Люди из Городца ко мне приходят. Разные. А нет ли среди таких «прихожан» — Радиловых соглядатаев? — Должны быть. А какие задачи он им ставил? Чисто посмотреть? Или… «решить проблему»?

«Нет человека — нет проблемы». Особенно, если этот человек — Ванька-лысый.

Не следует отказывать другим в праве на предусмотрительность. Особенно, когда имеешь дело с таким опытным, бывалым человеком, как Радил.

Когда понимаешь, что надо искать — находишь.

Поспрашивали епископских. Конкретно по теме. Да, были в караване люди от Радила. Почти всех посекли в Балахне. Но один, вроде бы, сбежал.

Логично: кто-то же донёс весть о разгроме людей Феодора. Радил послал гонца к Боголюбскому, тот отправил ко мне сына Изяслава с дружиной. От чего случилась «Шемаханская царица».

Радил видит цепочку: преступление (моё, разгром епископских) — донос (его) — каратели (от Боголюбского). Пока — всё штатно. Но дальше… п-ш-ш… Карательный отряд во главе со старшим княжичем — тихо убрался. Восвояси. «Не солоно хлебавши». Или наоборот — «очень солоно»: княжич как-то странно погиб. А «отдачи» нет…

Осторожный или более бюрократически продвинутый, поднаторевший в придворных интригах человек — здесь бы остановился. До выяснения подробностей «особых отношений» между князем Андреем и Воеводой Всеволжским. Радил, в силу своей рискованности и привычке к автономности, пошёл в «эскалаторы» — на обострение.

Даём описание утёкшего городецкого Драгуну.

— Э… Да. Был такой. Только назвался костромским. Их трое было. Двое-то — точно костромские. Как Феодор Кострому сжёг, так они и подались на низ.

Ага. Забавно. Подались «на Низ», да в Городце зацепились. Пережили спокойно проход епископского каравана. А епископ-то — костромских давил-топил-вешал. Но, придя в Городец, почему-то, беглых костромичей не сыскал. Радил не выдал? Они там грозу спокойно пересидели, обустроились, поди. И после, уже зимой, с чего-то подались во Всеволжск…

Бывает. Обстоятельства у людей — разные.

— А третий кто?

Подымаем записи.

— Есть такой. Толковый мужик, грамотный. На Керженце в десятских строителей трудится.

— А попутчики его?

— Костромичи-то? Один тут доски трёт, другой на Теше дерева валяет.

Взяли тихонько «доскотёра», показали ему, чисто для разговору, голову епископа Феодора в банке. Мужичок впечатлился, закрестился, понёс пулемётом — только записывай:

— Не губите! Я ж ничего худого…! Христом богом клянуся! Бес попутал!

Когда «десяцкого» с Керженца привезли — основное было уже понятно.

— Непохож, однако. Тебя ж Урюпой зовут. По-новогородски: неряха, разгильдяй, замарашка, хныря, хныкала, нюня, рева, плакса. А ты — одет прилично. Да и такую морду зверячью довести, чтобы хныкала да плакала — дашь ума.

Походил вокруг. Здоровенный, чуть сутулый мужичина. Перебитый нос, челюсть… хоть гвозди заколачивай. Из такого звероподобного бандюгана истину силой вынимать… Можно. Но возни будет немало.

— Мне с тобой, дядя, лясы точить — неколи. Про злодейства твои — всё понятно. Судьба твоя — в Боголюбовском застенке песни петь. Разница: или я отпишу князь Андрею, что ты злодей закоренелый, или — что злодей раскаивающийся.

Чисто для знатоков: по нормативам при дознании в застенке — признание не означает прекращение пытки. Оно должно быть в точности повторено ещё дважды. Тоже под пыткой.

— Не. Не надо. На Руси мне — смерть. Погибель мученическая. Лучше — сам голову сруби. Топором только.

Дальше я просидел ночь в роли исповедника.

Человек… с разнообразным жизненным путём. Подобно Генриху Штадену, напал на соученика с шилом. И нанёс ему «множественные ранения». Глупая подростковая ссора. С тяжёлыми пожизненными последствиями.

Родня его прокляла. Когда изгоняли из родного города, шурин, вышедший с ним к воротам, взял ветку и сказал: «Дай-ка я взбороню дорогу так, чтобы Урюпа не мог ее отыскать».

Тать, душегуб. Конокрад, поджигатель. Разбойник, святотатец — церковь ограбил, попа зарезал… Сбежал из-под стражи в Ярославле, прибился в Городец. Радил, хоть и имел на него «сыскную грамотку» с описанием внешности и деяний злодейских, но в Суздаль не выдал. Взял в услужение. Для особых поручений. Среди туземцев, в сельской округе, по караванам работал.

Человек жил годами — как зверь лесной. На всякий шорох оглядывался. Последние годы — одной милостью боярина.

Каждый день — как последний. Дожил до вечера — «Господь попустил», утром проснулся — «Богородица смилостивилась». Ни кола, ни двора.