Уже спустившись в подземелье, Дэшон понял, что пришел правильно — услышал удары. Размеренные, мощные, глухие удары вдалеке. Пошел быстрее.

Судя по всему, Рэй пытался выбить металлическую дверь. Это идиотское упрямство у них в крови, у всех в семье, даже у Йена. Что уж говорить о Рэе, который — копия отца. Выбить дверь, которую невозможно выбить? Да пожалуйста. Будет бить, пока не снесет с петель. Завтра, через неделю, через год. Не остановится. Только вот руку сломает раньше.

Дэшон подошел к двери, в которую били и коротко ударил в нее сапогом.

Удар снаружи очевидно заставил Рэя задуматься — на мгновение за дверью воцарилась тишина. И Дэшон даже успел сказать:

— Рэй! Прекрати!

А потом удары возобновились с той же монотонной уверенностью: бам, бам, бам…

— Рэ-эй, — протянул Дэшон, — ну, правда. Хватит.

— Скажи отцу, чтоб открыл, — выдохнул Рэй. — Тогда и будет хватит.

— Я тут не от его имени, — сообщил Дэшон.

— Тогда, — удар, — открой, — удар, — сам!

— Не могу, — честно признался Дэшон, — я не знаю, где ключ. Послушай, Рэй…

— Не хочу я слушать! — рявкнул тот из-за двери так, что Дэшону показалось, что она все-таки дрогнула. Но бить перестал. — Не сейчас! Не тебя! Открой дверь или пош-шел вон!

И Дэшону совсем не понравилось, как сорвался его голос.

— Каарэй, — строго сказал он. — Ты слышишь себя? Ты кричишь. Тебе нужно успокоиться.

— Пришел меня успокаивать? — спросил Рэй с таким шипящим, кипящим презрением, что на мгновение Дэшону показалось, будто разговаривает через дверь с Йеном. С очень злым Йеном.

Это Йен умел шипеть, Рэй, как правило, рычал.

— Пришел попросить прощения, — ответил Дэшон.

Рэй не ответил. Но и не ударил в дверь снова.

— Мне очень жаль, Рэй, что я не смог помочь ни тебе, ни Йену, — искренне сказал Дэшон. — Я был рядом с вами, но не поддерживал вас. Я только сейчас это понял. И мне жаль.

— Закончил? — мрачно спросил Рэй. — Теперь уходи и не мешай мне ломать дверь.

— Ты руку сломаешь, — устало вздохнул Дэшон, — а не дверь. Или ногу. Ты чем ее бьешь?

– —Уходи, Дэшон, — попросил Рэй, и Дэшон услышал: он тоже устал.

— Мне жаль, что я не смог…

— Да иди ты со своей жалостью! — рявкнул Рэй, и снова его голос нехорошо звенел. Будто расплачется сейчас. Но Дэшон знал — в Дааре не плачут. Слезы превращаются в лед. — Ты вообще здесь ни при чем! Это не твое дело, не твоя вина, не твоя война! Пр-роваливай!

“О, — подумал Дэшон, — рычит. Наверное, хороший знак...”

— Я живу здесь, Каарэй, — напомнил он. — Но вины в том, что произошло, действительно нет. Ни моей, ни чьей-либо еще.

И тут Рэй расхохотался. Дэшон не помнил, когда тот в последний раз улыбался по-человечески, а чтоб смех, еще и такой — надрывный, хриплый, — он даже не знал, что Рэй умеет так смеяться. А Рэй еще и продекламировал с издевкой:

— У-чи-тель Дэшон!

И Дэшон понял, что совсем не знает Рэя. Он видел в нем лишь тень, отражение отца. И на гены списывал его мрачную молчаливость. Почему Рэй молчал на самом деле, о чем он молчал, было известно лишь самому Рэю.

Хотя Дэшон начал догадываться.

— Ты так уверен, что знаешь все и обо всем вокруг, — продолжал из-за двери Рэй, которого впервые в жизни прорвало. И впервые Дэшон услышал настоящего Рэя. — Строишь из себя главного мудреца! — и фыркнул совсем по-йеновски. — Но не знаешь ты, Дэшон, совершенно ничего. Тебе и не следует.

— Ты искал звезду в небе, — сказал Дэшон. — Ты догадывался, в кого превратится Йен. Об этом я не знаю, по-твоему?

И снова Рэй надолго замолчал.

— Ты оберегал его, — напомнил Дэшон. — Теперь я понял, почему ты так оберегал его. Но не понимаю до сих пор, какого черта ты не сказал ничего? Мне — ладно, мне ты не веришь, но отцу!

Рэй молчал.

— Ты носил всю эту дрянь в себе, Рэй, — Дэшон приложил ладонь к двери, будто пытался хоть так услышать, почувствовать, что за ней с ним происходит. — И сейчас тебе тяжело…

— Да не тяжело мне! — заговорил наконец Рэй, и Дэшон услышал в голосе ту же отчаянную тоску, что не раз видел во взгляде со дня появления Зверя. — Остальным тяжело! Из-за меня! И да, ты прав. Я должен был сказать. Отцу. Он убил бы Йена, но это было бы… правильно. Потому что теперь погибнет больше людей. И все — из-за…