Дверь в спальню Николя оказалась широко открытой, самого его там естественно уже не было. За завтраком супруги о ночных событиях больше не вспоминали. На лице Анны лежала печать усталой умиротворенности. А Александр, чувствовал себя, как после тяжелой болезни, когда силы подорваны борьбой с недугом, но уже есть ощущение, что кризис миновал и ты идешь на поправку. К двенадцати часам нужно было попасть в уездный центр на собрание товарищества, и он с трудом заставил себя сеть в раскаленную на солнце машину.

В арендованном актовом зале земской школы собралось около полусотни человек. В основном это были главы крепких крестьянских хозяйств. Почти всех Александр знал лично и со многими поддерживал хорошие отношения. Но, когда выбирал где сесть, сработал сословный инстинкт. Пройдя через зал, он проследовал в правое крыло, где среди серых и сиреневых мужицких косовороток выделялся беловоротничковый островок представителей малопоместного дворянства. Свободный стул оказался рядом с Малининым. Пожав руку, Александр шепотом поинтересовался, как они вчера добрались до дома:

– Добрались, с Божьей помощью! Пелагея моя все ахала, что до темна засиделись. Под каждым кустом беглые злодеи виделись, - также тихо ответил Иван Никанорович.

– Кстати, рады были познакомиться с вашим другом. Интересный молодой человек!
– добавил он, но видимо заметив, как напряглось лицо Александра, не стал развивать тему.

Собрание вскоре началось. Петр Иванович Добрыня, уже много лет возглавлявший товарищество, поднялся на сцену в сопровождении коренастого крепко сложенного брюнета, в дорогом не по погоде плотном костюме. Из кармана двубортного пиджака незнакомца выглядывала золотая цепочка мобильника представительского класса, белизну рубашки оттеняла черная густая борода. Судя по одежде и манере держаться, незнакомец явно принадлежал к купеческому сословию и был представителем кавказкой диаспоры. Подтверждая это, председатель товарищества объявил:

– Господа, прошу любить и жаловать! Амаяк Ашотович Даломян, купец первой гильдии. Пришел к нам с интересными предложениями.

Речь господина Даломяна была очень эмоциональной. Казалось, он сам накручивает себя борьбой с невидимым оппонентом. В отдельные моменты обрамленное черной бородой лицо даже наливалось гневом, а темные кавказские глаза грозно буравили зал, выискивая несогласных. Сама же суть предложений была довольно проста. Возглавляемая им компания собиралась открыть в уезде цех для производства консервированных овощей. Чтобы загрузить предприятие сырьем, от местных производителей требовалось значительно увеличить площади посадки огурцов, томатов, зеленого горошка. Кроме этого, предлагалось перейти на заграничные, наиболее подходящие для промышленного консервирования сорта.

Обсуждение тоже было эмоциональным и бурным. Предложение увеличить производство овощей прямо в этом летнем сезоне отвергли сходу. Вновь посаженные помидоры и огурцы, несмотря на горячее желание Амаяка Ашотовича, просто не успели бы вырасти. По поводу зарубежных сортов у многих тоже были сомнения. Приживутся ли они на этой почве и в этом климате? Но главным контраргументом стали предлагаемые оптовые цены.

Слушая возражения, гость все больше кипятился. Еще чуть-чуть и дело могло дойти до рукопашной, но председатель, взяв слово, прекратил дебаты. Поблагодарив Амаяка Ашотовича, он заверил, что предложения очень интересны, но все нужно детально обдумать и обсудить. После чего раздал проекты типового договора и закрыл собрание.

Пока публика в зале, продолжая обсуждение, не спеша расходилась, Малинин успел бегло просмотреть договор. На улице, прощаясь, он тяжело вздохнул:

– Кабала это, Александр Андреевич, видит Бог, кабала! Но боюсь, иного выбора этот джигит нам не оставит.

– Почему же не оставит? Откажутся все, и уедет, не солоно нахлебавшись.

Малинин покачал головой:

– Да нет, этот просто так не оступится! У деревенской бедноты землю начнет скупать. Сейчас многие за гроши продают. Разведет теплицы. Тех же бывших хозяев в батраки наймет. И будут во всех местных лавках его маринованные огурчики и томатная паста. А наши доморощенные заготовки только в погреб для домашнего употребления. А у меня это треть выручки, думаю и вас не меньше.

Перспектива действительно вырисовывалась мрачная. По дороге домой Александр думал, что многое устроено в этом мире не лучшим образом. Вместо того, чтобы заниматься своим делом на родной ниве, тратишь время и нервы на борьбу с теми, кто хочет оттеснить тебя, захватить твое место. Забывая о Божьих заповедях, ты вынужден играть по чужим правилам, иначе быстро окажешься на обочине. Может это все и способствует прогрессу. Но нужен ли такой прогресс тебе лично ?! Нужен ли он тем, кто уже на обочине и влачит там жалкое существование? Опять в памяти всплыл их первый разговор с Рахимовым:

" ...Может всеобщая пожираловка и способствует эволюции, только слабое это утешение для миллионов сожранных!"

Вспоминая своего бывшего наставника Александр отдавал отчет, что этот адепт революции был противоречивой и опасной личностью. И все же временами становилось горько от того, что никогда уже не сможет его увидеть. А иногда посещала мысль, будто они еще обязательно встретятся, но уже Там, в царстве добра и справедливости, которое Рахимов безуспешно пытался устроить на этой Земле. И в голове крутились слова мольбы о прощении, что он произнесет, смиренно склонив голову и преклонив колени.