Сегодня не совершили, завтра совершите.

— Завтра? — спросила Нина со скрытым беспокойством. Сергей Петрович уловил в ее голосе волнение. Он, сведя брови, провел согнутым пальцем по усам, точно жалел, что сказал об этом раньше, чем нужно было сказать, и что этим немного омрачил встречу. Успокаивая, он еще раз погладил Нину по щеке.

— Расскажите, что с вами произошло за это время… Ты долго лежал в госпитале, Дима?

— Почти месяц. Шестнадцать мелких осколков вынули.

— Отдохнуть не дали?

— Какое там!..

Широко растворив дверь, вошла женщина с подносом в руках; поднос был накрыт белой тканью. Женщина поздоровалась с нами, поставила поднос на лавку, потом подошла к столу, собрала в стопку разложенные на нем бумаги и перенесла на подоконник. Разостлав на столе чистую скатерть, она расставила тарелки с едой, рюмки, бутылку вина, хлеб.

— Пожалуйста, Сергей Петрович.

— Зачем вы ходите раздетой, Даша, простудитесь…

— Ничего, тут недалеко… — Женщина ушла.

— Отметим нашу встречу. — Дубровин оживился. — Дима, продвигайся в дальний угол…

— Я был уверен, Сергей Петрович, что встречу вас, — сказал я. — У меня все время было такое предчувствие.

— Предчувствия такого у меня не было. Но думал я обо всех вас часто… — Дубровин налил в рюмки вина. — Желаю вам жизни долгой, дружной, счастливой. Уж больно вы хорошие люди, чтобы не жить вам вместе. И долго… Ты что загрустила, Нина?

— Война ведь, Сергей Петрович. — Глаза ее наполнились дрожащей рябью слез.

— Разве ты не веришь в удачу?

— Удачи достаются всегда почему-то другим.

— Она у меня фаталистка.

Нина резко повернулась ко мне, почти крикнула:

— Если бы у меня были запасные такие, как ты, — тогда другое дело. А ты у меня один.

— У меня тоже запасных нет… — Волнение вдруг стиснуло мне горло.

Сергей Петрович, кажется, пожалел о том, что заговорил о счастье, — сам понимал: время неподходящее.

— Что это вы, друзья, Нина? Как это на тебя не похоже…

— Николая Сергеевича Столярова убили, — проговорила Нина, печально качнув головой.

— Что? — Сергей Петрович, привстав, встряхнул ее за плечи. — Что ты сказала? Где убили? Когда?..

— Вчера. Я сначала не поверила своим глазам: лежит на земле, не дышит…

— Это правда, Дима?.. Случайно при бомбежке или в бою? Как он попал в бой?..

Сергей Петрович отодвинул наполненную вином рюмку и надолго замолчал. Потом встал и принялся ходить по комнате, крепко скрестив на груди руки. Остановился лицом к окну. Слышно было, как в стекла ударялись капли дождя. Он незаметно дотронулся до щеки, должно быть, смахнул слезу.

— Старый друг, — произнес он, не оборачиваясь. — Всю гражданскую войну прошли вместе. Ни одна пуля даже не царапнула. Молодые были, задорные… Он взглянул на часы и сказал мне: — Пошли Чертыханова за комиссаром. Скоро приедет командующий.

Я выбежал, не одеваясь, на крыльцо. Чертыханов, увидев меня, кинул в грязь окурок и схватил автомат, висевший на столбике изгороди.

— Найди комиссара, — сказал я. — Только быстро.

Чертыханов сорвался с места и побежал вдоль улицы, скользя и взмахивая рукой, чтобы не упасть…

Я вернулся в избу. Нина сидела неподвижно, как бы оцепенев, глядела в одну точку немигающими, непроглядно потемневшими глазами.

Сергей Петрович, просматривая бумаги, спросил, не глядя на меня:

— У тебя ко мне какие-нибудь вопросы есть, просьбы? Я могу их разрешить у командующего… Между прочим, в письме, которое ты вручил генералу, сказано, что ваш батальон следует оставить в резерве, как наиболее боеспособную и оперативную часть… — Он не поднимал головы, должно быть, стеснялся или страшился взглянуть мне в глаза: а вдруг я буду просить у него содействия в чем-то таком, что пойдет вразрез с честностью и прямотой, какие давно установились в отношениях между нами. Я это понял, обиделся и проговорил с вызывающей резкостью:

— Будет просьба. Одна. — Он отложил бумаги и обернулся ко мне. Бросить мой батальон на самый тяжелый участок фронта.

— Закусил удила?

— Да, закусил. И, пожалуйста, без жалости и без снисхождений.

— Видела, Нина, как он голову вскинул, что тебе конь!

В сенях хлопнула входная дверь, потом отворилась дверь и во вторую половину избы, и за перегородкой зазвучал приглушенный рокочущий голос.

— Командующий вернулся, — отметил Дубровин и опять взглянул на часы.