Ну, давайте, вернемся обратно в дом ребенка, в то время, когда был убит один из детей в нашей группе. Отброшенный, со всего маху, няней, головой о стену. По местному телефону, она вызвала из медпункта врача. Прибежала врачиха, констатировала смерть мальчика. Отнесли его в медпункт, и больше тогда о нем никто не слышал. В доме ребенка, еще была группа, скрываемая от внешних глаз, где в своих кроватках, мучаясь от боли, ожидая своей неминуемой смерти, посапывали грудные дети. Что это были за дети, и зачем их выращивали тогда, этот вопрос так и остался без ответа. Представьте себе на мгновение, маленькое тельце, с головой как у инопланетянина, которая весит больше тела. Когда он смотрит на тебя маленькими глазками, и даже не может пошевелиться. И вот в таком положении он лежит в кроватке, пока он не получает кровоизлияние в мозг, и не умирает. Возможно, даже их выращивали для трансплантации органов. Но кто это может знать. Смертей тогда было много, это было видно по гробикам, которые штабелями лежали на входе в группу. Частенько эта няня, ранее отличившаяся, своей любовью к публичным подмываниям. Приглашала своих выросших воспитанниц, которые явно, имели откровенное, не скрытое желание, цинично и жестоко детей поодиночке избивать, за любое непослушание, или просто по желанию пьяной няни, которая на ногах еле стояла. Для этого, они быстро находили повод. Им так нравилось с себя снимать стресс, избивая детей, что они посещали группу, чуть ли не каждые выходные. Один раз, они явно перестарались со снятием стресса, что не заметили, как двоих ребят просто убили, забив их, по пьянке ногами. Только тогда, когда мальчишки уже перестали дышать, они вдруг на какое-то время осознали, что же все-таки произошло. Судя по всему, им это деяние, безнаказанно сошло с рук, так как, еще какое-то время они не давали покоя детям.

Ну вот, шло время, со своими коллизиями, медленно шло, конечно. Но настал день, перевода детей, группы в соседний, дошкольный детский дом № 29, так же в городе Пушкине. Новое место, не похожее на предыдущий дом. Где у них, уже, кроме спальни появилось какое-то, пусть и небольшое, игровое пространство. Директором детского дома, тогда была Тамара Анатольевна. К ней мы еще вернемся. Так как одно из ее решений, изменило начисто Сережину жизнь. Нет, нет, не в плохом смысле слова! Настал момент, когда дети в первые, познакомились, со своей, воспитательницей, Инессой Георгиевной Байковой. На долгое время заменившая, им маму. Замечательный она была человек! Она не позволяла себе, даже шлепнуть ребенка. Всегда из дому приносила конфеты, какие-нибудь подарки. Воистину, она любила детей! Благодаря доброте и ласке Инессы Георгиевны, Сережа, наконец, то стал привыкать к новому месту обитания. Он выбрал себе уголок у дальнего окна, разместился там поудобнее. Он, в общем, то был по натуре одиночкой, все время пребывал с самим собой. Он не был компанейским ребенком, никогда не участвовал в каких либо играх, с ребятами по группе. На улице, в прогулку, он постоянно забивался в какой-нибудь беседке, или игрушечный домик, и сидел там, не общаясь ни с кем. Инесса Георгиевна понимала, что, что- то с ним происходит не то, но старалась, лишний раз не беспокоить его понапрасну. Если бы они тогда понимали, что он всего то, все еще переживал страх, поэтому и боялся все вокруг. У Инессы Георгиевны, не было особых любимчиков, она ко всем относилась одинаково. Но все же, Сереже, почему то, доставалось больше внимания от нее. Возвращаемся к директору детского дома, Тамаре Анатольевне. Сережа был тогда ребенком светловолосым, совсем хрупким. В один из дней, к ним в группу приехали какие-то люди, ну явно не из Советского союза, говорящие на каком-то, непонятном диалекте. Только потом, когда он подрос. Перед своей смертью, Тамара Анатольевна ему расскажет, что это приезжали люди, которые собирались его усыновить. Приезжали тогда из Германии, Франции, Италии, ну и из Швеции. Они привозили подарки, сладости там всякие, игрушки. Он, ни понимал тогда их языка, но почему то понимал, по их жестам, что они от него хотят. Тамара Анатольевна, со всей своей честностью, директора детского дома, отказала им почему-то, в усыновлении ребенка, заявив: «ЭТОГО РЕБЕНКА, Я НЕ ГОТОВА ОТДАТЬ НА УСЫНОВЛЕНИЕ; - говорила она им; - ТАК, КАК, ОН НУЖЕН РОССИИ»!!!; - заканчивая свою речь, заключила она; Все так, к сожалению и случилось! Тогда он еще и не понимал, что она имела, в виду говоря так, но все же, он не придал этому никакого значения. Перед смертью, она еще вспомнит, какую она тогда совершила ошибку, вымолит прощение! Сережа, конечно, простит ее, но горечь от содеянного, до сих пор не будет давать ему покоя. Усыновители, произвели на него неизгладимое впечатление, своей добротой и искренностью. На какое-то время, ему даже показалось, что он любим, кому то нужен. Он даже пытался делать попытки, просто улыбнуться, чего ему давалось с таким трудом, что это не осталось незамеченным. В то мгновение, ему не было одиноко. Потенциальные усыновители, не стесняясь, сидели рядом с ним, в его мирке, в его углу, на ковре, стараясь хоть как то его развеселить. Они наверно понимали, что его скрытность была не от хорошей жизни. Он провел с ними, незабываемое время. Ему тогда казалось, что это не закончится никогда. И только от этого, был просто счастлив. Прошло время, он ждал этих людей, но они, почему то больше не приезжали к нему. Он с помощью стула, забирался на окно, садился на широкий подоконник, и просто ждал. А вдруг! Он обнаружит их, как они заходят в двери. Он мог на окне сидеть часами, и его даже никто не пытался оттуда снять. Но они так и не появлялись. По ночам он плакал, представляя себя их дорогим сынишкой. Но время шло, он уже смирился потихоньку с тем, что его в очередной раз просто кинули, как ненужную собачонку! Инесса Георгиевна, тогда забирала Сережу к себе домой, просто в домашнюю обстановку. Чему всегда был искренне рад. В один из приездов, он как то закатил у нее дома небольшую истерику. Ему понравился плюшевый медвежонок, сидевший у нее на диване. Он был выше его ростом, и тоже казался таким одиноким, что ему захотелось стать для него другом. Она его долго отговаривала, что мол: - Его у тебя заберут; - говорила она!; - пусть лучше останется дома. Он был неумолим, и ей пришлось уступить. Этот медвежонок, на какое-то время действительно стал его другом. Ему казалось, что он живой, и иногда разговаривает с ним. Улыбаясь ему, своей доброй улыбкой. Он не расставался с ним, даже когда они ходили на прогулку. Иногда он, расслаблялся, в течение дня, ложился рядом с медвежонком, накрывал свою шею, его мохнатой плюшевой лапой. И просто засыпал. Ему было тогда, так уютно и спокойно, что во сне он даже не слышал шум ребят, которые играли рядом. Он просто видел прекрасные и спокойные сны. У него появился защитник, ДРУГ, которого ему так долго не хватало в жизни! Все было бы хорошо дальше, если бы не одно но. Их частенько, стали кормить таблетками, и делать болезненные уколы. Он не понимал тогда, почему у него постоянно кружилась голова, и ему постоянно хотелось спать. И даже не знал, что это всего лишь, происходит от действия, психотропных препаратов. Как то, после очередного укола, во время обеда, он сидел за столиком, обедая. Ему неожиданно стало плохо, закружилась голова. В глазах все потемнело. Звуки стучащих ложек об тарелки, куда-то стали быстро исчезать, куда-то очень далеко. Инесса Георгиевна, понимая, что что-то происходит, подбежала к нему, но не успела. Его голова, с грохотом упала, лицом прямо в горячий суп. Это был борщ. Ему потом рассказали, что вызвали скорую помощь, и с пороком сердца, его повезли в больницу, кажется им. Семашко, в городе Пушкине.

В больнице он провел долгое время, и даже успел соскучиться по Инессе Георгиевне. Ведь она на то время заменяла ему мать. Он долго о ней думал. Ко всем детям, в больнице приезжали родители, чуть ли не каждый день. Его по видимому, как сироту, никто в больнице не жаловал. Он утыкался в подушку, и просто плакал, понимая, что он просто никому не нужен. Может от того, что в больнице ему было очень одиноко. И вдруг, в один из дней, он услышал ее голос, на посту у медсестры. Он вскочил с кровати, и как брошенный, своим хозяином щенок, бросился ей на встречу, в ее объятия. Он расплакался, потому что в тот момент он искренне желал ее видеть. Он никак не хотел отпускать ее из своих крепких объятий. Ему так ее не хватало. Она привезла тогда ему, его плюшевого друга, фрукты, сладости. Они долго тогда общались. Время бежало так быстро, а он все не хотел ее отпускать. Она жила рядом с больницей, поэтому даже не торопилась домой. В этот день, он был настолько счастливым, что даже не заметил, как начал ее называть мамой, мамочкой! Ему было так спокойно с ней, что он просто забыл обо всем! Она попыталась разыскать его врача, чтобы узнать о диагнозе, и ей это удалось. Судя, по ее выражению лица, когда она вернулась, в палату, диагноз мой, ей был не по нраву, не утешительным, одним словом. Она не стала ничего говорить, она просто мило, матерински улыбалась. По всей видимости, она не хотела причинить ему очередную боль. Тогда врач рассказала ей, о причине возникновения его неожиданного приступа, благодаря которому он и оказался в больнице. Когда ему сделали в детском доме укол, он вошел в реакцию с таблетками, которые ему давали за полчаса ранее. Эта гремучая смесь, и сделала тогда, свое коварное дело. Она просидела с ним до вечера, пока ее не попросили покинуть отделение. Но все равно, ему сейчас было так хорошо, что он даже не обратил на это внимание. Прощаясь с ней, в тот момент, он очень крепко ее обнял. Он не понимал, почему-то, она сейчас вот, вот уйдет, и он опять останется один на один, с самим собой. Он расцеловал ее нежные руки, капая на них своими слезами. Он боялся ее потерять. Она сказала, что еще обязательно приедет, и что пока ему придется, немного отдохнуть в больнице. Он распрощался с ней, долго потом стоял в коридоре, своим взглядом провожая ее до выхода. Она действительно, еще не раз навещала Сережу в больнице. Приносила ему подарки, гостинцы всякие, сладости. Может быть, тогда, благодаря ей, он и не отличался уже, от домашних детей, так как уже не был одинок. В те моменты, он был просто счастлив!

Ну, давайте с Божьей помощью, продолжим. Возвратился он обратно в свой детский дом, после долгого лечения в больнице. Инессы Георгиевны, на работе не было, она была на больничном. Он приехал со своим медвежонком. В детдоме, его уже встречали. Когда его привезли, он еще не знал, какой ужас его ожидает впереди. На место Инессы Георгиевны, перевели садистку из дома ребенка, нянечку, которая любила, чтобы ее дети подмывали. Видимо, правосудие наше, тогда, было просто слепо, в общем, как и сейчас! А может, просто эти садистки, были рентабельны для детских домов, поэтому их никто не сажал. Тамара Анатольевна, директор нашего детского дома, самолично, пришла к нам, чтобы представить эту гниду. Сережа тогда возмутился, от такого недоразумения, но директор тогда была непреклонна. Он тогда рассказал ей, что эта женщина вытворяла в доме ребенка с ними, но директор, не обратила на это никакого внимания. Ну, правильно, квалифицированных кадров тогда не хватало. Поэтому и набирали всякую мерзость с улицы. Из няни, она вдруг переквалифицировалась в воспитатели. Жизнь Сережи, она тогда превратила просто в АД. Все повторялось вновь и вновь! Помывки в душе, избиения, по выходным, ее воспитанницами. Дети летали по группе как птицы, избитые, но без сознания. На их совести оказалось еще три трупа. Перед избиением Сережи, она в клочья разорвала его медвежонка, потому, что он не обращал на нее внимания. Ей, естественно это не нравилось. Она, отдала его, на перевоспитание, своим воспитанницам. Его завели в туалет, и воспитывали всеми, доступными способами, что было у них в рационе, и на что были способны. Били руками, ногами, палками. Поднимали вверх, над собой, и затем бросали его, со всей силы, об пол, на кафель. Крови было тогда, скажу я вам! Боже! Какую боль он тогда принял на себя, от этих садисток! Все прояснилось, когда на работу вернулась Инесса Георгиевна. Ей тогда объяснили, что дети не слушались. Бились головой о стену. А Сережу обвинили, в том, что он залез на шкаф, на который, без стремянки, никак не залезть, и несколько раз скинул себя с него. От этого, у него и столько увечий, на теле. Эту садистку, тогда просто уволили с работы! Не посадили, а просто уволили! Потом ее обнаружат в школе-интернате, но об этом чуть позже. Инесса Георгиевна, с ужасом смотрела на свою группу. Дети все, стояли перед ней в синяках, избитые. Игрушек уже не было, их попросту, все сломали, все разрушили. Она обронила слезу, так как действительно ей было больно, от того что она увидела. Сережу, она обнаружила в его мире, в том же углу, у окна. В дальней части игровой. Он тогда спал. Она тихонько подошла к нему, положила ладонь ему на плечо. Он вздрогнул от страха, или просто от боли. Он повернулся к ней, увидев ее, разревелся. Бросился в ее объятия, расцеловал ее. Она перед собой тогда увидела живой труп. На нем не было, свободного, от синяков места. Лицо все было в гематомах, опухшим. Его движения сковывала боль, адская боль! Она собрала всех ребятишек, и повела их в медпункт на осмотр. Врач, долгое время стояла в оцепенении, не понимала что произошло. Они все поняли, но только тогда, когда в нашем туалете обнаружили три трупа, убитых садистками-воспитанницами. Детей не стали отправлять в больницу. Может потому, что не хотели огласки, а может по другой причине. Инесса Георгиевна тогда, провела, не уходя домой, с детьми, всю неделю. Ей не хотелось их отпускать, после того что случилось. С того момента, их больше никто не бил! Сережа потом, все так же ездил в гости к Инессе Георгиевне домой. Жизнь казалась ему праздником!

Время летело быстро, а может и медленно, просто он не замечал этого. Пролетело незаметно лето. Ему было уже семь годочков от роду. И вот, пришло время, ему опять менять обстановку. Его, вместе с группой переводили в школу-интернат № 67. Все так же в городе Пушкин. Детей посадили в автобус. Тогда помню, все плакали, и дети и воспитатели. Ну, правильно, нас тогда увозили в неизвестном направлении. Никто не хотел прощаться тогда, с нашим родным, сиротским домом. Инесса Георгиевна поехала, конечно, с нами. Ей хотелось посмотреть, куда нас переводят. Нас перевозили на неделю раньше, до первого сентября. Чтобы мы успели, как то адаптироваться, в новой обстановке. Ехали мы не долго, по времени. Но вот, вдалеке, показался, уныло серый, или даже грязный, наш, новый дом. Мы долго ждали, когда нам отворят ворота. Интернат находился на отшибе. Но рядом, за забором стояли деревянные строения, типа дачи. А может быть даже и жилые дома, с людьми, которые, внесли в мою жизнь свою положительную лепту! Но об этом, позже.

Вы заметили, что я перескочил с местоимения «он», на «я»? Мне просто, так легче будет продолжать писать!

Ну, так вот. Как я тогда боялся, этого нового и унылого места, до глубины души. Тогда я еще не знал, что нас всех ожидает. Что мое будущее, уже обречено. Что оно превратится в кромешный АД! Кто-то наверно сейчас про себя, промолвит: - Ну, вот, он опять начинает сгущать краски; А я скажу: - все еще впереди! Потерпите, пожалуйста, немного. До первого сентября, дня знаний, все было пока, спокойно. Я бегал по интернату и знакомился потихоньку с достопримечательностями, сие, убогого заведения. В тот момент, еще, ничего не предвещало накатывающейся бури. Инесса Георгиевна, попрощавшись с нами, уехала, но обещала обязательно приехать первого сентября. Нас приняла новая воспитательница, Напитухина. Смешная конечно, у нее была фамилия. Выдали нам форму. Не по размеру конечно, ну и поношенную, кем-то, к тому же. Портфелей у нас не было, все находилось в учебных классах. Интернат был очень большим, в четыре этажа. Если смотреть на него с птичьего полета, то он располагался буквой «П». Этот дом казался мне таким большим, что он меня даже чем-то пугал. Воздух был спертым, влажным, с запахом свежей краски. Если смотреть на рекреацию от главного, и единственного входа в интернат, то по правую руку можно увидеть вход в медпункт, в три ступеньки выше рекреации. В нем мне придется, проводить много времени, и очень часто. Впереди, арка с лестницей на этажи. По левую руку, за массивными, стеклянными дверями, располагалась столовая. Кухня находилась по правую руку, у входа в столовую. В будущем, я на кухне буду помогать мыть посуду, и учиться готовить. Столовая была светлая, огромная, с квадратными колоннами. Мне так казалось, тогда, во всяком случае. В средней части дома, на втором, третьем и четвертом этажах, располагались учебные классы. Комнаты отдыха, то есть, так называемые спальни, игровые комнаты, располагались, по обеим сторонам от середки здания. По левой части здания располагалась женская половина, по правую, мужская. Так же, в левой части, на втором этаже, располагался спортивный зал, а в правой, актовый зал. Но в принципе, это не главное. Шли дни, своим чередом. И вот настал, день знаний, первое сентября. Он запомнится мне, очень на долго. Утром, как и обещала, приехала Инесса Георгиевна, чтобы проводить нас, в первый класс. Праздничная линейка, прошла по парадному. Ну, правильно, на празднике присутствовала комиссия, с комитета народного образования. А в те, Брежневские времена, все образовательные учреждения, очень любили работать на показуху. Впрочем, как и сейчас. Ничего не изменилось! В группах повесили зеркала, ковры. Выставили по шкафам, книги, игрушки, настольные игры. В общем, то все, чтобы не упасть в грязь лицом, перед начальством из комитета. Вечером, конечно, это все снимут обратно, упакуют обратно, по кладовкам. А детям оставят только голые, холодные, безжизненные стены. Обед, конечно, был, таким же праздничным, даже, с черной и красной икрой. Да уж, угодить чиновникам, они всегда умели, скажу я вам! Телевизор у нас был. Как помню «радуга», единственный на весь интернат, и тот был закрыт на замок, чтобы его никто не смотрел. До смешного доходило. Его включали только по праздникам, и при выступлениях генсека Брежнева. Вечером, в виде профилактики, старшеклассники, вместе с ночным воспитателем. А были они тогда, изрядно подвыпившими. Решили устроить сабантуй, избивая всех новичков, чтобы уяснили на будущее, кто в интернате хозяин. Досталось всем, а нас тогда в палате было двадцать человек. Били табуретками по голове. В ход пускали даже солдатский ремень, с большой пряжкой. Наутро, нас, пятерых ребят, которым досталось больше всего синяков и ссадин, упаковали в изолятор, в медпункт интерната. Это было сделано для того, чтобы нас не увидела комиссия, которая должна была приехать в этот день. Нам сделали уколы «Аминазина», по пять кубиков, и заставили выпить уйму психотропных таблеток. Естественно мы уснули. Мы пожаловались врачихе, на старшеклассников и ночного воспитателя. А он, к удивлению, оказался ее мужем. Выслушав нас, и вместо принятия, каких либо мер, она просто вызвала тех же старшеклассников. Мы уже впали в бессознательное, состояние эйфории. А именно, все чувствовали, но не пикнуть, не открыть глаз уже не могли. Не могли пошевелить, не руками ни ногами. В этот момент, к нам заглянули в гости, старшеклассники по просьбе врачихи. Стали нас избивать табуретками, руками и ногами. Били долго и нещадно. Они воспользовались моментом, когда мы уже в тот момент были обездвижены. Так вот, эти малолетние нацисты, добили нас до реанимации. Нас у запасного входа, загрузили как трупы в старенький уазик. А в медпункте имелся свой отдельный выход на улицу. И отвезли в больницу Семашко. Наши, бездыханные тела, выбросили возле больницы, и потом просто уехали. Я только мог услышать, как кто то, обнаружив нас, окровавленными, валяющимися на земле, вызвал врачей и нас срочно определили в реанимацию. НИЗКИЙ ИМ ПОКЛОН, ЗА ТО, ЧТО ОНИ ТОГДА УСПЕЛИ! Вот только тогда, из пятерых, нас, к сожалению, осталось только трое. Ромка и Олег, скончались, даже не приходя в сознание. Я ощутил тогда, невыносимую, адскую боль, не из-за переломов и искалеченного тела, а из-за потери своих друзей, а может даже и братьев. Эта невыносимая боль, вырывающаяся из самого сердца, заставила меня, ощутить себя по настоящему беспомощным, обездоленным. Я тогда понял, что в моей жизни, кроме самого себя, я просто никому не нужен! И пока я сам не возьму свою жизнь, в свои руки, я просто не выживу, в этом жестоком и коварном мире. Инкубатор, в котором нас выращивали как цыплят, а не воспитывали, ничего хорошего, кроме адской боли, мне не принес. Психотропными препаратами, нас, все так же, на протяжении долгого времени продолжали колоть. Не известно мне, какие цели они тогда преследовали, пичкая нас всякими препаратами. Может быть, ради каких-то там, своих мнимых, экспериментов. А может, просто, чтобы не высовывались, и не попадались на глаза, этим животным, под названием воспитатели. Я все время ломал голову, все, целясь понять, ну за что же меня постоянно избивают? Я же ведь ничего плохого никому не делал. Я плохо себя не вел, воспитателям не перечил. Я просто находился под психотропными препаратами, не вылезая из изолятора. Я не мог тогда найти ответов, на свои вопросы, и я решил, чтобы там дальше не было, просто бежать из этого «АДА»! Я, долго еще носил в себе, эту светлую и лучезарную мысль, о побеге из этого адского логова, под названием интернат. Все как то не решался, а может быть даже и боялся, осуществить эту задумку. После больницы, я узнал, что у нас в подвале, оказывается, существует карцер, в котором постоянно проводили воспитательные мероприятия. Да, да, именно об этом я и пытаюсь говорить. Под воспитательными мероприятиями понимались «ПЫТКИ». Я на себе, неоднократно испытывал, эти мероприятия. Попробую сейчас, описать тот ужас, который мне пришлось пережить тогда. В один из вечеров, в выходной день, старшеклассники, как всегда, устроили пьяный дебош. Я, как всегда, да и не только я, были уже готовы к тому, что нас обязательно навестят эти душегубы. Тогда я уже научился, от страха, спать с открытыми глазами. Иногда мне это даже помогало. К нам в палату, поздним вечером, ворвались неадекватные старшеклассники. Перевернули все кровати, на которых мы мирно спали. Нас выставили в ряд. Сначала просто резвились, выписывая затрещины и оплеухи. Потом в ход пошла тяжелая артиллерия. Били нас, не из-за оценок в школе. Не из-за непослушания. И даже не из-за пререкания и не повиновения воспитателям, а просто так, повеселиться. – Сегодня, я желаю, просто немного расслабиться и порезвиться; - заявил один из отморозков; - поднимая на вытянутой руке табуретку. Эти слова, их так раззадорили, что они рассмеялись. И я понял тогда, кто в их шайке был главным. Все остальные были просто шестерками. Били нас табуретками по голове, определяя, кто из нас выносливее. Я, выдержал только три удара, потом мне стало плохо, и невыносимо больно. Я думал, на том они и остановятся. Но они только разогревались. - А давайте посмотрим; - улыбаясь своим оскалом, предложил, один из шестерок; - как эти сосунки смогут выдержать электрический ток; Он вытащил из кармана, оголенный провод, заранее им приготовленный. Он объяснил тактику игры. Нужно было взять в руки оголенный провод, и вставить его в розетку. При этом, не отпуская провода, когда через тебя проходит ток. Если сразу отводишь руку, получая удар током, Сразу получаешь по голове табуреткой. Получали, увы, все, не выдерживали. В этот вечер, они, оказывается, припасли для нас еще, на их взгляд потешную игру. «ЭЛЕКТРИЧЕСКИМ СТУЛОМ», зовется она, с извращенными правилами. Становишься, спиной к стене, опираясь о стену. Немного присев, в таком положении, с вытянутыми вперед руками, нужно просидеть, покуда не откажут ноги. На вытянутые вперед руки, кладут тяжелую подушку, для утяжеления. А под пятую точку, ставят бутылку. Если ноги не выдерживали….. Я думаю, дальше не стоит об этом говорить. Очень страшная вещ получается. Как же они тогда веселились, получая удовольствие, наблюдая, как мы не выдерживали эту игру. И вот я, вдруг, неожиданно, от невыносимой боли, закатил истерику. Своими криками, мне удалось привлечь внимание, ночного воспитателя.
– Как я уже говорил ранее, мужа нашей врачихи. После я пожалел, о том, что его вызвал. Он пришел в пьяном угаре, шатаясь, держался за стену. Голос его, казался таким мерзким, заплетающимся. – Что тут происходит?; - озирая нас своим взглядом, спросил он; - Вы что скоты, тут вытворяете?; - продолжал он; - Какая сволочь посмела, меня потревожить, пока я отдыхаю?; Я рассказал ему, что случилось. По нему было видно, что ему все безразлично, и он не собирается прекращать эти издевательства. – Вы, что твари, орете?; - озлобленно, продолжал он; - Вы сами виноваты, что вас наказывают!; - надо было просто спать, а не хулиганить; - закончил он, свою речь. Медленно, развернувшись, он попятился к себе в кабинет, держась за стены. Я надеялся, что на этом, они все-таки закончат свои хулиганства. Ох, как я тогда ошибался. Их жестокости не было предела.

На этом, можно было бы, и остановиться, но вот незадача, это всего лишь было начало. В будущем я постараюсь, так сильно не пугать. Но и не ждите, пожалуйста, светлых и радостных моментов в моей жизни.

Истерика моя не прекращалась, после развлечений старшеклассников. Я ощущал дрожь во всем теле, адскую боль после ударов табуретками. Меня всего колотило, выворачивало наизнанку. – Надо его успокоить; - предложил один из отморозков. – Давайте его привяжем к кровати, и просто усмирим; - продолжил он; В общем-то, они так и сделали. Они скинули постельное белье с кровати, вместе с матрасом. Оголили кровать, до обычной металлической сетки. Уложили на кровать, в одних трусах. Повязали по рукам и ногам к сетке кровати. И в качестве медицинских целей, подключили электрический провод к сетке. Возможно, они надеялись, что этот электрошок меня немного усмирит. В общем-то, в чем-то они и были правы, он меня усмирил. Вот только я просто вырубился! Представьте себе, на мгновение, что я в тот момент ощутил.… Очнулся я, в карцере, подвешенным, к цепям. Не знаю, сколько по времени, я висел, но руки свои, тело и ноги, я перестал ощущать, они просто затекли. Я чувствовал, что нахожусь в темном, холодном и мрачном помещении. Лампочка, слегка мерцала тусклым светом, и мне тяжело было разглядеть, помещение в котором я сейчас нахожусь. Я, то приходил в сознание, то опять куда-то улетал. Мне было страшно от того, что я даже не знал, где я нахожусь, и что ожидает меня дальше. В тот самый момент, мне хотелось отключиться, и больше не просыпаться. На мгновение я опять очнулся. Боль сковывала все мое тело. Я попытался, что-то прошептать себе под нос, но я себя не слышал, а что-то только мычал. Мои губы не двигались, в горле все пересохло. Я опять неожиданно улетел.

Очнулся уже в медпункте. Оглянулся, увидел рядом стоящую кровать. На ней лежал мой одноклассник. Я попытался, что-то спросить у него, но даже не смог этого сделать. Из-за адской боли, я просто не мог пошевелиться. Все мое тело, горело. Я, то ощущал боль, то она стихала. Как бы, давая понять, что я еще жив. Мне тяжело было, ощущать удары своего сердца. Я просто, почему то, очень хотел спать. На мгновение, я попытался закрыть глаза, но почувствовал, что мне тяжело это сделать. Мне хотелось реветь, но я не мог, даже вызвать в себе слезы. Я опять отключился. Придя в себя, я увидел медсестру, которая делала мне какой-то укол. Через трубку, влила в рот, какую-то жидкость. Я уснул. Очнувшись, смог, пусть даже и через силу, повернуть голову в сторону соседней кровати, чтобы увидеть одноклассника. Ну и, в общем, то поинтересоваться у него, как он. На его кровати, я увидел силуэт, полностью накрытый простыней. Я страшно испугался, хотел крикнуть медсестру, но в последний момент, просто передумал, зная, что это бесполезно. А я, не в том положении тогда был, чтобы гневить медсестру. Вечером, или даже ближе к ночи, когда я очнулся, я все же понял, что случилось, когда выносили его тело. Сашка тогда просто не выдержал издевательств, и больше не проснулся. Мне хотелось тогда, тоже, просто не проснуться, НО МЕНЯ КТО-ТО ПОСТОЯННО УДЕРЖИВАЛ, ОСТАНАВЛИВАЛ! Боль и страх, опять сковали все мое тело. Я, наконец, то смог выбить из себя слезу. Я еще долго потом провалялся в медпункте. Потихоньку, нашел в себе силы, чтобы встать на ноги, и придти в себя. Потом только, через много, много лет, я узнал, и раскрыл их тайну, что все тела ребят из интерната закапывали на пустыре, поодаль детдома, за территорией, а их документы, бесследно сжигались. ЧЕЛОВЕКА ПРОСТО НИКОГДА НЕБЫЛО НА СВЕТЕ!