В течение десяти лет мне, с каким-то мальчишеским упорством, хотелось отыскать, в огромной череде лиц ранее судимых, среди односложных ответов и взглядов поначалу полных неприязни, человека, который бы сам рассказал о своей жизни. Рассказал бы сам по одной простой причине – любой текст, об особенностях пенитенциарной системы созданный сотрудником МВД России можно легко обвинить в предвзятости. В конечном итоге поиски оправдались – обнаруженный мною сорокалетний мужчина, с отличным чувством юмора и изысканными манерами был попросту образом «криминального идеала» для дворовых мальчишек, что поначалу породило ряд неприятных разговоров между нами. К огромному удивлению я обнаружил не просто бывшего блатаря, я обнаружил ИДЕОЛОГА, чья «карьера» начавшаяся еще во времена СССР, длительное время была весьма успешной.

Автор рукописи, злостный нарушитель режима содержания, «пилигрим» Всесоюзного розыска, недолгое время член организованной преступной группы, неоднократно поднимавший руку с ножом на человека (к сожалению, одно убийство правосудие так и не смогло доказать) в своих преступлениях, ни больше и не меньше, винил… Государство. Просто потрясающе! В эти строки, нужно было вчитываться, изучать, заполнять пробелы в познании криминологии (автобиографический метод, метод изучения дневников). В конце концов, с первых самостоятельных шагов в работе, меня учили главному – добывать информацию (образ жизни, связи, наклонности и т.д.). Следует отметить, что при постоянном спросе на тюремный эпос автор никогда не предпринимал попыток к публикации, (в чем собственно и заключалась ценность манускрипта) и это в то время когда книжные прилавки ломились от воспоминаний авторитетов, и причастных к «резонансным» уголовным делам адвокатов.

Помимо литературного дара, этот человек удивил меня еще раз, пристрастившись на шестом десятке жизни к так называемым дизайнерским наркотикам. Действие «спайса» оказалось во стократ сильнее сложившегося тюремного мировоззрения и привело к глубокой коме в психоневрологическом диспансере. Мне неизвестно жив ли он сейчас.

Читая приведенные ниже строки, вы поймете, куда заводит огромное человеческое взращенное «Эго». «Я не стараюсь себя ни в чем оправдать, что сделано то, сделано и видит Бог, я этого хотел!» – говорит автор. Пусть так! От себя только коротко добавлю, если знакомство с «литературой рецидива» приблизит нас, хоть на шаг к пониманию того, как мыслит, как формируется преступник, значит, поставленная задача выполнена.

Вашему вниманию представлена небольшая часть объемной лагерной рукописи. Приемы при помощи, которых литература подобного толка попадает в поле зрения сотрудников, с Вашего разрешения, мы оставим за «семью печатями». Добавим только, что законность соблюдена, и авторские права не нарушены. Существует крылатая поговорка – «Враг сам по себе не исчезнет». Преступность это, безусловно, враг! Всё просто. Мы изучаем преступный мир, в свою очередь, и он не оставляет нас без внимания…

Глава 5

«Слово осужденному»

«Тюрьма – наука из наук

И мир ее жесток и тонок,

Она научит понимать

Кто человек, а кто подонок».

Елена Терешкова

«…Оставшуюся часть лета и осень я продолжал проводить в свое удовольствие. Жизнь заключалась в трех очередностях: работа, гулянка, дом. Работал, пил, гулял. В начале ноября 19… года, меня призвали в армию. Девятого ноября я сильно набрался, гулял в ресторане, что ж думал на последних днях не гульнуть, со мной была девушка, с которой был знаком всего неделю. Я ее потерял, разум мой от количества употребленного алкоголя захлопнул створки и сознание, помутненное мое, было предоставлено само себе. В мозгу неярко мерцала одна точка, под которой была табличка: «Произвольная программа». Не помнил я ничего: где был, что делал, так неясные куски фрагментов по памяти. Наутро, десятого ноября, опохмелялся в центре, в пивном баре рядом с рестораном; кто-то в компании возьми да помяни, что вечером вчера порезали парня… А я возьми да и ляпни: «Да это я», тут все кончено приняли мое высказывание за шутку, а я глубоко призадумался. Как следует, промочив горло свежим пивом, я решил заняться восстановлением своей памяти. Поразмыслив, я решил срочно найти девушку, что со мной была и расспросить ее. Оказалось, что в ресторане при незнакомых для нее, я это и в расчет не взял, парнях и девушках я обидел ее словом, она в слезы и из ресторана, я за ней и все… А я даже этого и не помнил, напрочь водка мозги отбила. И я интуитивно начал подозревать неладное. Ведь я допускал, что я мог такое совершить, т. к складной нож я постоянно носил с собой, дань ли это тогдашней моде или блатной сфере, но это достоверный факт. Как же рыцарю, да без меча?! Как я не силился, что-либо вспомнить конкретно ничего не получалось. Милиция меня не тревожила, и я уже начал было думать, что переигрываю сам с собою. Последние три дня перед проводами, прошли в такой круговерти, что мне было не до этого. На 14 ноября у меня была повестка «о призыве в Вооруженные силы». Настал этот прощальный день, столы ломились на славу, столько было тостов в мою честь, что я начал думать, что проводы затягиваются, к чему бы это? Не к дальней ли дороге? Уж чересчур чествуют. На стадионе находился сборный пункт призывников, народу тьма, движение, кто куда, милиции полно, все знают, что беспорядки будут обязательно, ждут, когда увезут призывников на вокзал, это уже традиция Кузбасса, да и не только, это было в масштабах всей страны, потом для одних армия, для других тюрьма, в основном это преступления по пьянке, совсем обычное явление. Внутрь запускали только призывников с баулами, где находилась домашняя снедь и выпивка. Попрощавшись со всеми, шагнул и я, как в другой мир за ворота. Тут-то ко мне и подходят два дяди в «сереньких пальто», веди, мол, себя правильно, следуй за нами. Вышли мы задним ходом к милицейской машине, привезли меня в горотдел, взяли первичные показания, да и отпустили, езжай, мол, пока служи. А поезд-то ушел… Команду я догнал на призывном пункте города Кемерово, беру пару бутылок коньяка и лимон с шоколадом и к комиссару, самого его не оказалось, но в его кабинете шел кутеж – два офицера и две дамы, я со своим гостинцем оказался кстати. После застолья, они мне и говорят, что они мне в моей беде помогут и без комиссара… и помогли. Воткнули мое дело в команду, которая отбывала на Москву, и я потерялся из виду правоохранительных органов, ведь я был зачислен в команду, которая отбывала во Владивосток. Вот такой поправкой в деле, изменив себе, номер команды, я на пять месяцев сбил уголовный розыск с толку. Им и невдомек было, что такое возможно, но у меня, не знаю по, чьей воле, но получилось.

Привезли нас после буйной, ну, очень буйной дороги в Москву. Денег у меня при себе было 320 рублей, по тем деньгам и временам сумма достаточная, чтобы на первое время себя благоустроить и позволить себе питаться, так как привык дома. В Москве нас рассортировали, и попал я в команду, где кроме меня был еще один сибиряк, а остальные кто откуда. Привезли нас новобранцев в подмосковный Калининград, там располагалась часть войсковая, строительного батальона. С казенным общением, интендантскими и прочими службами, так же как и с бюрократическим аппаратом, я не сталкивался, так как не было нужды. Все необходимое и достаточное у меня всегда было, людей я мерил не по одежке, а по уму. Но в те условия, в которые я волей судьбы окунулся, и одежда и деньги играли существенную роль. Я был теоретически многому научен, уголовниками, которые преподавали мне азы нравственности и понятия уголовного мира, а армейская постановка мало, чем отличалась от той, что мне описывали. Собственно отличие и состояло в форме одежды да атрибутике, где-то же есть общее между армейским и лагерным. Ну а морально-психологическая, идейно-политическая обстановка та же, ее я назвал жизнь как в курятнике: «Клюй ближнего, плюй на нижнего» и будешь парняга, что надо. Благо, что у меня были и деньги, и дорогие хорошие вещи. Когда завели в баню мыться и переодеваться в солдатскую форму, двое из старослужащих, оттянули меня в сторону поговорить по поводу кое каких вещичек, что были на мне. Они стали мне объяснять, какие я буду иметь льготы, если отдам им часть вещей, которые им приглянулись. Сапоги у меня зимние были классные, была и шапка, а я же рубаха-парень был, раз надо братва, какой разговор. Так вот быстро нашел со «стариками» общий язык, через пару часов красовался в ушитой по мне форме ПШ, и отличался от новобранцев своим видом, все сидело на мне как влитое, тогда как других нарядили как в мешковины. Мне даже смешно на них смотреть было, одинаковые все и нахохлившиеся, как воробьи на морозе. Там у некоторых и деньги отбирали и прочие мелочи, я же сразу оказался в кругу приблатненных, при своем интересе и деньгах, что значило – хоть где, ни пропаду. В роту, куда я попал, русских было человек десять. Начались конфликты на межнациональной неприязни, и стал я драться через день, в основном с азербайджанцами, быстро наверстал себе авторитет за счет своих кулаков и денег.

Был в части солдатский магазин и чайхана, все свободное время я в основном там, общаясь со всеми более-менее достойными, и расовых разделений не видел, т.к. национализм был для меня неприемлем. Быстро освоился и стал почти для всех своим парнем, но тут у меня с офицерами возникли «непонятки», им не нравилось, что я быстро общустрился и почти их не слушал. Пробыв около двух месяцев в городе Химки, за очередную массовую драку еще с двумя такими же дерзкими, нас перевели в самую разухабистую часть, где были собраны нарушители режима и войсковой дисциплины в поселок Тучково, Московской области. По приезду в часть я познакомился с самыми крутыми ребятами из части, но в дружбу наши отношения переросли после двух драк, где я один дрался против троих и кончено проигрывал, но не сдавался. Тем самым попал в опалу к офицерам, подвиги мои дошли до командира части, меня хотели оформить в дисциплинарный батальон. По отношению к быту, жил я, как говаривал мой дед: «выше Яшки косого», посылки мне слали, но только мать отправляла мне их из соседнего города, чтобы милиция не узнала моего местонахождения, это было прискорбно, но за меня всерьез взялся уголовный розыск. Хоть я и менял часть за частью, но уверенность, что меня оставят в покое, таяла. К марту месяцу я побывал на гауптвахте за самовольное оставление части и пьяную драку, это я с азиатами своего призыва разбирался. Поймали меня командиры взводов с дежурным по части на кирпичном заводе, где работали мои друзья со второй роты, сам я был в третьей, самой престижной, т.к. на работу нас возили на песчаный карьер, где была фабрика. Там я и пристроился на самую блатную работу – электриком.

Водворили меня на гауптвахту, дежурный по части, капитан был премного удивлен, когда перед тем как меня обыскивать, я сам из сапога достал охотничий нож, который почему-то всегда держал при себе, традиция, как у горцев кинжал. Я объяснил ему, что не вижу ничего особенного. «Работаю электриком» – говорю. Он – «так». «Провода зачищать, проводку обрезать, нужное дело», он: «Да, в принципе», «Вот для этого нож мне, и необходим, по работе так сказать». Он покачал головой и сказал, что это все равно, если бы он вместо пистолета, возил за собой пушку, то же по работе. Мы друг друга поняли, на том дело и ограничилось. Дальше его информация не ушла, а мне не резон было распространяться, так как сук, на котором сидишь, кто пилит? Хвалиться тем, что являлось, уголовно наказуемым было не в моих правилах. Даже в веселом, чисто мужском застолье, я обычно говорил о женских прелестях, пересыпая речь анекдотами.