— С-сильный голос…

Идет через все поле «студебеккер» с бомбами.

Жарко. Валяются на бомбах несколько оружейников. Комбинезоны стянуты с плеч и завязаны на поясе рукавами. На голых телах оружейников причудливо расползлись пятна масла — масла, которое хранит бомбы от ржавчины. Выгоревшие пилотки снизу окаймлены белой волнистой линией. Это проступившая соль. Двое из них лежат и дремлют, надвинув пилотки на глаза. Один, свесив ноги, покуривает, а двое повернулись на животы и читают вслух попеременно книжку…

Под палящим солнцем через все поле едут бомбы.

Дорогин вышел на крыльцо штаба. Сидящий на ступеньках солдат-посыльный вскочил и замер. Дорогин посмотрел на него и махнул рукой. Солдат опять сел на ступеньки.

Дорогин постоял несколько секунд и направился в сторону бараков и вспомогательных служб полка.

По дороге его обогнал мчащийся бензозаправщик, весь облепленный механиками и мотористами. Дорогин вгляделся в машину и увидел Кузмичова, который стоял на подножке и держался рукой за что-то внутри кабины. В другой руке была сумка с инструментами.

— Кузмичов! — крикнул Дорогин.

Кузмичов оглянулся и узнал Дорогина.

— Стой! Стой, холера тебе в бок!.. — постучал Кузмичов по ветровому стеклу машины. — Командир полка зовет! Стой!

Машина замедлила ход, и Кузмичов, спрыгнув с подножки, подбежал к Дорогину.

— Слушаю вас, товарищ подполковник!

— Здорово, Кузмич…

— Мое почтение, товарищ подполковник.

Они смотрели друг на друга так, словно не виделись много лет.

— П-проводи меня до метеос-службы… — сказал Дорогин.

Они шли мимо бараков и ремонтных мастерских, и все встречные козыряли Дорогину и Кузмичову.

— Где сейчас твои-то? — спросил Дорогин.

— Экипаж?

— Домашние…

— В Сарайгире… Деревенька под Уфой.

— К-как они? После похоронной очнулись?

— Я очнулся, а им сам Бог велел… Все раньше цапались. То невестка на мою наскочит… А то и моя на невестку. А как Гена пропал — делить нечего стало… Живут, плачут, маленького нянькают…

— У кого они там? — поинтересовался Дорогин.

— Какой-то счетовод их колхозный взял. Моя писала фамилию, да я позабыл. Сам-сем и моих, считай, трое. Он в колхозишке приворовывает и моих подкармливает. А то бы беда… А у вас?

— Все так же…

Дорогин увидел бегущего старшего лейтенанта и крикнул:

— Захарьин! Извини, Кузмич…

Старший лейтенант подбежал к Дорогину:

— Слушаю, товарищ подполковник!

— Захарьин, начальника связи ч-через пятнадцать минут в штаб попроси зайти…

— Слушаюсь, товарищ подполковник!

— Ну, беги куда бежал…

Весь этот разговор происходил на ходу, и, когда старший лейтенант убежал, Дорогин спросил:

— Как твои пацаны?

— Какие пацаны? — удивился Кузмичов.

— Ну, эк-кипаж твой…

— А-а-а… Пацаны как пацаны, — улыбнулся Кузмичов и добавил с вызовом в голосе: — Не хуже других!

— Не жалеешь, что с моей машины ушел? — спросил Дорогин и усмехнулся.

Кузмичов остановился, вынул папиросы, предложил Дорогину и взял себе. Он чиркнул спичкой и, давая прикурить Дорогину, честно ответил:

— Не жалею.

— Так… — протянул Дорогин. — А где они сейчас?

— У себя в бараке, товарищ подполковник.

— Чем они там заняты?

— Как чем? — Кузмичов посмотрел на часы. — Они в это время всегда над собой работают.

Дорогин рассмеялся:

— Ладно врать, Кузмич… Сачкуют, наверное. Давай их ко мне. Я буду в штабе.

— Чего натворили? — встревожился Кузмичов.

— Нет. Все в п-порядке.

— Слушаюсь, товарищ подполковник!

Кузмичов повернулся и, приладив сумку с инструментами на плече, побежал выполнять приказание.

По пути ему встретился Осадчий.

— Эй, сынок! — крикнул Кузмичов. — Ты закажи на меня расход в столовой! Сами пожрете и дуйте на стоянку!..

Вдалеке от бараков и землянок полка, в густой траве, Архипцев лежал на спине и смотрел в небо.

Головой к нему, на животе, лежал Соболевский и покусывал травинку. Рядом валялся Гуревич.

— Командир, а командир! — привязывался Соболевский к Архипцеву. — Чего это нам так давно орденов не дают? Нет, правда, какого черта?! Я уже дырочку в гимнастерке сделал… Три месяца тому назад наградные послали и хоть бы тебе что… А? Почему?