И не только Максим…все-все изменились по отношению ко мне. Сапожник Меружан, который улыбается раз в двадцать четыре часа, сейчас, когда видит меня, непременно,

подходит ко мне, и его маленькие глазенки начинают бегать:

– Это где ты, Абик-джан, тебя совсем не видно?

– Где я должен быть, дядя Меружан,– говорю, – дальше нашего села, где могу быть? Я всегда здесь.

Меружан ворошит землю кончиком туфли, видимо, мои слова ему кажутся обидными.

– Такого молодоого парня, как я, дядей называешь, Абик?– говорит он.

– А как называть, дядя Меружан?

Меружан на меня смотрит таким взглядом, что, будь это в иное время, дал бы мне подзатыльника и сказал: "Айда!" Но сейчас он говорит строго:

– Больше, чтобы я не слышал, как ты меня называешь дядей, Абик. Этим ты, как будто, берешь острый нож и вонзаешь в мое сердце.

Мне трудно понять, почему такое простое и привычное слово – дядя, Меружану кажется острым ножом. Я хочу поговорить об этом, но Меружан неожиданно спрашивает:

– У Аргины, наверное, нет обуви, да?

– Как нет? – говорю я.– У нее новые туфли, недавно купила.

– Я сказал, может, нет?

– Имеет. И несколько пар.

– Эти туфли не изнашиваются, что ли, принес бы, я бы обновил. И она бы увидела, что у меня золотые руки.

Честно говоря, этот Меружан никогда мне не нравился. Может, поэтому его последние слова бесят меня.

– Нет, говорю, никогда не изнашиваются.

– Значит, не изнашиваются, – не отстает Меружан.

– Да, – почти кричу я, – не изнашиваются, потому что она всегда покупает новые.

– Так не пойдет, Абик. Камнем по сердцу мне не бей…

Я не знаю , о чем он, и жду, что скажет потом. И он говорит:

– Ты был моей надеждой, Абик. Думал, Абик мне, как младший брат, поймет меня.

Вот тебе новость… Удивительный человек – этот Меружан, иногда такое скажет, курам на смех. А он продолжает своим надоедливым голосом:

– Э-э-э, откуда пришла, жили себе спокойно в этих наших ущельях…

"Опять же, живи, кто тебе мешает?" – говорю я про себя и молча шагаю к дому.

Целый год… Действительно, прошел целый год? Со школьным ранцем через плечо я возвращаюсь из школы домой.

Маленькая деревянная мастерская Меружана находится между конторой колхозного правления и сельским магазином, недалеко от нашего дома, моя дорога проходит мимо мастерской. У этого Меружана отвратительная привычка, если попал к нему на крючок, выхода нет. На этот раз хочу пройти незамеченным, чтоб он не начал старую песню. Но нет… По всей вероятности, в узкое окошко мастерской Меружан видит меня. Быстро выходит из мастерской в черном кожаном фартуке, со слащавой улыбкой на лице, в глазах лукавые искорки.

– Здравствуй, Абик-джан, – говорит он тем же слащавым голосом.

Куда деваться, вынужден останавиться.

– Здравствуй, – говорю я.

– Это где ты, тебя совершенно не видно?

Как же врет, в день два раза, не считая, конечно, воскресенья, я прохожу здесь, раз в школу, раз обратно из школы домой. Но ему все равно, хоть миллион раз пройди, все равно, он будет петь свою песню: " Это г– д– е т– ы, т– е -б -я с– о– в– с– е– м н-е в-и-д-н-о?" С чего-то должен начинать…

Я, конечно, не отвечаю. Не скажу же, как не видно, вот же, я, стою перед тобой.

– Недавно прошла… Как горная лань, прошла и ушла… Знаешь ту песню: " Как лань в горах, пришла и ушла, то здоровалась со мной, и то забыла…" – тоскливым голосом говорит Меружан,– это что за красота у нее, Абик… Бог свидетель, когда смотришь на нее, независимо от себя, представляешь счастливый, сказочный мир и жар-птицу. В библиотеке взял, прочитал про эту птицу…

Я смотрю на Меружана и балдею: я только сейчас замечаю, что один его глаз смотрит налево, другой направо. Я с трудом сдерживаю себя, чтобы громко не рассмеяться.

– Что теперь нам делать, Абик? – говорит Меружан, не знаю, зачем, понижая голос.

– В каком смысле? – в свою очередь спрашиваю я.

– Что скрывать от тебя, Абик, ты – моя надежда.

– Ничего не понимаю. О какой надежде речь?

– Помнишь, я тебе говорил об этом? Ты – моя надежда, моя последняя надежда . – Меружан садится на буковое бревно, лежащее здесь же с прошлого года, и пугливо озираясь по сторонам, продолжает тихим голосом, – клянусь моим здоровьем, Абик, если даже меня будут убивать, будут вешать, я все равно, не смогу вырвать ее из моего сердца… не смогу. Понимаешь, после того, как я ее потеряю, терять мне больше нечего … Я не виноват, что люблю, люблю, как сумасшедший, Абик джан, я пьян без вина…