Данилов смотрел на дорогу, но я заметила, как его губы сложились в саркастическую усмешку.

— Сейчас тебя стрелять рано, сладкая. А вот когда вы лоб в лоб столкнётесь.

— Не столкнёмся, — успокоила я его. Андрей кинул на меня быстрый взгляд, а я постаралась спокойно улыбнуться. — Мы ведь собираемся уехать, разве нет? Ты ведь знаешь, что делать. — Я в любимом не сомневалась, честно. И очень надеялась, что гордость за него прозвучала в моём голосе.

— Конечно, знаю. Не переживай.

Вот об этом я точно не переживаю, отпереживалась уже. Других проблем полно.

Куда же Лизка делась? Я весь вечер об этом думала. Андрею улыбалась, ужин ему готовила, старалась разговор поддерживать, даже когда он снова о Есине заговорил, поддакивала, а сама украдкой раз за разом номер сестры набирала. Её телефон по-прежнему был отключён, и я, в конце концов, позвонила Олегу. Разговор у нас вышел короткий и невразумительный, он сообщил, что Лиза не появлялась, пролаял, что уже давно ничего путного от жены не ждёт. Впрочем, от всей нашей семейки. Я молча выслушала, в принципе, спорить с ним не собираясь, нервы на него тратить, но всё же не удержалась и едко заметила, что когда ему выгодно было, он от нашей «семейки» очень многого ожидал и ни от чего не отказывался. И первой отключилась, не желая слышать то, что он мне ответит.

А среди ночи приехал Аркадий Николаевич. Звонок в дверь поднял нас с постели, я-то точно подскочила, перепугавшись до смерти, не с первой попытки сумела включить ночную лампу, и заморгала, не понимая, который час и что, вообще, происходит. Андрей тоже на постели сел, но понимал, по всей видимости, больше меня, потому что сразу поднялся и пошёл в прихожую. А я глаза потёрла и на часы посмотрела. Половина третьего.

Если это Лизка, убью на фиг.

Я почему-то была уверена, что это сестра. Возможно, пьяная, наверняка злая, и скорее всего Олег, разозлённый до нельзя, не пустил её домой. Вот она ко мне и явилась. К кому ещё ей, по сути, идти? Она всегда ко мне приходит, даже если мы и в ссоре.

Но это оказалась не Лиза, в квартиру вошёл Халеменчук, я услышала его голос, больше похожий на раздосадованный бубнёж, и поспешила подняться и накинуть на себя халат. Из спальни вышла, посмотрела на Аркадия Николаевича, потом на заспанное лицо Данилова.

— Что случилось?

Халеменчук досадливо морщился, и такое чувство, что делал он это давно, успел привыкнуть к такому выражению лица. Вздыхал и морщился, вздыхал и морщился. Сразу понятно, что новости плохие.

— Что-то с Лизой? — спросила я. Меня это безумно беспокоило, а вот мужчин удивило.

— С Лизой? — переспросил Аркадий Николаевич. — Почему с Лизой? Что с этой оторвой ещё стряслось?

Данилов лишь рукой безнадёжно махнул, присел на мягкий подлокотник дивана, и косился то на меня, то на Халеменчука. Я халат на груди запахнула, нахмурилась.

— Тогда что? Ночь глубокая…

Халеменчук снова поморщился, а потом кинул выразительный взгляд на Андрея, явно сомневаясь, стоит ли при нём говорить. Я сказала:

— Рассказывай.

— Я Есина нашёл.

Вот этого я, признаться, никак не ожидала. Я на Есина давно рукой махнула, уверенная, что он вряд ли где объявится, если только всплывёт, но на мне и моих делах это вряд ли как-то отразится, в конце концов, я к его пропаже, кто бы что ни думал, никакого отношения не имею. А тут на те, пожалуйста, нашёлся. Я на любимого посмотрела, который был удивлён не меньше меня.

— Живой? — спросил Данилов.

— Более-менее. Я бы сказал, что менее.

— Как это?

— В больнице лежит. В Мелехове.

Мелехово — небольшой районный городок почти на границе с московской областью. От нас больше двухсот километров. Вот! И попробуйте теперь придраться, господин Зудин. Я к этой истории никакого отношения не имею! Прямо камень с души.

Вот только Халеменчук на меня так смотрит, словно готовится мне гадость сказать.

— Врачи говорят выкарабкается, но нужны условия, нужен дорогостоящий курс лечения.

— Что с ним? — Голос Данилова прозвучал отрывисто, я кинула на него взгляд украдкой.

— Официально: дорожно-транспортное происшествие. Его нашли на дороге, патруль нашёл. Без сознания, с переохлаждением. Тупая травма головы, переломы, нарушение речи. Говорят, он несколько недель в коме пролежал, документов при нём не было. По сводкам, конечно, прошёл, но что толку. Весь грязный, полутруп, когда нашли, собирались труповозку вызывать, потом уже поняли, что жив.

— Ужас какой, — пробормотала я. — А сейчас он как, в памяти? — И отчего меня это беспокоит?

— С памятью и речью у него проблемы небольшие, врач сказал, что после комы, и что у него большие шансы восстановиться. Меня, по крайней мере, узнал. — Халеменчук на кресло присел, устало отдуваясь, локтями в колени упёрся. — А вот я его, признаться, не с первого взгляда. Истощал, бритый, весь какой-то синий.

— Он что-нибудь помнит?

Аркадий Николаевич снова на меня глянул, коротко и выразительно. Мне застонать захотелось в голос. Но что я могла? При Андрее запретить ему говорить? Да и Данилов закипать начал, взглядом меня буравил. Пришлось торопливо кивнуть, будто я и не думала сомневаться и информацию от него утаивать.