Едва, однако, взвод тронулся, как Иштвана Бороту пронзила мысль, от которой он впал в отчаяние. Идущие на задание оставляли амуницию внизу, и Иштван забыл часы в вещевом мешке. Часы, о которых старший брат столько писал, канючил, умолял, из-за которых гневался в письмах. Часы, которые Иштван Борота даже не посмел вынуть из футляра, когда их принесли от часовщика, тем более пользоваться ими, пока они не попадут к брату. Из футляра, что был обернут шелковой бумагой и уложен в коробку, а она уже, завернутая в платок, лежала на дне вещевого мешка. Мешка, который сейчас без присмотра остался в роте, так что часы могли запросто стащить.

Как же было Иштвану Бороте не впасть в отчаяние! И как же было ему не развернуться в ту же секунду и, покинув строй, не помчаться с тяжелым мотком проволоки на шее обратно, к оставленному мешку, за часами. А потом, взяв их, не припустить изо всех сил назад, за ротой.

Однако бежать из последних сил оказалось легче, чем догнать товарищей. Вернее, не догнать, а найти дорогу, по которой они ушли. Ведь там тогда по большим дорогам и маленьким дорожкам, по тропинкам, расселинам и лужайкам народ и зверь просто валом валили. На рассвете к передовой подносили продукты, боеприпасы, и все дороги были стоптаны, сучья на кустах обломаны.

Иштван Борота отметил про себя, что уже дважды догонял отряд с проволокой — и все не свою роту. Он их спрашивает а они лопочут что-то на разных языках. Были и словаки, и немцы — те хохочут, — и бошняки — эти только взглядом смерят, а иные огрызнутся, — бог весть, кто такие, но его роты нет как нет.

Наконец он напал на каких-то венгров, от которых узнал, что идет ровно в другую сторону, так как его полк стоит на самой передовой и ему нужно идти туда-то и туда-то.

Ну Иштван пошел, куда показывали.

Уже почти стемнело, ведь на дворе стоял ненастный, ветреный, дождливый ноябрь. Со стороны ущелий в небо взвились одна, другая ракеты, осветили вершины холмов, и показалось, будто к громадным коричневым шлемам прицепили гигантские красные, зеленые, белые султаны. Сверкали вспышки орудийных залпов, бахало и урчало, или вдруг в этот сплошной гул врезались отдельные сухие щелчки. О, Иштвану Бороте чудилось, будто он попал в заколдованное злое царство из сказки. Да, обессиленному и очумевшему, ему мерещилось именно это, а брат, где-то там впереди, далеко-далеко, представлялся покорителем этого жестокого и странного царства, который избавит его от мучений.

Так он шел и шел, теряя последние силы, шаг от шагу все унылее, копя на сердце тяжесть, с мотком проволоки на шее, пока не дошел до прячущегося за холмом ущелья, у входа в которое отдыхали солдаты, подобно ему тащившие какие-то грузы. Он спросил кого-то, как спрашивал уже многих и многих, где полк, где тринадцатая рота, соседняя с двенадцатой, и далеко ли до нее идти. Один сказал — с полчаса, другой — часа два, но все сходились на том, что ущелье как раз ведет к передовой, а там повсюду посты, так что ему там точнее подскажут, куда идти.

Что ж, Иштван Борота побрел по ущелью. Скорее даже поковылял. Но в конце концов он все-таки добрался до первого поста. Он снова спросил про полк, про роту. Часовой послал его к другому часовому. Тот к третьему. Третий к четвертому.

Иштван Борота уже едва плелся с тяжелым мотком на шее. Однако, в довершение всех несчастий, неожиданно разразил страшный ливень, смешав небо и землю в единый черный поток. Встречные сбили Иштвана с ног в темноте, в узком ущелье, и шагали прямо через него, еще и ругаясь вдобавок. Но поднявшись, он и сам уже чуть не падал, то и дело натыкаясь на скалы. От мучений и беспомощности он разрыдался. Ему отказывали руки, ноги.

Потом вдруг на каком-то повороте Иштвана обдало вонючим теплым паром, глаза ослепил мигающий луч.

Он оказался перед входом в пещеру. Вход был занавешен плащ-палаткой, но сквозь щель можно было заглянуть в глубь пещеры, где при свете огарочка свечи, словно отверженные какие-нибудь, жались обитатели ущелья.

Иштван Борота хотел попроситься внутрь, но, не успев открыть рта, наткнулся прямо у самого входа на какую-то фигуру. Это был батальонный связной, который искал здесь спасения от ливня. Ибо внутрь при всем желании не пролезла бы и кошка.

Связной скучал, а может, просто был славный и добрый малый. Он потеснился, чтобы освободить Иштвану возле себя место, и сразу же стал расспрашивать, кто он да откуда. На это Иштван Борота опять назвал полк, роту и на сей раз добавил, что ищет брата, с которым все никак не может встретиться.

Тут связной, к вящей радости Иштвана, сообщил, что двенадцатая рота отсюда всего в нескольких сотнях шагов. Надо только идти, никуда не сворачивая, по ущелью. Он даже посчитал посты: раз, два, три, потом пулеметчики, четыре, пять, у пятого поста, который под самой вершиной, лучше вылезти из ущелья, потому что иначе придется гораздо больше кружить, и потом по склону горы, по натоптанной дорожке, прямо до командного пункта роты, где Иштвану живо отыщут брата.