Но тролли знали, что все реже и реже приходили корабли с канала и восточных морей, а вести, которые они приносили, были одна хуже другой, пока наконец Вальгард не запретил своим воинам разговаривать с командами этих кораблей: что скрывавшиеся в лесах эльфы объединились под командованием Флэма и Файрспира и силы их росли, и не было никому покоя от их жужжащих стрел, их налетов; что ирландские Сиды готовятся к войне; что страх, отчаяние и злоба охватывают всех и подогреваются коварством хитрых женщин — эльфов.

Вальгард бродил по замку, то поднимаясь на самые высокие башни, где куницы и кречеты плели гнезда, то спускаясь в самые глубокие подземелья, где плели паутины пауки и квакали жабы. Он был мрачен и мог ударить и даже убить первого встречного в приступе слепого гнева.

Он чувствовал себя загнанным в ловушку: этими туманно-голубыми стенами, разбойниками, которые прятались за ними, разъяренными войсками Эрлкинга, всей его жизнью. И ничего с этим нельзя было поделать.

Бессмысленно вести людей в бой. Это все равно что сражаться с тенями. Копье вылетит откуда-то и воткнется в спину тролля, петля сдавит горло тролля, яма с острыми копьями на дне распахнется под ногами коня тролля. Даже сидя за столом, нельзя было чувствовать себя в безопасности: все чаще кто-нибудь умирал от явного отравления, и повар ничего не мог объяснить. К тому же это мог сделать кто-то из троллей, мстя за что-то своему бывшему другу.

Хитрыми и терпеливыми были эльфы, они выждали время, собирая силы. Тролли их не понимали и постепенно начали бояться этой расы, которую уничтожили и которая теперь побеждала их, мрачно думал Вальгард. Но эти мысли он держал в тайне от своих воинов, хотя не мог остановить слухов и ссор.

Все, что он мог сделать, — это сидеть в кресле Имрика, опустошать чаши с вином одну за другой. Лиа ухаживала за ним, и его кубок никогда не был пуст. Он сидел, согнувшись, тупо уставившись в одну точку, пока не падал на пол.

Но часто, когда не был настолько пьян и мог ходить, он медленно поднимался с трона. И, слегка покачиваясь, шел через зал, где на полу валялись в блевотине вожди троллей. Он брал факел и спускался по лестнице в скользкие коридоры подземелья, подходил к двери одной темницы и открывал ее.

Белое тело Имрика, почерневшее от запекшейся крови, освещалось тусклым светом углей, горящих под его ногами. Бесенок все время поддерживал этот огонь, и граф висел, подвешенный за большие пальцы рук, без пищи и воды. Живот его впал, кожа обтягивала кости, язык был черным, но он был эльф, и этого было недостаточно для того, чтобы он умер.

Его большие небесно-голубые глаза остановились на Вальгарде. Вальгард почему-то всегда боялся этого взгляда. Берсеркер усмехался, чтобы скрыть свой страх.

— Угадай, зачем я пришел? — спросил он. Его голос был хриплым, он шатался.

Имрик не сказал ни слова. Вальгард ударил его в лицо, удар громко прозвучал в тишине и заставил его раскачиваться из стороны в сторону. Бесенок отскочил в сторону, его глаза и клыки сверкали в темноте.

— Ты знаешь, если у тебя еще есть мозги, — сказал Вальгард. — Я приходил раньше. Я приду снова.

Он снял со стены кнут. Его глаза блестели, он облизал губы.

— Я ненавижу тебя, — сказал он. Он подошел к Имрику. — Я ненавижу тебя за то, что ты произвел меня на свет, Я ненавижу тебя за то, что ты украл у меня то, что по праву должно было принадлежать мне от рождения. Я ненавижу тебя за то, что ты тот, кем мне никогда не стать, проклятый эльф. Я ненавижу тебя за твои злодейства. Я ненавижу тебя за твоего проклятого приемного сына… А теперь…

Он поднял кнут. Бесенок забрался подальше в угол. Имрик не издал ни звука.

Когда правая рука Вальгарда уставала, он бил левой. Когда устала и она, он бросил кнут и ушел.

Хмель прошел, остался лишь холод и головная боль. Он подошел к окну и слушал, как ревет ветер и шумит дождь.

Лето, которого он так ждал, думая о зеленых лугах и шумящих реках, и которое он провел в бесполезных вылазках против эльфов или сиди в этих стенах, как в темнице. Это ненавистное троллям лето наконец заканчивалось. Но вместе с ним умирал и Тролльхайм. Из Валенда не было ни слова. Последняя весть была о резне в поле.

Неужели дождь никогда не кончится? Он дрожал, стоя у окна. Сверкнула голубая молния, он вздрогнул от громового раската.

Он пошел наверх, в свои палаты. Часовые тролли спали… все ли они пьяницы и убийцы своих собственных родных? Был ли хоть один в этой шумной, рычащей толпе, кому бы он мог излить свою душу?

Он прошел в спальню и остановился в дверях. Лиа сидела на кровати. Она по крайней мере, думал он мрачно, не такая, как все остальные женщины — эльфы, она его не обманывает. Вновь вспыхнула молния. Пол задрожал от громового раската. Ветер ревел и звенел в стеклах. Пламя свечей дрожало.