Выведя лошадей на большую поляну с пожухлой после стоявшей жары растительностью, старик Никифор и Теодорка стреножили их и, отпустив на выпас, сами сели в теньке раскидистой ивы неподалёку от берега реки.

– И смотри, Теодорка, Ратмир – он же очень приметливый. Ты думаешь, что он не видит, как ты с Андрейкой не хочешь дружить? И я уверен, что ему это очень не нравится. Может ещё и поэтому он теперь с тобой меньше стал разговаривать, – открыл туесок со снедью старик Никифор.

– Ты так думаешь? – поднял на него расстроенный взгляд Теодорка. – Но как же? Ведь Ратмир с нами уже столько лет! А этот Андрейка появился вот только! Как же он мог нас на него променять?!

– Эх, какой же ты ещё глупый, Теодорка! – улыбнулся старик Никифор. – Ратмир тебе ни отец, ни брат. И нам он тоже ни разу не родня. А вот так иногда случается в жизни, что чужой человек становится ближе, чем родня. Он столько для нас сделал, пока был с нами. Вот за это и нужно его ценить и благодарить.

– А я и ценю. Я очень даже ценю! – с жаром воскликнул мальчишка. – Но только так хочется, чтобы он был только мой.

– А вот этого, Теодорка, увы, не будет никогда, – развёл руками старик Никифор. – Он – не наша вещь, и командовать мы им не можем. Хочешь ты, Теодорка, чтобы он продолжал к тебе хорошо относиться – значит уважай то, что он уважает. Он-то сам всегда к нам прислушивается…

– Да я всё понимаю, дедушка Никифор… – опустил голову мальчишка. – Я постараюсь хорошо разговаривать с Андрейкой. Может и взаправду мне его братом своим начать считать?

– Только если ты сам этого захочешь, – понимающе усмехнулся старик Никифор.

– Я попробую, – Теодорка устремил куда-то вдаль не по-детски серьёзный взгляд. – Я ведь, дедушка Никифор, очень хочу быть как дяденька Ратмир. Он же столько знает и умеет. К примеру, какой вопрос я у него не спрошу, а у него уже готов ответ. Вот откуда?!

– Так он говорил же тебе, что с детства читал много и учился всякому разному, – усмехнулся старик Никифор. – Я вот понимаю так, что ему и жить приходилось в разных странах. И там многому он, видать, научился у тамошних умельцев. Сам-то он давно уже твердит, что тебе тоже учиться пора.

– Знаю, дедушка Никифор, – опустил голову мальчишка. – Только вот страшно мне так далеко одному от вас уезжать.

– Но он и матушке твоей разрешает там же остаться, да присматривать за тобой. А нас ты всяко-разно будешь видеть. Мы же с Ратмиром почти каждый год в Италию приезжаем, да всю зиму там представления даём.

– Вот именно, что почти, – вздохнул Теодорка.

– А тебе трудно особо там и не будет. Если только первое время. Так-то ты на итальянском уже славно разговариваешь…

– А я и писать могу уже много и по-итальянски, и по-английски, и по-немецки! Дяденька Ратмир много со мной занимался до этого Андрейки, – хвастливо перебил его мальчишка.

– Вот видишь! Молодец! Так что ничего не бойся, Теодорка, и давай этим разом, что мы в Италии будем, оставайся-ка ты учиться там же, где сам Ратмир учился, – заключил старик Никифор, надкусывая кусок пирога с капустой.

– Так мы всё-таки поедем этой зимой в Италию?! – радостно воскликнул Теодорка.

– Да, Ратмир сказал, что выправит нам всем новые документы и когда земля морозом схватится – поедем в Италию, – улыбнулся старик Никифор и довольно потянулся всем телом. – Эх, хорошо же там!

– Ура-а! Гип-гип, ура-а-а! – радостно закричал Теодорка и, вскочив на ноги, побежал вприпрыжку кругами, раскинув руки и распугивая птиц и стреноженных лошадей.

Глава 7

Во дворе Девичьего монастыря царила суматоха. Бородатые служащие Разбойного приказа в суконных формах с озабоченными лицами шныряли по застроенной деревянными постройками территории монастыря. Испуганные таким количеством мужчин, монахини шарахались от них в разные стороны.

На высоком деревянном крыльце недавно отстроенного терема матушки игуменьи Евникеи толпился чиновничий и монашеский люд. Сам митрополит Филипп в окружении своих помощников-монахов мрачно поглядывал вокруг из-под густых, кустистых бровей. Высокий, худой дьяк Разбойного приказа Лаврентий хмуро выслушивал первые доклады своих подчинённых. Он недовольно осматривался по сторонам и то и дело откидывал рукой лезшие ему в рот кончики блекло-рыжих, жиденьких косм, торчавших из-под высокой соболей шапки.

– Ну, что, Высокопреосвященнейший Владыко, похоже, что самой матушки игуменьи-то сегодня и не будет? – с раздражёнием обратился он к митрополиту.

– Не успеет она сегодня вернуться, дьяк Лаврентий, – слегка склонился к нему тот и добавил: – Как отбыла она днями ранее на богомолье во Владимир, так и ждали мы её не ранее будущей недели. Кто же знал, что такое приключится?!

– Так что мы здесь тогда торчим?! – разозлился ещё больше дьяк Лаврентий и прикрикнул на стоявшего тут же престарелого духовника Девичьего монастыря отца Павла: – Давай, отец Павел, мне скорее добрые хоромы, чтобы я мог там расположиться, да сыск продолжать. Великий государь с митрополитом меня спрашивать станут скоро. А мы ещё никого и не начали пытать. Я уже дал указание никого без моего ведома из монастыря не выпускать.