— Да нет, — ответила мама после короткой паузы. — Это вполне естественно. А вот хорошо это или плохо, зависит от того, что он за человек. Впрочем, это выяснится позднее.

Они замолчали.

— Мама, — спросила Валька, осторожно касаясь полузапретной темы, ты отца очень любила, правда?

Настала мучительная пауза. Мама молчала, и Валька начала жалеть, что заговорила на эту, все еще больную для нее тему.

— Правда, — ответила мать таким холодным тоном, что Валька придвинулась ближе к ней, пытаясь разглядеть ее лицо.

Но мама вдруг встала и все таким же отстранено холодным тоном спросила:

— Так ты не будешь ужинать?

— Нет, — ответила Валька изумленно, так внезапен был переход от близости к ледяному барьеру между ними. Темная фигура матери почти бесшумно переместилась к двери, на мгновение сверкнул яркий прямоугольник света в коридоре, и дверь закрылась, отсекая темноту ее комнаты.

Валька снова улеглась на диван, но приятные мысли разлетелись в стороны, как перепуганные бабочки. Мать никогда не вспоминает об отце. Во всяком случае, никогда не говорит о нем с Валькой. Почему?

Валька порылась в памяти, пытаясь найти объяснение такому странному поведению матери. Нет, насколько она помнит, родители никогда не ссорились. Полное единство взглядов, профессий, увлечений… И мама и отец — оба музыканты, только отец был скрипачом, а мама — пианистка… Дома никогда не закрывались двери: постоянным косяком шли друзья, ученики, коллеги по работе… Пока была жива бабушка, мамина мать, стол в гостиной постоянно стоял накрытым к чаю. Бабушка пекла изумительно вкусные пироги, и в квартире всегда витал запах свежей сдобы. Вальку от общения с гостями не отстраняли, только внушали, чтобы не мешала взрослым и не лезла к ним с разговорами. И Валька с улыбкой вспомнила, как она, семилетняя девочка, сидела под роялем с куском хлеба, намазанным баклажанной икрой. Сидела тихо, как мышка, потому что очень хотела послушать музыку, а отец сердился на ученика и ругал его. Впрочем, ругался отец совсем не страшно.

— Доходяга! — кричал он. — У тебя же инструмент в руках не держится! Завтракал? Нет? Девочки, накормите его чем-нибудь!

Здесь вступала бабушка. Являлась из кухни и уводила доходягу в свое царство, царство вкусных запахов и потрясающих пирогов.

В соседней комнате еще трое учеников сидели вокруг старенького проигрывателя «Мелодия» и слушали, как Коган играет «Каприсы» Паганини. Отец являлся на пороге комнаты и требовал следующей жертвы вместо изгнанного на кухню доходяги. И все начиналось сначала.

Отца ученики любили и не боялись, это Валька прекрасно чувствовала.

Мама занималась совсем иначе.

Никогда не повышала голоса, но ученицы частенько ревели на ее уроках.

— Полотенце с собой носи, — говорила мама ровным тоном. — Успокоилась? Еще раз… Начни после ферматы.

Маму боялись. Любили ли? Этого Валька не понимала. На уроках обычно веселая и немного хулиганистая мама, вечно придумывавшая домашние розыгрыши, становилась сухой и жесткой, как застарелая хлебная корка, и начинала напоминать Вальке тетушку, Екатерину Дмитриевну. Поэтому на маминых уроках Валька присутствовать не любила.

Конечно, как это обычно бывает, сапожники оказались без сапог. Музыкальную школу Валька с грехом пополам закончила, и ни разу за семь лет ни мать, ни отец не позанимались с дочерью сами. Торопливо проверяли записи педагога в ее тетради, на ходу спрашивали, как дела, и убегали к своим ученикам. И, кажется, не очень расстроились, когда Валька наотрез отказалась поступать в музыкальное училище.

Если говорить честно, то Валькиной успеваемостью в обычной школе они тоже особенно не интересовались. Может, потому что училась она хорошо безо всяких понуканий? Возможно. Давно известно, что беспроблемные дети не получают и десятой доли того родительского внимания и заботы, какими бывают окружены хулиганы и двоечники. Впрочем, один раз Вальке почти удалось привлечь внимание отца к своей персоне.

Как-то раз, придя из школы, она достала дневник и направилась прямо к отцу.

— Распишись, — попросила она хмуро и раскрыла дневник.

— Детка, отдай маме, — откликнулся отец, занятый чтением газеты.

— Вероника велела, чтоб расписался отец, — впервые в жизни не послушалась Валька.

Отец оторвался от газеты и с некоторым усилием сфокусировался на дочери. Молча взял дневник.

Поперек страницы прыгали кроваво-красные негодующие буквы: «Хулигански вела себя на уроке литературы! Требую подписи отца!»

— Так, — озадаченно сказал отец и почесал кончик носа. — Прости, конечно, но в чем выражалось твое хулиганское поведение?

— А я одному мальчишке дала книгой по башке, — с деланным безразличием ответила дочь, с упоением предвкушая долгий и обстоятельный разбор полетов. Но отец только приподнял бровь и сказал:

— Да? Правильно сделала!

И размашисто расписался внизу. После чего сразу уткнулся в газету.

И Валька, как Бобик, пошла на место. Никто даже не поинтересовался, почему она совершила этот возмутительный поступок. А получил мальчишка по башке сдвоенным учебником литературы за пятый и шестой класс вполне заслуженно. Спрятавшись за Валькиной спиной и пригнувшись к парте, он исподтишка, когда Вероника отворачивалась, колол Вальку в спину острием циркуля. Было ужасно больно, но Валька не заплакала. Один раз повернулась, попросила: «Не надо». Ноль эмоций. Второй раз повернулась, предупредила: не надо! Никакой реакции. В третий раз схватила с края парты толстенный учебник, развернулась и дала однокласснику по голове. Тот стукнулся подбородком о край стола и прикусил язык.