— Что же касается пункта первого, то в моем кабинете не бывает рутинных процедур. Ни одно дело не имеет прецедентов.

— Подумайте сами, — ответил он на наше невысказанное удивление. — Мои суд — последний суд для тех дел, которые ни под какую юрисдикцию не подпадают. Следовательно, полного прецедента существовать не может. На приблизительных, определениях могут базироваться не только законодательства, но даже философии. «Человек» — такое же бессмысленное слово, как «флогистон». Скажите, если сможете, что общего в нашей объединенной законами Мировой Федерации между преуспевающим японским инженером, вожаком шайки из трущоб американского города, русским мистиком или крестьянином из засушливой Африки? Да и к тому же мы все чаще и чаще имеем дело с внеземными событиями, — его голос осекся, — а это чертовски странный мир.

Мы посмотрели туда же, куда и он. Он тронул рычажок на поручне коляски, и внутреннее освещение померкло, впуская в комнату наступившую ночь.

Черноту наводняли звезды, почти по-космически яркие и почти по-космически многочисленные. Переливался от горизонта до горизонта пояс Галактики; мне вспомнилось, что в Хаэлене его зовут «Зимняя дорога». Пониже к югу его перехватывал Стрелец. Там я поискал взглядом и, как мне показалось, нашел тот клочок сияния, каким должно видеться с Земли тройное солнце Анубелея. Рядом с ним световая ткань прорезалась темным пыльным клином. Где-то ещё рождались невидимые нам странствующие миры, со своей плотью и душой, столь отличной от нашей, обожженные в нейтронных печах, в этих чужеродных ямах, названных черными дырами. Галактика за галактикой мчались по спирали вечности, и не то что ответить, а и спросить немыслимо, откуда все это вышло, и куда вернется, и зачем.

Сухой голос Эспины вернул меня обратно:

— Я некоторое время изучал ваше дело, а также выслушал свидетельские показания. Мои ученые коллеги выразили сожаление по поводу зря потраченного времени. Они напомнили мне о задачах, которые считали более срочными, особенно сейчас, во время войны. Неподчинение приказу — это дело очевидное, а мелкий эпизод большого значения не имеет. Подсудимые признали обвинения, их надо наказать — и дело с концом.

— Тем не менее я продолжал рассмотрение. — Он кивнул на свой искатель информации. — Не сомневаюсь, что могу вытащить любой факт, который по закону считается неподчинением приказу, и ещё много чего вдобавок.

Он помолчал и закончил:

— Фактов-то много. Но сколько в них правды?

Я осмелился вставить слово:

— Сэр, если вы имеете в виду моральные аспекты, оправдания, то мы просили дать нам возможность объяснить наши действия и получили отказ.

— Разумеется. — Он не сдержал раздражения. — Неужели вы не понимаете, что суд, имеющий дело со сложнейшими вопросами, часто межрасовыми, будет просто парализован, если допустит эмоциональные сцены на предварительных слушаниях?

— Понимаю, сэр. Но публичного заявления нам также не разрешили. Нас держали incommunicado, а предварительные слушания были закрытыми. Я не уверен, что это законно.

— Мое решение. Властью, данной мне в военное время. Можете убедиться, что для этого были свои причины.

Скрюченное тело подалось вперед, слишком старое для лечения, слишком живое для сковавшей его болезни. Глаза держали нас на прицеле.

— Здесь можете ораторствовать сколько угодно. Хотя я бы вам этого не советовал. Мне от вас нужно гораздо более тонкое и гораздо более трудное дело, чем ваши персональные возражения против каких-то действий Федерации. Я хочу провести расследование по вопросам несущественным, в компетенцию суда не входящим и к делу не относящимся. Я хочу показаний с чужих слов и умозаключений свидетеля. Вы готовы были принести в жертву свое будущее для этих чужаков. Почему? Его рука рубанула воздух.

— Забудьте на время о себе, если можете. Расскажите мне о них, какими вы их знаете, или, точнее, какими вы их воображаете. Конечно, я проходил несколько курсов ксенологии. Я фактически вернулся в детство и перечитал эти сахариновые «Сказки с далекой Иштар». Слова и картинки, и это все! Дайте мне ощутить факты. Заставьте меня почувствовать, что значит снова встретить день судьбы на пути своей жизни.

Вошел слуга с подносом.

— После, если захотите, вы получите алкоголь или любой другой наркотик, который вам понадобится для расслабления, — сказал Эспина. — Но лучше не сразу. У нас очень ответственное задание.

Он отпил из чашки. До меня донесся смоляной аромат «лапсанг сочонга». Допрос начался.

В Огненную пору нет мира северным краям от Дьявольского Солнца. Днем и ночью, летом и зимой палит оно с высоты, пока не остается ни дня, ни зимы. Этой есть Старкленд, где мало кто из смертных сумел побывать и никто не смог бы жить, будь год хорошим или плохим. Тамошние дауры, направляясь на юг по своим неведомым делам, видели, как тонет Красный, пока не скрывается иногда за горизонтом у них за спиной.

Перевалив за Пустынные холмы, путешественник оказывается среди тассуров — народа границы, обитателей южной части Валеннена, заходивших на север дальше других. Земля, жизнь и небо были здесь одинаково чужды человеку.

Когда Родитель Бурь бывал от мира далеко и почти не выделялся среди ярких звезд, в этих местах времена года друг от друга почти не отличались. Зимой можно было надеяться на дождь и дни бывали чуть короче ночей, но это и все. (Говаривали солдаты и торговцы Союза, что далеко на севере есть места, где временами никогда не встает Истинное Солнце, а холод так могуч, что лед ложится даже в долины.) Но Огненная пора все меняла. Тассуры среди лета видели Чужака днем — два солнца сразу, а на вершине зимы Чужак шел по небу один, но не было ни минуты благословенной тьмы.