Шрифт:
– Я надеюсь, на тебя можно положиться, - пробурчала женщина, явно не понимая значения французского слова, но интуитивно различая, что это явно что-то не очень лестное.
– Конечно, дорогая, ради тебя я готов на все, - насмешливо проронил водитель и уставился на проезжую дорогу, освещенную рядами желтых фонарей.
Город спал и ему снились черные сны, раздающиеся эхом в тишине этой ночи.
Глава 1
Пахло зажженными спичками. Бар под незамысловатым названием "Бар", был расположен в ничем не отличающемся от других, чикагском закоулке. Небо затянули тяжелые серо-голубые тучи, давя на жителей Чикаго своей необузданной массивностью. Снова шумели сирены, тяжкие и протяжные залпы автобусных сигналов, звучащие как гнусавые песни слонов. Все городские звуки тонули за поворотом, который вел в "Бар".
У этого заведения имелся только черный вход, который был обозначен как главный яркой желтой неоновый вывеской, вертикально прикрепленной к кирпичной стене здания. Бар находился на первом этаже высоченных многоквартирных домов. В квартирах горел свет, приглушенный надменно и безоговорочно задвинутыми шторами наподобие жалюзи. Помои расположенных напротив "Бара" огромных железных мусорных баков смешались с лужами неизвестно откуда взявшейся воды. Мощеный тротуар, выложенный предусмотрительным владельцем "Бара" был чище асфальта уложенного государством для машин, но не менее прочен. Щиток с электричеством был закрыт непрочно - кто-то явно недавно своровал пробки, оставив весь дом без света. Но кто-то один, которому нужно больше всех, как всегда бывает, спас целых десять этажей от прозябания в вечерней темноте и восполнил потерю из своего скудного кошелька. И, как всегда должно быть, его за это никто не поблагодарил. Возможно даже и не заметил подмены.
Становилось темно. В баре было не многолюдно, по крайней мере, насколько можно было увидеть в полумраке его освещения. У большого окна, выходящего на ожидающий дождя осенний Чикаго, сидела ОНА. Волосы цвета дикой сливы неспешной, ленивой волной вились, водопадом брызгая на полные, чувственные плечи. Фигура, словно изящный бокал - никому не приходилось сомневаться, что ее параметры совпадают с желанными стандартами. Дуги темных бровей, всегда немного приподнятых, словно в удивлении над раскосыми, сужающимися к вискам черными глазами, как цвет ее платья, как омут, как пустота... О эти глаза, всегда немного полуопущенные, лукавые, ленивые, смакующие каждый момент. И тут совсем уже не важно какой длины были ее накладные ресницы. У нее большой чувственный рот, всегда полу-улыбающийся, такой же сладко-горькой улыбкой, балансирующей на двух гранях, как заказанный ею эспрессо. Кисло-горький... Простое платье на бретельках, обтягивая всю ее безупречную фигуру, шло до колен. Сняв надоевшие каблуки она сидела, глядя в окно, пока ее причудливая широкополая шляпа с огромным изумрудным пером покоилась подле нее на сидении, обитом бордовым плюшем. Из пустоты бара возле нее появился высокий смуглый мужчина с большими, выразительными чертами лица. В его черных глазах плясала хищная улыбка, но губы оставались неподвижны. Умудренный опытом - его морщинки у губ говорили за него о прожитой им тяжелой жизни.
– Ну и?
– спросил он женщину, явно не собиравшуюся отвечать. Он стоял безупречный, подтянутый в коричневом в черную полосочку костюме, засунув руки в карманы брюк.
– Ой, Агата, не раздувай трагедии. Да, я опоздал, ну и подумаешь!
Агата молчала, настойчиво отвернувшись к окну.
– Хорошо. Дорогая Агата Кэмпбелл Вашингтон, прошу простить меня, Теодора Марша, за не вписывающееся в ваш график опоздание в, - он посмотрел на свои наручные часы, - десять минут двадцать пять секунд.
Агата повернулась к нему и очаровательно улыбнувшись поднялась из-за стола. Он почувствовал исходящий от нее аромат розы и герани - ненавязчивый, успокаивающий, опьяняющий.
– Рада тебя видеть, Марш, - улыбалась она протягивая для поцелуя руку, затянутую в черную, надушенную перчатку до локтей.
– Моя красавица, не могу на тебя насмотреться, - сказал он потирая руки и усаживаясь за стол напротив нее.
– Тогда можешь не смотреть, ты женат.
– А кто сказал, что это комплимент? Опять ты носишь этот корсет? Черт побери, сейчас не восемнадцатый век, Агата!
– Теодор состроил трагическую гримасу.
– Не занудничай, Марш. Терпеть не могу это в тебе.