– О, Симуля, - растопырил пятерню в приветственном жесте.
– А не хочешь нас с Дашулей в гости пригласить? А то холодно чет.

– Не хочу.

Звякнула связка ключей.

– Да брось, весело будет. Посидим, выпьем, может, тройничек замутим.

Парень скалился, не замечая, как дева хлопнула накладными ресницами, припорошив щеки дешевой тушью, и зло зыркнула на подошедшую женщину. Серафима поднялась на крыльцо, смерила соседа недобрым взглядом.

– А тебе, Ванюшенька, разве можно уже кувыркаться? Дядя доктор разрешил?

– Че-е-е?
– голос у девы оказался высоким и писклявым.
– Я вот тут не поняла? Ты че больной че ли? И че это за телка? И че это за тема втроем?!

Последнюю фразу Айн поддержал вопросительным "гав".

– Ладно, голубки, вы тут разбирайтесь, а мне некогда.

И уже закрывая недавно поменянную металлическую дверь, услышала:

– Я вот тут не поняла, ты че пидор?!

Женщина и пес посмотрели друг на друга. Айн вопросительно наклонил ушастую голову.

– Вот и я не понимаю, Айн, - Серафима затопала по ступенькам, - как можно до сих пор не прошить у себя в штрихпунктирных извилинах, что не надо трогать тетю Симу. Особенно если тебе пятнадцать и ты идиот, а тетя взрослая и злая. А еще мы мячик твой в парке забыли. И теперь ты будешь страдать, ушами своими махать трагически, смотреть на меня так, что я сволочью себя последней почувствую. И правильно, потому как ты сегодня, может, человеку жизнь спас, а я игрушку твою любимую прощелкала. Кто я после этого?

Толкнула дверь. Свет залил прихожую.

– Сидеть.

Положила меч на подставку для обуви. Стянула черный пуховик, тяжелые ботинки, сунула ноги в тапочки с кошачьими мордами.

– Значит, так, Айн. Мы быстро моем тебе лапы, и ведешь ты себя прилично. А я обещаю купить тебе ту хреновину, которая сама мячиками плюется. Идет?

– Гав!

– Отлично. Погнали.

Телефон зазвонил, когда Серафима развешивала на просушку собачье полотенце.

– Ты где?

– Только Айна помыла. Сейчас еду к тебе.

– Быстрее давай!

– Тём, а что...

Договорить не успела, собеседник нажал отбой. Серафима задумчиво посмотрела на погасший экран и нервно сдула упавшую на глаза прядь.

Старая вишневая хонда влетела на почти пустую парковку перед хирургическим корпусом областной клинической больницы. Хлопнула дверь. Щелкнула зажигалка.

– Я приехала, - Серафима выдохнула терпкий дым.

– Сейчас спущусь.

Артем встретил ее у входа: куртка нараспашку, на бежевой форменной рубахе пятно, в синих глазах полицейские мигалки.

– Курить есть?

– Тёма, ты бросил и просил меня об этом напоминать.

– Черт, точно. Тогда пошли.

Развернулся на каблуках любимых кроксов и призраком сумасшедшего ученого полетел в отделение. Серафима окинула мрачным взглядом полутемный коридор. Повела носом, нервно приоткрыла рот, обнажив мелкие зубы. Больницы она не любила. Поправила лямки рюкзака и пошла вслед за врачом. Четвертый этаж. Хирургия.

– Здравствуйте, Татьян Михална, - поприветствовала местного сфинкса.

– И тебе не хворать, - дежурная медсестра прижала вязание к объемному животу.
– А кого это привезли не знаешь? Звезду какую?

– Ага, Баскова.

О нежной страсти матроны к золотому голосу России Серафима знала от Тёмы. Дама покачала бабеттой цвета баклажан, смерила шутницу недовольным взглядом, осудив и грубую обувь, и узкие черные джинсы и волка, скалящегося из-под расстегнутого пуховика.

– Противная ты девка, Серафима, - глянула поверх очков.

– Стараюсь, - растянула в улыбке узкие губы.
– Бахилы дадите?

– Сто рублей.

– Было ж по восемьдесят?

– Ночной тариф. Не нравится, иди в аптеку.

– Жадность - грех, Татьяна Михайловна, - протянула мятую купюру.

– Сейчас будет двести.

Под этим взглядом пасовал даже зав. отделением.

– Ладно, сдаюсь, - подняла руки в знак примирения.
– Кого привезли, не знаю. Но судя по Артёму Петровичу, там, скорее, случай сложный, а не лицо известное.

– Твоя правда, - от вздоха всколыхнулась могучая грудь, упакованная в форменный верх.

Татьяна выдвинула ящик стола, бросила в него сотку и не глядя вытащила зеленый целлофановый сверток. Выхватив из пухлых, перетянутых золотыми кольцами, пальцев вожделенный предмет, Серафима натянула бахилы и зашаркала по унылой белой плитке. Путь ее лежал прямо по полутемному коридору, резко пахнущему антисептиком, и направо, к палате для важных персон. Иначе с чего бы Татьяне заикаться о звездах.