Не произнося ни слова, Аргина внимательно слушает отца.

– Я не прав , Арус? – обращаясь к матери, внезапно спрашивает отец.

– Правильно говоришь, – мама таинственно смотрит на Аргину. – Армен хороший парень.

– Я старый человек, а старые люди имеют право учить, советовать.

Говорю же, мой отец не может жить без загадок. Кто бы спросил его, какой же ты старик?

– Это Вы – старик? – улыбаясь глазами, говорит Аргина, искоса глядя на отца.

– Аргина джан, ты меня молодым не видела, – довольный словами Аргины, улыбается отец, – нет, сейчас старый, не подбадривай меня, не обманешь. Когда человек близится к пятидесяти, значит, старый… А ведь эта глупая молодость так быстро проходит… Я скажу тебе, дочка, это пространство, которое разделяет старость от молодых лет, очень короткое, старость наступает неожиданно, как снег. Утром встаешь и видишь, все вокруг белым-бело. Отец Армена, правда, умер, но сын позаботился о семье, о сестрах, не сбежал в город, как другие, на легкую работу, остался в селе, на глазах у матери, а теперь, вон, привез стройматериалы, хочет построить двухэтажный дом.

– И, одновременно, учится заочно в автомобильно-транспортном институте, – добавляет мама.

– Дай Бог ему здоровья. Достойный сын таким и бывает. Человек своими делами ваяет себе памятник, который будет стоять столько, пока солнце не замерзнет, – довольный сказанным, отец победоносно смотрит на всех нас и продолжает: – вон, видите эти звезды? Есть звезды, которые давно погасли, но они продолжают светить нам, освещают нашу дорогу. Настоящий человек похож на такую звезду: его, к сожалению, нет в живых, но дело, оставленное им, живет, другим освещает дорогу. До меня, – продолжает отец, – сельским ветеринарным врачом был Вачаган, из соседнего села Колатак. Расположено это село прямо у реки Хачен, но он давно жил здесь. Царствие небесное ему, какой был честный человек, чистая душа, в наших селах не найдешь человека, кому бы он не сделал добра. Мир держится, вот, на таких людях… В нашем селе был и другой Вачаган… Нет, не Вачаган, Вагаршак, – засмеялся отец, -тихий, спокойный был человек, жил себе, опустив голову. Еесли с ним не заговорить, целыми днями мог молчать. Во время войны попал в плен, три года находился в немецких концентрационных лагерях, лет десять потом здесь, в наших лагерях мучился. Как-то из района приехал человек, инструктором райкома был, спрашивает Вагаршака:" Как ты жизнь свою прожил, дед?" – "Не считая немецких лагерей, ни одного хорошего дня не видел", – говорит Вагаршак. Прямо смех… У Вагаршака была дочь, ее звали Размела, такая красивая, что глядя на нее, останавливалось дыхание: волосы золотокудрые, а глаза, глаза… Вышла замуж в деревню Газанчи, мужа зовут Манташ, – растерянно оглянувшись вокруг, отец сказал. – Да, о чем я говорил?

– Про Манташа, – сказала мама. Но мне показалось, что она сказала это иным тоном, потому что отец растерялся еще больше и сказал:

– Нет, не про Манташа… Да, вспомнил, про отца Армена, хороший был человек, очень хороший был человек, Армен весь в него.

Аргина, также, небезразлична к Армену, я это заметил давно. Мы, даже, вместе однажды поехали в Тартарское ущелье посмотреть на строительство водохранилища. Туда поехали на “Виллисе” Армена. Как только мы спустились к реке в ущелье, словно спускаясь с гор, редкий туман расстелился над рекой, и солнечные лучи, проходя через него, отражались в реке, и вода в ней блестела, переливалась в лучах осеннего солнца.

Там и тут, слева и справа от дороги, какие-то парни продавали в ведрах кизил и орехи. Завидев машины, поднимали ведра вверх. Аргина сидела на переднем сиденьи, рядом с Арменом, а я, оставшись на заднем сиденьи один, прилипал то к одному окну, то к другому. Это было незабываемое путешествие в сопровождении зажигательной музыки из магнитофона. Высовывая голову из машины, я с интересом наблюдал горные склоны, утопающие в солнечных лучах, девственные леса и прозрачный Тартар, окрашенный в разноцветье гор.

Увлекшись разговором, Армен и Аргина почти забыли про меня. Они о чем-то непрерывно говорили, смеялись, и, несмотря на сильный встречный ветер, я слышал обрывки их веселого разговора. Армен вел машину на большой скорости, что мне очень нравилось. Дорога стремительно уходила назад из-под колес, а ветер беспрерывно свистел, фу-ш-ш-ш…

– Медленно езжай, Армен, – просит Аргина, легонько касаясь плеча Армена, – не видишь, повсюду ухабы?

– Боишься? – улыбается Армен, на мгновенье поворачиваясь к Аргине.

Его рука ложится на ее руку, и его пальцы нежно сжимают их. Он в этот момент вел машину только левой рукой.

– Смотри на дорогу, ты же можешь нас скинуть в ущелье.

– Моя машина знает, кто здесь сидит, она такое не сделает.

– Все равно, на дорогу смотри. Ты, что, впервые меня видишь?

– Нет, конечно, но каждый раз, когда вижу тебя, мне кажется, что в первый раз, и каждый раз влюбляюсь с первого взгляда. Знаешь, мне достаточно было увидеть тебя одно мгновение, чтобы потом не забыть целую жизнь.

– И когда это было?

– Когда ты еще школьницей впервые приехала к нам. С того времени. Всегда вспоминаю.

– Поэтому тебе хочется меня похитить и увезти на далекую-далекую планету?
– смеется Аргина.

– Да. Точно, догадалась. Решил похитить. Шеф мой добрый старик, он обязательно отдаст машину.

– А зачем похищать… когда я согласна?.. – глаза Аргины таинственно сверкают, и улыбка рождается на ее пухлых губах и расходится по всему лицу.– Я согласна, – полуоборачиваясь в сторону Армена, говорит Аргина, – Похищай меня, но не на этой машине. На твоем старом грузовике. Увези меня на далекую-далекую планету.

Армен задумчиво смотрит на Аргину. улыбается.

– Ты знаешь. в последнее время… только не смейся над моими словами, хорошо?

– Говори, смеяться не буду, – отвечает Аргина. – Неужели я когда-нибудь смеялась над твоими словами?

– То, что я чувствую в последнее время, похоже на то, что чувствуют в религиозном экстазе верующие. Смешно, но я свой грузовик , который списан и брошен в одном углу гаража, забыть не могу. Не могу забыть по той причине, что на нем впервые привез тебя в село. Иногда, ловлю себя на мысли о том, что хочу зайти в гараж, втайне от всех, встать перед ним на колени и боготворить, как идола.