для его исполнения. Было решено погубить меня, и это удалось. Они должны отказаться от своих намерений и реально искупить свою вину. Надо их разоблачить. Они предъявили мне иск в гражданском суде. А знаете ли вы, барышня, что защита в гражданском суде обходится в четверть миллиона? Только защита. Не важно, выиграете вы или проиграете, вы теряете двести пятьдесят тысяч долларов. Вы это знали?

У Рейчел в голове еще звенело слово «барышня», но все же она кивнула.

– Эти ведьмы собрались и изнасиловали меня, иначе не скажешь. Они втоптали в грязь мою репутацию, поссорили меня с родными и друзьями. Но этого им мало. Они хотят доконать меня, отнять у меня последние сбережения, чтобы я умер нищим в каком-нибудь приюте, превратившись в забытое всеми ничтожество. – Растопырив пальцы, он накрыл ими кипу бумаг. – На этих страницах собраны все грязные факты об этих грязных женщинах. Напишите о них. Покажите миру, кто они такие на самом деле. Вместе с этими бумагами я дарю вам Пулицеровскую премию.

– Я встретилась с вами не ради Пулицеровской премии.

Он прищурился:

– А ради чего?

– Вы сказали, что у вас есть сведения о моей матери.

Он кивнул:

– Это потом.

– Когда «потом»?

– После того, как вы напишете эту историю.

– Я на таких условиях не работаю, – сказала Рейчел. – Если вы что-то знаете о моей матери, сообщите мне, и тогда посмотрим…

– Не о матери. Об отце. – Глаза его блеснули. – Как вы сами сказали, народу у нас мало. Люди болтают о том о сем. Что касается вас, дорогая моя, то известно, что Элизабет не хотела говорить вам, кто ваш отец. Мы, добропорядочные жители города, жалели вас и хотели бы рассказать о нем, но не могли. А я мог бы. Я знал вашего отца очень хорошо. Но врачебная тайна превыше всего. Я не мог сказать, кто он такой, без разрешения вашей матери. Теперь она умерла, а мне запретили заниматься врачебной практикой. – Он глотнул кофе. – Ну что, Рейчел, хотите знать, кто ваш папочка?