Именно тогда я дал себе слово записывать все, что мне покажется важным. Дневниковые записи в основном рождались во время ночных бдений на суточных дежурствах, иногда по «горячим следам», если так можно выразиться. Детективных историй, в этой книге не будет, это рассказ о людях, которые с поразительной и страшной легкостью пополняют необъятные ряды пенитенциарных учреждений12, разговор пойдет о Насилии, которое мне довелось видеть. Кроме того, Вам представится возможность посмотреть на мир глазами рецидивиста. Личности целенаправленной, сильной и практичной, с особым мировоззрением и совершенно иным взглядом на обыденные для нас вещи. Некоторые строки нелицеприятны для чтения. Но вот в чем парадокс – именно при живом соприкосновении с Криминалом приходит осознание подлинного, повседневного и подчас незаметного труда людей, стоящих по иную сторону баррикад. Людей, чье бескомпромиссное Противостояние преступности все еще позволяет искренне говорить о Совести….

Все описываемые события были в действительности. Имена участников судебных процессов: потерпевших и подсудимых изменены по особым соображениям. Одни еще живы и отбывают наказания в местах лишения свободы. Других уже не вернешь…

Глава 2

«Находка»

«Рассказывать о мире,

где живут рядом Добро и Зло…»

Леонид Енгибаров

2005 год

Служба участковых уполномоченных.

г. Киселевск, Кемеровская область

Все в этой жизни имеет свою историю. Забавно осознавать, что в городской мешанине, в чехарде широких улиц и тротуаров, увенчанных разноцветными светофорами, среди новомодных супермаркетов, среди стекла, бетона и пластика, где-то там, в глубине, почти на задворках, в косых лучах заходящего солнца притаились добротные серые здания эпохи Вождя всех времен и народов. Общепризнанный факт, что строили тогда с песней, с размахом и на века. Здесь, в тени деревьев, к месту и не к месту, понатыканы чудом сохранившиеся потертые изваяния марксиста, зовущего, в светлую и счастливую даль. Именно отсюда молчаливые свидетели колоссальных свершений неодобрительно взирают на нас, неблагодарных и суетливых потомков. Именно здесь царит связь времен, дремлют события достойные легенды. Сталинизм это всего лишь часть Апокалипсиса…

Когда-то давно, сюда на пустырь, на место будущей стройки, припылил обкомовский «ЗИС», а затем медленно вползли «пятитонки», заполненные высохшими, как сухие горошины людьми в полинявших на солнце мундирах. Ворочая лопатами, кирками и гружеными тачками, о чем они могли думать? Они, прошедшие маршем пол-Европы, солдаты победоносного вермахта, бесноватое племя, в упоении надрывавшее восторженные глотки: «Один народ, одна нация, один вождь!». Они, протащившие на плечах губительную идею о сверхчеловеке. Идея оказалась привлекательной, ее кровавые всходы мы пожинаем даже сегодня, в двадцать первом веке. Чтобы убедиться в этом, достаточно всего лишь включить телевизор… Чистокровные арийцы, потомки рыжего Барбароссы, велением Великого Кормчего, оказавшиеся здесь, в сибирской глубинке. Сегодня следы этих изломанных фигур затерялись в милом их сердцу фатерлянде, на погостах Померании, Баварии и Восточной Пруссии. Осталась лишь застывшая в камне память. Так или иначе, но невысокое здание, в котором я работаю, действительно строили немецкие военнопленные. Вкрадчивая история всегда намного ближе, чем нам кажется…

Рабочий день окончен давным-давно, а посему возвращаясь окольными путями, можно спокойно переговорить о том, что еще сегодня кажется очень важным, а завтра уже не вспомнится никогда. Не торопясь, мы идем в дежурную часть, где вскоре с громким скрипом откроются металлические двери оружейной комнаты и можно будет с легким облегчением сдать табельное оружие, предвкушая желанный путь домой…

Стокилограммовый, крепко сбитый мужчина, сжимая в крупной ладони пистолет, с удивительной энергией бежит по сугробам, по серому снегу, вниз, к маленькой городской речушке, которая не замерзает даже зимой. Именно туда уходит, извивается, прячется присыпаемая летящими с неба многоликими хлопьями, узенькая дорожка, на которой еле различимы отпечатки обуви. В такую пору темнеет довольно рано, но при свете одноглазой луны еще можно различить и ряд металлических гаражей, и хмурые погасшие пятиэтажки, в которых сладко засыпают, всхлипывают, улыбаются во сне люди, не подозревая о нашем вечернем марафоне… Человека, зовут Сергей Топильский. Участковый маленького заснеженного отдела. На секунду оборачиваясь ко мне, он что-то кричит, что-то очень злое, но что именно на бешеном ходу разобрать невозможно…

Мы наткнулись на нее совершенно случайно. Она лежит, в четырех метрах от входа в подъезд, и первоначально в полумраке кажется нам забытой, брошенной, кем-то куклой. Какие к чертям stigmata mortis, подходя ближе, подсознательно, мы уже понимаем, что девушка мертва. Ее голова повернута к бетонной стене дома, шерстяная кофта завернулась, приоткрыв плоский девичий живот, глаза ее закрыты, в одной из мочек отсутствует сережка. Ни драгоценность, нет, совсем простенькая блестящая бижутерия, о чем мы узнаем позже. Но именно эта деталь раз и навсегда врезается в память. Девушка лежит на спине и это обстоятельство крайне досадно, теряя драгоценное время, мы не сразу понимаем, куда пришлись ножевые ранения. Сергей грузно встает на одно колено и трогает ее за руку, затем за шею, опять за руку, затем, резко выпрямляясь, почти подпрыгивая, взрывает воздух самыми отборными и страшными ругательствами, которые приходят на ум… Причина таких эмоций в следующем – тело девушки еще хранит природное тепло. При таком морозе это означает, что прошло совсем немного времени, может быть всего десять-пятнадцать минут, и нечеткие следы, уходящие от тела в сторону пустыря, могут принадлежать только нападавшему.

На другой стороне дома, на углу дома я замечаю чью-то фигуру. «Женщина постойте! Да, постойте же!». Нет, это совсем не свидетель. Округлив в испуге глаза, она лишь качает головой. «Не видела. Нет, не видела. И не слышала. Вышла вот, только что – прогулять собачку».

На бегу, тельняшка становится совершенно мокрой, задыхаясь, я рву ворот бушлата. Человек, бегущий впереди меня, неожиданно останавливается, как будто натыкается на невидимую стену. Поравнявшись с ним, я с тяжелой злобой смотрю на блестящую дорогу, у которой обрываются следы. Это тупик! Дальше нет никаких строений, дальше только пустошь, заснеженное поле, и будь ты семи пядей во лбу, обнаружить хоть что-нибудь в этой влажной каше, покрывающей асфальт, немыслимо. Не желая сдаваться, мы еще рвемся в разные стороны дороги, преодолевая десятки метров и все-таки обманывая самих себя. Впереди только немая темнота. Всё тщетно, в такую погоду найти что-нибудь действительно немыслимо. Ни совершенной криминалистической технике, ни самой талантливой розыскной псине, и уж тем беспомощному в таких случаях человеку. Проезжающая машина обдает нас светом ближних фар, и вдруг стоящий рядом человек в форме, каким-то заученным, отработанным жестом яростно футболит ближайший сугроб…

Я прихожу домой только под утро. В ушах стоит жуткий плач матери убитой девочки. Обхватив голову, раскачиваясь, как заведенная она повторяет одну и ту же фразу: «Говорила я ей, не ходи одна, говорила, я …» В эту ночь мы опросили десятки людей – сотрудников одного за другим поднимали с постели…

В почтовом ящике меня терпеливо ждет письмо со стихами от далекого друга. Теперь уже можно шагнуть под горячий душ, а затем, обжигаясь крепким, черным как деготь чай, немного прийти в себя.

Я люблю ночь.