Раненых солдат и меня с ними «вертушками» перебросили в госпиталь в аэропорт Северный под Грозным. Здесь мою рану на плече врачи осмотрели уже внимательно – кость оказалась не задета. Рану на руке обработали, перевязали. Ещё оказалось, что другой осколок чиркнул меня по правой щеке прямо под глазом. Но это уж точно была царапина. Командировку мне прерывать очень не хотелось. Спрашиваю докторов: «А можно без госпитализации?». Отвечают: «В принципе можно… Надо только регулярные перевязки делать». Услышав это, я из госпиталя и уехал: позвонил в Ханкалу разведчикам, и они за мной в госпиталь прислали машину.

После этого ещё три недели я с Сашей ездил по подразделениям. За это время крестил тридцать солдат и офицеров.

Хотя в каждом подразделении, где мы бывали, местные медики рану на руке мне обрабатывали и перевязывали, нельзя сказать, чтобы она заживала у меня быстро. Ведь мы постоянно ездили по грязи. Но я нисколько не жалею, что отказался лечь в госпиталь. Так что мы полностью выполнили всё, что намечали, и сделали то, что должны были сделать. И это главное.

Трудно утверждать определённо, но я думаю, что боевики охотились именно за этими двумя машинами. Во-первых, они видели, как утром «уазик» и «газель» уехали из расположения отряда. Значит, по логике, они должны будут возвращаться. Возможно и то, что у них была информация о том, что в одной из машин ехал командир отряда, который должен был вернуться. Может быть, они что-то узнали про нашу с Сашей поездку…

Потом мне рассказали о результатах расследования. В засаде было около пятнадцати боевиков в одном месте и человек шесть-семь в другом. Снайпер стрелял сверху из крупнокалиберной винтовки калибра 12,7 мм с расстояния метров семьсот-восемьсот. О потерях боевиков точно ничего не известно, на месте самой засады следов крови не нашли. Зато на пути отхода боевиков были обнаружены фрагменты окровавленного обмундирования. Но было замечено, что в этот же день в Элистанжи, по странному стечению обстоятельств, как отметили оперативники, хоронили двух молодых парней, якобы разбившихся на машине…

По опыту, не всегда подобные засады заканчивались так, как у нас. После нас подразделение местной милиции попало примерно в такую же ситуацию. Граната от гранатомёта влетела внутрь машины и разорвалась. В результате уже в первые минуты боя погибли восемь человек. Но мы помолились перед выездом, молились и во время боя. Думаю, поэтому всё пошло совсем по-другому: у боевиков ни одна их задумка не сработала. Это и есть проявление Божиего благословения на то дело, которое мы делаем.

Я сам видел, как достойно в бою повели себя наши молодые солдаты и офицеры. Не было ни одного, кто бы не справился с собой, растерялся или струсил. Воевали все до единого. И это при том, что для них для всех это был первый бой. Лично я считаю, что мы одержали главную моральную победу над врагами тем, что им не удалось сорвать наши планы.

Через два дня на вертушке я прилетел в расположение отряда спецназа «Меркурий» в Элистанжи, куда мы и ехали 29 июня. Саша Рогожин дожидался меня там. И вот что интересно: Саша мне рассказал, что почти сразу после боя все иконки и крестики, которые у него были с собой, бойцы разобрали буквально за считаные минуты. А я, когда прилетел, покрестил восемь человек. Получилось главное: врагу не удалось нас остановить, и мы сделали то, что и должны были сделать.

Во время самого боя я, как это ни странно звучит, ощутил состояние мира в душе. Не было никакого борения, никаких терзаний душевных, а присутствовала уверенность, что с Божией помощью мы обязательно отобьёмся. И ещё у меня было твёрдое ощущение, что я делаю именно то, что я обязательно должен был сделать.

Теперь о другом, более раннем, случае, когда я оказался в зоне активных боевых действий. Это было в Южной Осетии в 2008 году. Начиналось всё так: в августе я находился в коротком отпуске у родственников в Белоруссии. О начале войны узнал, как и многие, из телевизионных новостей 8 августа. Ощущение было двоякое. Была, конечно, и горечь, что опять пролилась кровь. Но хорошо помню, как возникло в сердце и тревожное чувство: как на это ответит Россия? Ведь за последние двадцать лет мы так привыкли к плевкам, к тому, что нас постоянно унижают, и давно уже все, кому не лень, вытирают о нас ноги.

Именно тогда я чётко понял: если мы сейчас не ответим на агрессию, то это будет для страны началом большого конца. Это будет развалом уже не Советского Союза, а теперь уже самой России. Зная кавказский менталитет, уверенно могу сказать: если бы мы сдали Южную Осетию и Абхазию, то Кавказ рухнул бы весь. Следующие бои мы тогда вели бы уже где-нибудь в районе Владикавказа и Нальчика.

На Кавказе не прощают слабости и трусости. Те общеизвестные кадры, где запечатлено бегство президента Грузии от летящих самолётов, обрушили его рейтинг в глазах не только кавказских мужчин, но и женщин до абсолютного нуля. Его трусость – это невероятное унижение для кавказских народов. Ведь на Кавказе мужчина прежде всего воин. Так сложилось исторически. Здесь на очень небольшой территории собрано вместе огромное количество разных народов. И каждый клочок земли приходилось отстаивать дорогой ценой, ценой собственной крови.

Так что, если бы в августе 2008 года мы дали бы втянуть себя в затяжные переговоры, а вместо решительных действий стали бы дипломатически расшаркиваться, то народы Кавказа просто окончательно потеряли бы веру в Россию. А страшнее этого ничего нет. И наши настоящие противники на Кавказе – англичане и американцы – обязательно этим бы воспользовались. Да именно на это они и рассчитывали!.. А трезво оценивая их финансовые возможности, понятно, что цели своей они почти наверняка добились бы – превратить Кавказ во вторые Балканы со всеми вытекающими последствиями и для нас, и для Кавказа.