— Не отвлекайся, — приказал Тейрин. — Боги так боги. Как победили?

— Ты читал о битве? — она кивнула на свиток.

— Там мало, — требовательно заявил Тейрин. — Мне нужно конкретнее.

— Не ищи в легендах подсказки, — неожиданно доверительно посоветовала Марла. — Ты умен, Повелитель, я вижу. И должен понимать: легенды врут. Одно дело — праздный интерес, тут я расскажу, что знаю. Другое — понять, как вести войну. Война с Иными — дело гиблое, — и повторилась. — Не надо к ним соваться.

— Если бы я решал, — тихо проговорил Тейрин и взялся за пирамидку — начал разбирать монеты и раскладывать их ровным кругом. — Я бы внял твоим советам. Ты умеешь говорить убедительно.

Поднял на нее взгляд и припечатал:

— К сожалению, здесь я играю лишь на одной стороне доски.

— А? — прищурилась она, и все ее лицо будто складками пошло — так напряглась, пытаясь понять, что он только что сказал. А Тейрин поднялся и вышел, оставив ее в недоумении.

Боги так боги.

И если легенды не ответят — пусть отвечают боги.

Он добрался до дворца менее, чем за час. Взбежал по винтовой лестнице, оставив охрану позади. Стремительно вошел в комнату, упал на стул, рванул на себя ящик стола и схватился за камень. Камень был теплым. А вот Сорэн говорила холодно.

— Где ты был? — спросила она.

— Кхаоли, — сказал Тейрин. — Иные. Почему я об этом не знал?

— Потому что Кхаоли уже давно нет, — все так же холодно отчеканила она. — Забудь о ней. И об Иных.

— Я не знаю, что делать, — тихо признался Тейрин, сел на стул, откинулся на его спинку и прикрыл глаза. — Что делать с Иными, если они пройдут через Нижние земли? Если доберутся сюда? Как победить воздух?

— Все будет хорошо, Тейрин, — смягчилась Сорэн. — Иные — лишь жалкие кусочки Кхаоли. И сама она была не слишком сильна. Скольких создал Д’хал — и остался при своих силах. Кхаоли же — раз руками всплеснула — и рассыпалась. И они рассыплются перед нами. Перед тобой. Падут к твоим ногам. Все падет к твоим ногам.

Ее голос вновь стал таким, как раньше. Родным, смутно знакомым, теплым и ласковым. Обволакивал, убаюкивал, успокаивал. Тейрин верил ей. Потому что, если выбирать, кому из них верить - светлой богине или грязной безумной гадалке из подворотни, — выбор очевиден.

Хотя, если быть уж совсем откровенным, слишком удручающую картину нарисовала Марла. И слишком безысходную. Тейрин вновь заблудился, погряз в безысходности. Ему вновь нужен был путь, ему вновь нужен был свет.

И немного воздуха.

Он покосился на распахнутое окно.

Почему тут всегда так мало воздуха?

“В Нат-Кад бы Иных, — подумал он, слушаю монотонную убаюкивающую речь Сорэн, — они тут просто перемрут. Чем можно победить воздух? Нат-Кадом. Здешней духотой. Так что — пусть приходят. Если захотят — пусть приходят. Так победим”.

— Все будет хорошо, Тейрин, — тихо повторила Сорэн — она не раз видела, как убаюкивает своих жертв Ух’эр. Она научилась. — Все будет…

Тейрин глубоко вздохнул и уснул, уронив голову на руки, сжимая в кулаке теплый камень.

***

Сорэн не любила Кхаоли. Невозможно любить неосязаемое. Кхаоли была — и в то же время не было. Лишь смех, холодный и хлесткий, проносился изредка над горными вершинами. И колеблющийся воздух рядом — смутный силуэт. Она была иногда рядом с отцом, казалась издали настоящей, живой, обретшей телесную форму, а ближе не подходила.

Но даже так Сорэн знала — ее и за руку не возьмешь. Сквозь нее провалишься.

И очень неприятно было понимать, что сама она, великая Светлая, лишь результат спора Д’хала с Кхаоли. И еще неприятнее понимать, что Лаэф — тоже. Что они в этом схожи. Не хотелось иметь ничего общего с ним.

Д’хал приказывал называть Кхаоли матерью. Как же!

Сорэн знала, кто ее отец. И знала, что матери нет — лишь холодный смех в рассветном молчании Гъярнору.

Потому, когда ее не стало, Сорэн было все равно.

Лишь отец зачем-то предупредил ее:

— Не тронь Иных.

Будто ей были интересны порожденные Кхаоли существа. Плевать ей было на них. Ушли в леса, куда почти не падает солнечный свет, куда не падет ее взор — пусть там сидят. Сорэн к тому времени уже успела стать настоящей богиней. Люди — мелкие муравьи — расплодились, расползлись по городам, стали звать ее, молиться ей, подносить дары и ждать света каждого нового утра, как начала новой жизни. Ждать света, принесенного ее белой дланью.