Тяжело вздохнув, отец пояснил, что кольца пришлось продать, чтобы купить продукты для тюремных передач.

Они выпили кагора. Поставив рюмку на стол, отец задумчиво протянул:

– Я слышал, она сильно бедствует.

– Ты о Свекольниковой?

– М-да… Знаешь что сынок: собери-ка ты часть этих деликатесов обратно в пакет, да отнеси их ей.

– И что я ей скажу?

– Всё как есть – честно. Ты ведь не сделал ничего дурного, никого не предал, не оклеветал. Тебе нечего стыдиться.

– Да она плюнет мне в лицо, и слушать не станет!

– Пусть плюёт, – спокойно согласился отец. – Плевок не пуля. Зато твоя совесть успокоиться.

Фонари на улицах не горели. Не обращая внимания на страшную темень и грязь, Одиссей шёл через полгорода к Свекольниковой. Под мышкой он держал куль с продуктами – лакомую добычу для любого бандита. Выходить из дома после наступления темноты было очень опасно. Если в дневное время ЧК поддерживала в городе относительный порядок, то по ночам на улицах беспредельно властвовал разного рода уголовный элемент. Где-то поблизости хлопнули выстрелы. Одиссей увидел, как в конце улицы заметались тёмные силуэты. Но странное дело, к одинокому прохожему с увесистым пакетом под мышкой никто не посмел приблизиться. Уличные грабители, словно на расстоянии чувствовали в нём новоиспечённого сотрудника могущественного ЧК.

– Как, это вы?! – на лице открывшей дверь Свекольниковой было написано, что она до крайности изумлена приходом Лукова.

– Вот, возьмите, – Одиссей протянул женщине пакет.

– Что это? – демонстративно убирая руки за спину, холодно поинтересовалась Свекольникова.

– Здесь продукты, Надежда Павловна. Сами поешьте и мужу отнесите.

– А, понимаю!

Голос Свекольниковой сделался замедленно-вкрадчивым, а глаза округлились, став огромными, как у ненормальной. – Иуду замучила совесть. Откупиться желаете?

– Напрасно вы так, Надежда Павловна. Я ни в чём не виноват перед вами. Вашего мужа должны скоро отпустить…я хлопотал за него…

– И чем же чекисты расплачиваются со своими прислужниками.

Будто не слыша обращённых к ней слов, безумная женщина взяла в пакет и заглянула в него.

– О! Весьма недурственно! Весьма… Значит, вот за этот жирный паёк вы и продали моего Николая Гавриловича.

Одиссей ещё раз попытался что-то объяснить Свекольниковой, но она вдруг набросилась на него с истеричным воплем:

– Доносчик!

Если бы не очки, обезумевшая женщина выцарапала бы ему глаза.

Выронив пакет, Луков бросился вниз по лестнице, на ходу поправляя задравшиеся на лоб очки. Сверху в него летели консервные банки и проклятия:

– Чтобы тебя дьявол разорвал! Пусть по твою душу из самой Преисподней явиться яростный зверь, чёрный человек.

Сбегая по ступенькам, Луков всё время слышал над головой это: «яростный зверь», «чёрный человек», пока всё не слились воедино в «человекозверя».

Лёг спать Одиссей только под утро. И не смотря на все пережитые тяжелого дня, мгновенно уснул. Ему снилось, что он сидит в каком-то простонародном трактире. Корчма полна народу. Люди за соседними столами едят, выпивают, громко разговаривают.

Вдруг среди посетителей проходит странный шумок. До слуха Лукова долетает взволнованные голоса: «Смотри! Это он! Он! Зверь! Зверь! Зверь идёт! Смотрите!

Все бросаются к окнам. Одиссей тоже пытается рассмотреть того, чьё появление всех так взволновало, но к окнам трудно подступиться. В конце концов, ему удаётся через чьё-то выглянуть на улицу, но кроме неясного мужского силуэта вдали он никого не успевает заметить. Тем не менее проснулся Луков весь в поту.

Глава 7

На следующее утро в без пятнадцати девять Одиссей уже подходил к зданию Народного комиссариата по иностранным делам*. До революции оно принадлежало Первому Российскому страховому обществу. В конце XIX века в Москве появилась своя Уолл-стрит. На Ильинке обосновался крупный банковский капитал, спекулянты ценными бумагами и биржевики. А страховщики облюбовали район Лубянки. Здание Наркоминдела располагалось практически по соседству с мрачной громадиной ВЧК, откуда накануне выпустили Лукова.

* Сокращённо Наркоминдел

У входа стоит часовой красноармеец в длиннополой шинели и папахе, вооружённый винтовкой с примкнутым штыком. Луков, немного замешкавшись перед грозным стражем, всё же медленно направляется к входу. Часовой подозрительно смотрит на него, затем перегораживает дорогу штыком:

– Пропуск!

– У меня нет пропуска, но мне вчера, вернее на сегодня назначено тут, – неуверенным голосом отвечает Луков.

Красноармеец ещё раз окидывает подозрительным взглядом фигуру визитёра, однако объясняет: