Отсидел я десять суток, гауптвахта была гарнизонная, и мои сокамерники смеялись и думали, что я их разыгрываю, что служу всего четыре месяца, пока через пару дней к нам не закрыли одного старослужащего, который и подтвердил правильность моих слов. Тогда всем стало дивно, что такие «салаги» бывают. В роте меня встретили кто как: одни с радостью и уважением, другие со страхом и недоверием. Чего от меня ждать? Я был действительно непредсказуем. Замполит роты говорил мне «Тебя только в тюрьму».

Служба шла, шла, и дошла до того солнечного, теплого апрельского дня который стал переломным в моей судьбе. В полдень, грелись мы с товарищем Андреем М. на солнышке, обсуждая наши солдатские будни, и видим, подъезжает УАЗ – «ВАИ» написано с обоих боков машины. Родом Андрей был из Астрахани. Удалой малый, накануне погулял, учинив «геноцид» над узбеками, который, кстати, со стороны офицеров части поощрялся, я и подумал, что приехали за ним. Он сам, не дожидаясь, пошел к машине… Вижу, возвращается с непонятной миной на лице, и тихо мне так: «Это Серега за тобой…». И в глазах сверкнула молния, и понял я: «уеду скоро я из этих мест, туда, где растет тайга густая», наступила моя очередь подходить и так же смело, как и за пять минут до меня Андрей пошел и я, сказав ему обескураженному на прощание: «Не поминай лихом». Дверки резко распахнулись, и из машины выпрыгнули, два сержанта с автоматами и чинно вылез замполит роты, мой необъявленный и предвзято относившийся ко мне враг. Мне предложили сесть между вояками, а замполит застегнул на мне наручники, хоть у меня и в мыслях не было чего-нибудь плохого. Убегать от погони, оказывать сопротивление при задержании, я не собирался, хотя чувствовал, что замполит именно этого и ждет. «Нет, дружок, на мне ты дополнительную звездочку не заработаешь» – подумал я про себя, а он спрашивает: «Знаешь, за что?», я ответил: «Догадываюсь». И поехали мы в часть, дорогой молчали, каждый ушел в свои думы. По приезду меня препроводили в штаб к командиру части, в кабинете кроме подполковника находились двое милиционеров по форме – капитан и старшина милиции. Поздоровались. Мне пояснили, что они являются спец. конвоем, доставят меня до дома и желательно без происшествий. Я дал слово, что не убегу, мне разрешили зайти в роту переодеться, отдать свои последние распоряжения друзьям, чтобы прислали фотографии с письмами и еще не сделанный фотопортрет, моей матери, ну и попрощаться, конечно. Все мои поручения в точности исполнили, за что я им до сих пор благодарен, есть оно настоящее мужское братство… Сопроводили меня на гауптвахту и закрыли в одиночную камеру. По размерам и форме их называют камера-пенал. Полтора метра в ширину, четыре в длину, стены и потолок окрашены серой краской, а деревянный пол красно-коричневой, кроме «параши» ничего в камере нет, даже сидушки какой-нибудь… Четыре стены и пол с потолком, на окнах решетки и довольно внушительные, в двери глазок и «кормушка» (подобие форточки через которую подают пищу и воду), вот и весь интерьер. И стал я ходить туда-сюда, так звери в клетках в зоопарке мечутся, и когда я смотрел на волков, тигров то невольно проникался той мыслью, почему они мечутся? И вот я сам метался по камере, той же клетке, вот тут-то я и понял, почему… Для тех, кто прошел это состояние описывать ни к чему, и так все ясно, а для тех, кто не имеет представления тоже ни к чему, лучше об этом вовсе не знать. На ночь выдали шинель и «вертолет» (щит деревянный с подголовником), так я провел две ночи. В целом я был спокоен, так как внутренне был подготовлен ко всему худшему. Была у меня надежда, на то, что не позволит мама, чтобы посадили ее родимого сына, подумывал, может, откручусь от тюрьмы, как это со мной уже однажды было. Девятого с утра за мной пришли, вывели меня к вахте, там мою правую руку пристегнули наручниками к левой руке старшины и тронулись мы к железнодорожному вокзалу на электричку до Москвы, два милиционера и солдат, все трое при портфелях, своеобразный кортеж.

Дождались мы посадки в самолет, стюардесса разговорчивая оказалась, они ей сопровождающий документ, чтоб, мол, желательны места в хвосте самолета, а она глазами играет, и спрашивает: «А где преступник то?», а я без наручников, да и лишнее это внимание, пришлось подключаться к игре: «Я, милая преступник, я», она «Что же ты сделал», я ей «Мертвого в подвале убил». Она меня поняла, проводила к местам и сразу «Что будете пить?». В целом легко взлетели, мягко приземлись. И вот я на родной стороне, в сердце радость.

Привезли меня в горотдел, сняли отпечатки пальцев, взяли показания и в камеру. Что такое КПЗ это нужно видеть, а в двух словах это средневековый грот или подземелье замка Иф или что-то среднее между ними. В камере сидело человек пять-шесть, меня узнали, выразили сочувствие по поводу того, что мне не повезло. Домой я отправил записку: «Здравствуй мама, привези мне передачу». Другая жизнь с момента моего заключения под стражу началась и у нее. Я раздваивался в чувствах: радоваться мне, что я дома или «плакать». Со мной уже происходило такое – когда украдут голубей хозяин сидит возле пустой клетки и горюет, а тут вдруг прилетает украденный голубь к себе домой и начинает ворковать, и радуется голубятник его прилету как дите малое и горечь его как рукой снимает, и теплится надежда, что еще и другие питомцы прилетят. Я радовался, что я дома, пусть даже пока и в КПЗ и невольное огорчение захлестывало меня, что это надолго, что я хоть и дома, но дом уже не увижу – «близок локоть, да не укусишь». На следующий день передачу мне передали, а свидание не дали, следователь из прокуратуры была против меня негативно настроена. Когда меня объявили в розыск, она попыталась узнать у моей мамы место моей службы. Мама ее усовестила, что какая же мать выдает своего сына? У них на этой почве возникли неприязненные отношения. Все это мама описала мне в последнем письме, которое я успел получить, но не успел ответить. Сам с ответом прибыл. Эта неприязнь озлобила меня, и я ей нагрубил на первом допросе по приезду. Начальник КПЗ, был в хороших отношениях с моими высокопоставленными знакомыми – поэтому «держал» меня, сколько можно, и передачи мне передавали через день, без ведома следователя. Везде и всегда есть обходные пути, так как и безвыходных положений или ситуаций не бывает, в чем я не раз убеждался по прошествии многих лет. Но не пришлось мне «миновать» замок тюрьмы суровой и к концу апреля я произвел первое свое, но далеко не последнее, тогда я этого еще знать не мог, знакомство с тюрьмой».

Глава 6

«Молчание ягнят»

«Я женщин не бил до семнадцати лет,

В семнадцать ударил впервые,

Теперь на меня просто удержу нет,

Я им раздаю «чаевые»»

В.С. Высоцкий

2011 год

Служба участковых уполномоченных

г. Киселевск, Кемеровская область

Лицо женщины прекрасно… Веками оно служит источником любви и вдохновения, а еще очень удобно, для того, чтобы тушить об него зажженную сигарету… Получается идеально ровный след от обугливания…

«Гражданин Т. находясь дома по адресу: улица Мира д. 14 затушил окурок в глаз сожительницы» – Книга учета сообщений и преступлений № 1223 от 20.. года.

«На почве возникших личных неприязненных отношений… С особой жестокостью… Особые мучения и страдания… Длительная физическая боль… Глумление и издевательство … Совершил действия, глубоко унижающие достоинство потерпевшей…».

На первый взгляд всего лишь фразы официальных документов, на второй… искалеченные человеческие судьбы.

Семейные дебоширы, истязатели которых так метко окрестили в народе «кухонные бойцы» всегда и с неутомимым постоянством будут пополнять необъятные ряды исправительных учреждений. Богатая фантазия изуверов простирается намного дальше, чем простое причинение ссадин, синяков или ушибов. Жестокость ищет выход в изощренности, свидетельством тому сотни примеров, говорить о которых болезненно трудно и по-человечески попросту неприятно: множественные укусы, сексуальные домогательства, ожоги, вырванные с корнями пряди волос, обмороженные ступни и т.д. Обыденное дело, выгнать жену из дому в одном халатике при температуре минус тридцать. Простой педагогический расчет – далеко не убежит, и к соседям не пойдет – Стыдно!

Однажды подмеченная особенность… При первоначальном контакте (совсем не допросе, нет) у многих «мужчин», когда им вслух зачитывают показания супруги или сожительницы невольно… увлажняются глаза. На лице появляется растерянность, не хватает воздуха, они не верят в происходящее. После малой заминки рождается обобщенная фраза: «Как она могла? И это после стольких лет совместной жизни? И это после всего, что я для нее сделал?». Встречаются варианты и погрубее, но с тем, же придыханием: «Вот, тварь! Я же, ее ***, так любил!». Что это? Известная доля актерства, особенности психики (не проходит бесследно агрессия) или же они всерьез расценивают поведение женщин как предательство? Невольно вспоминается фраза в замечательной сказке В.М. Шукшина «До третьих петухов» – «Как и все деспоты, он был сентиментален»