Пампушка для злого босса

Аннотация

Я всегда была довольно крупной... хотя, кому я вру? Я была настоящей пышкой. Говорят, лучшее лекарство от любых хворей - любовь. И я была бы согласна с этим год назад, когда познакомилась с тем, в кого влюбилась без памяти. Вот только он оказался настоящим монстром, и быстро охладил все мои самые светлые чувства.

Теперь я на полцентнера легче, а он - вернулся из другой страны, чтобы встать во главе фирмы, в которой я работаю.

А еще мы провели с ним ночь, но он меня совсем не узнал. Что ж, это лишний повод вернуть ему сторицей все, что я от него натерпелась. Только… смогу ли это сделать, если снова попала в водоворот чувств, каких не испытывала никогда и ни к кому другому?

18+

Пролог Я всегда была довольно крупной... хотя, кому я вру? Я была настоящей пышкой. Говорят; лучшее лекарство от любых хворей - любовь. И я была бы согласна с этим год назад, когда познакомилась с тем, в кого влюбилась без памяти. Вот только он оказался настоящим монстром, и быстро охладил все мои самые светлые чувства. Теперь я на полцентнера легче, а он - вернулся из другой страны, чтобы встать во главе фирмы, в которой я работаю. А еще мы провели с ним ночь, но он меня совсем не узнал. Что ж, это лишний повод вернуть ему сторицей все, что я от него натерпелась. Только... смогу ли это сделать, если снова попала в водоворот чувств, каких не испытывала никогда и ни к кому другому... Я не особенно любила подобные места. Точнее, они не были тем местом, в которое я стремилась попасть на выходных после тяжелой рабочей недели. Но, стоило признаться самой себе, провести пару-тройку часов в баре, чувствуя на себе взгляды заинтересованных мужчин, было довольно приятно. Особенно если учесть, что с самооценкой у меня всегда было сильно так себе. Причина моей неуверенности крылась в чрезмерной полноте, от которой я смогла окончательно избавиться буквально на днях, просидев на довольно жёсткой диете почти год. Зато теперь, когда влезала в платья сорок второго размера, чувствовала себя если не на седьмом небе, то на порядок счастливее чем раньше. - Не помешаю? - раздается рядом со мной приятный мужской баритон с мурлыкающими нотками, от которых я вздрагиваю. Поначалу причина этой дрожи кроется в особенных чувственных вибрациях, которые слышатся в тоне незнакомца. Затем дрожь сменяется едва ли не ознобом, когда я поворачиваю голову и встречаюсь глазами со взглядом карих глаз. О! Эти глаза знакомы мне настолько, что порой я просыпаюсь ночами в холодном поту, от того, что регулярно вижу их во сне. Вот только сейчас в них я совсем не замечаю узнавания. Первый порыв встать и уйти без слов, сменяется желанием понять, действительно ли знакомый незнакомец настолько невнимателен или забывчив, что я для него лишь девушка, просто проводящая время в баре, которую он сегодня снимет на ночь, а на утро забудет навсегда. И у него даже мысли нет, что мы не только встречались раньше, но имели свою, пусть и кратковременную историю. - Отнюдь, - вот и все на что меня хватает. И хоть в голосе моем звучат отчётливо нотки с хрипотцой, которые являются скорее следствием волнения, чем попыткой показать понравившемуся мужчине, что мне он приятен, я понимаю, что бояться нечего. Казанский Алексей Николаевич меня попросту не узнал. Это в мгновение ока придает мне такой уверенности, что из напряженной девушки я превращаюсь в заинтересованную кошечку, которая либо даст себя сегодня погладить, либо оцарапает презрением. Это действует на Алексея безотказно - в тёмном взгляде начинают играть дьявольские всполохи огня. - Задаюсь вопросом, почему такая красивая девушка, как вы, скучает в одиночестве в баре? - подав знак рукой официанту, придвигается ближе ко мне "незнакомец". - С чего вы взяли, что я здесь в одиночестве? - слегка повернувшись к нему и играя соломинкой в бокале мохито, отвечаю вопросом на вопрос. - А потому что я бы точно не оставил тебя одну возле барной стойки, где все мужики в радиусе нескольких метров едва шеи себе не посворачивали, глядя на тебя, - с лёгкостью переходя на «ты» - что я сама намереваюсь сделать в ответ - произносит Алексей. - Договорились, в следующий раз пойду сюда с тобой. Теперь это не просто беседа, а совершенно откровенный флирт, который приносит мне не только удовольствие, но и удовлетворение. В голове ещё мелькает мысль о том, что Алексей может притворяться будто меня не узнал, но я гоню от себя подобные сомнения, потому что таким взглядом этот мужчина никогда бы на меня не смотрел, зная, что перед ним Вера Васильевна собственной персоной. - Будет лучше, если ты не просто пойдёшь со мной сюда в следующий раз, но и уйдёшь отсюда со мной сегодня - тоже. Настолько откровенно меня ещё не снимали, хотя, если уж быть честной с самой собой, опыта в общении с мужчинами у меня было не так, чтобы очень много. Поэтому сейчас я откровенно наслаждалась тем, что вызвала интерес не просто у представителя сильного пола, но у данного конкретного мужчины. - Не знаю, возможно и уйду, хотя предпочитаю передвигаться на машине. Он запрокинул голову и расхохотался. Смеялся открыто и искренне, не надо мной, а над моим остроумием, как я смела надеяться. - Клянусь, если сегодня ты исчезнешь, как Золушка после бала, я переверну все королевство, чтобы отыскать пропажу и на тебе жениться. В его словах наверняка нет и капли правды, хотя чем черт не шутит? С этим мужчиной никогда нельзя было быть ни в чем уверенной. - Тогда у меня просто огромный выбор, - отпивая из бокала мохито, делаю вид, что размышляю над вариантами развития событий: - Теперь даже не знаю, чего мне хочется больше. Остаться с тобой или сбежать. - Пожалуй, закажу тебе ещё немного спиртного, так мои шансы получить от тебя благосклонность, надеюсь, увеличатся хоть ненамного. Целуется он классно. Я напрочь забываю о том, кто передо мной, когда мы буквально вваливаемся в его квартиру, попутно срывая друг с друга одежду. Сейчас между нами нет ни нежности, ни терпеливости. Когда каждая секунда - это потребность удовлетворить жажду друг по другу, последнее, что хочется делать - медлить. - Ну же... давай, - шепчу сбивчиво, когда он слишком долго возится с презервативом. Впиваюсь ногтями в его ягодицы, подгоняя, оставляя на коже следы принадлежности мне одной. По крайней мере, на эту ночь. Он входит в меня одним движением, слизывает с губ громкий вскрик сладкой боли и начинает брать - быстро, размеренно, глубоко. Понуждая кричать так громко, что едва не срываю голос. И ему это нравится -вижу, как тёмный огонь в глазах превращается в адовое пламя. В эту ночь мы словно открываем в друг друге новые грани. Я и знать не знала, что во мне всё это время дремала настолько страстная женщина. Жаль только, что проснулась она наедине с мужчиной, который совершенно мне не подходит ни в чём, кроме горизонтальных плоскостей. Утром, едва за окном начинает разливаться серый рассвет, я встаю с растерзанной постели, оставляя моего любовника крепко спящим. Знаю, что это побег, но иначе поступить не могу. Кажется, останься я ещё хоть на час, яд потребности в Алексее затопит меня целиком. Подхватив туфли и кое-как надев платье, я выхожу из квартиры, осторожно закрыв за собой дверь. Меня гложет чувство, что я поступила неправильно. Не проведя эту ночь с Алексеем, нет. Что сделала ошибку, сбежав вот так, будто этот секс ничего для меня не значил. Впрочем, так и должно быть, чтобы я сохранила хоть один шанс на то, чтобы остаться в относительно здравом рассудке. И мне почти удаётся убедить себя в этом, когда я выхожу на улицу, ловлю попутку и отправляюсь домой. Лишь только горечь от понимания, что рассталась с мужчиной, который не в первый раз переворачивал всю мою жизнь вверх дном, звучала отголосками внутри меня. Но я знала, что смогу с ней бороться. Через пару дней я разбирала в офисе бумаги, когда до приёмной донеслись голоса, в одном из которых я узнала того, кого ожидала увидеть в самую последнюю очередь. Подняв голову от вороха бумаг, замерла на месте, чувствуя, как в висках начинает бешено пульсировать кровь. И почему - почему? - я не приняла во внимание вероятность того, что Казанский, вернувшись в Питер, непременно может зайти в наш офис? Мой взгляд заметался с одного предмета в приёмной на другой. Спрятаться в шкаф? Под диван? Может, вообще выпрыгнуть в окно? Пока этот хоровод безумных мыслей бомбардировал мою голову изнутри, дверь в приёмную приоткрылась. Мой начальник, переговаривающийся с Казанским, приостановился, держась за ручку, и я почувствовала себя внутри фильма ужасов. С той лишь разницей, что знала - дверь непременно откроется, и я столкнусь с неизбежностью, взгляну в глаза Алексея и пойму по ним... Что именно мне предстояло понять, я не смогла прикинуть даже мысленно - в приёмную вошёл мой босс, а следом за ним - Казанский. Я поспешно опустила глаза, делая вид, что увлечена чтением бумаг, на деле же - видя перед собой только расплывчатые пятна. Так и чувствовала, как Алексей буквально впился в меня взглядом, от чего у меня запылали щёки. И точно - стоило мне посмотреть на него, как по ответному взору прочла столько всего, что едва удержалась, чтобы не сбежать. Сначала он инстинктивно шагнул в мою сторону, но остался на месте. После - на лице его появилась улыбка удовлетворения, а следом за ней - глаза вновь потемнели, как тогда, в баре. Гадать относительно того, понимает ли он, что перед ним толстушка-секретарь, над которой он потешался год назад мне долго не пришлось. - Ну, Веру Васильевну ты знаешь, - улыбнулся мне мой босс, и глаза Казанского стали округляться. Что ж, не зря же я изводила себя диетами и спортом весь минувший год, чтобы сейчас сидеть и тушеваться от присутствия Алексея? Грациозно поднявшись из-за стола, я подошла к Казанскому, первая протянула ему руку и проговорила: - Добрый день, Алексей Николаевич. Очень рада видеть вас снова. Он медлил с минуту, не меньше, и всё это время буквально испепелял меня взглядом. Что хотел им донести - я не знала. Могла лишь предполагать, что в голове Казанского наверняка не самые радужные мысли на мой счёт. - Добрый день, Вера, - всё же ответил он низким, с хрипотцой голосом. И прибавил то, от чего у меня подкосились колени: - Буду счастлив вновь с вами поработать. Часть первая Глава 1 Правило первое: шоколадный торт прекрасно подходит для диеты, если его не есть. Несколькими днями ранее Я сидела на полу, разбирая свои старые дневниковые записи. Даже имея возможность набирать их в ноутбуке, сначала садилась за стол, доставала блокнот и писала в него, впоследствии перепечатывая информацию в текстовый редактор. “Первый день моей диеты. Вес - сто пятнадцать килограммов. Уже поняла, что каша из отрубей - полное дерьмо. На обед - немного спагетти, даже слишком немного, кусок отварной курицы, и какао с обезжиренным молоком. Чувствую, что с такими темпами я стану не только худой, но ещё и безумно злой...» Улыбнувшись, я отложила этот блокнот к ещё нескольким точно таким же, раздумывая, что с ними делать. По-хорошему, нужно было бы их выбросить, но у меня не поднималась рука. Здесь, в этих книжках с разноцветными обложками - был весь последний год моей жизни. Все мои стремления, провалы, попытки стать красивой, которые оканчивались ничем, и новые начинания, когда я понимала, что уж в этот раз я точно дойду до конца. Мой отец, настоявший на том, чтобы я переехала в новую, более просторную квартиру поближе к работе, постоянно твердил мне, что я хороша и так, со всеми своими ста пятнадцатью килограммами веса. Я категорически была с ним несогласна, спорила, на что получала в ответ, что похудеть было бы неплохо, но если даже этого не случится, меньше любить меня от этого он не станет. Он, разумеется, и не стал, зато у представителей противоположного пола я вызывала лишь отвращение. Изредка - снисходительно улыбку, не более. Но катализатором того, чтобы год назад я взялась за себя, стал заместитель директора той фирмы, в которой я работала последние три года - Казанский Алексей Николаевич. Именно его насмешки и состояние холодной войны, в котором мы пребывали целый месяц, сподвигли меня на то, чтобы серьезно за себя взяться. “Бессолевая диета тоже не для меня. Грызть безвкусные овощи или кусок мяса, в котором ни перчинки-ни солинки - это настоящее наказание. Пожалуй, если бы сейчас инквизиция все ещё существовала, стоило дать ей этот рецепт, чтобы она пытала им своих невинных жертв.» Впоследствии, когда я наконец нашла тот образ жизни и питания, который мне подходил, мои первые записи стали настоящим хитом на одном дамском форуме, и я поняла, что с подобными проблемами, как у меня, сталкивается очень много женщин. И суть этих проблем крылась не только в лишнем весе, но и в неуверенности, которую он порождал внутри человека. Вскоре к нашему женскому сообществу стали присоединяться и мужчины, и результаты, которых они добивались, следуя моему опыту, превосходили даже самые смелые их ожидания. Сотовый разорвался мелодией входящего звонка, я нехотя поднялась с пола, бросив последний дневник к остальным, уже лежащим в коробке. Звонил отец, чтобы поведать мне о не очень удачном свидании, на которое он ходил, и я, терпеливо выслушав его излияния, в очередной раз предложила ему сесть на ту диету, на которой сидела последний год, полагая, что женщин, с которыми встречается папа, пугают его внушительные габариты. После смерти матери, которая ушла от нас чуть более десяти лет назад мой отец только в последнее время начал интересоваться женщинами. И хоть я и раньше была совершенно не против того, чтобы он нашёл себе подругу, отец долгое время отнекивался. Фактурой и статью я пошла в него. Уже в детстве я весила килограммов на десять больше, чем другие дети, но на тот момент совершенно не чувствовала себя несчастной. Напротив, мне казалось, что у меня есть свои преимущества. Но очень скоро поняла, что мальчиков я совершенно не интересую. Я училась прилежно, и в основном они обращались ко мне для того, чтобы я решила за них задачки или написала сочинение на заданную тему. Я с радостью помогала всем без исключения, однако в качестве своих первых «любовей» они предпочитали видеть кого угодно, но только не меня. - Ты уже собрала свои вещи? - наконец излив мне душу, спросил отец, который в данный момент был увлечён обустройством моей новой квартиры. Хотя я подозревала, что заканчивать в ней ремонт придется мне самой. - Да, папа. Уже не знаю, за что хвататься снова. Вещей много, а упаковала я от силы половину. - Хочешь я приеду помогу? - Нет-нет! - предвидя масштаб катастрофы в случае его прибытия, ответила я. - Я спокойненько соберусь и вскоре начнём мой переезд. - Ты очень много работаешь, - как всегда проговорил отец ворчливо. Он постоянно журил меня за то, что я беру на себя слишком много обязанностей. - Иных способов заработать себе на жизнь у меня просто нет. - Тогда сходи и развейся куда-нибудь прямо сейчас. Вещи подождут. Наверное, мне стоило отказаться, но в тот момент почему-то захотелось последовать папиному совету. Тогда ещё я не знала, чего именно обернётся для меня этот вечер. Не знала, что встречу в баре, куда отправилась пропустить бокальчик-другой, Казанского Алексея Николаевича, последнего человека, которого я хотела бы видеть в своей жизни. И не знала, что утром следующего дня буду бежать от него, как воришка, даже не назвав своего имени на разу за ночь. В тот момент, когда отец ещё раз повторил, что мне нужно отдохнуть, я решила что он прав. Отложила все занятия на вечер, собралась, надев самое откровенное платье, которое теперь могла себе позволить носить, и отправилась в бар. На утро, приоткрыв дверь в квартиру, я скользнула внутрь, будто бы преступница, которая собиралась обокрасть саму себя. На протяжении всего пути домой мне казалось, что Казанский проснулся, обнаружил, что я пропала и помчался на мои поиски. Но это было настолько невероятно, что когда я очутилась дома, поняла, что мой страх - был величайшей глупостью. В выходные Казанский снимал пачками в баре таких как я. И пачками же выпроваживал их утром из своей жизни. Во мне боролись сразу несколько чувств. С одной стороны, в эту ночь я ощущала себя нужной, желанной и красивой. Ещё год назад я вызывала у Казанского только чувство раздражения, сегодня же поняла, что этот мужчина хотел меня так, что сил сдержаться у него не было. С другой стороны, наверное, мне стоило послать его куда подальше с его предложениями перепихнуться по-быстрому, хотя, в принципе я ничего не имела против подобного рода приключений. Я прошла на кухню, заварила себе крепкого кофе и устроилась на широком подоконнике, глядя на просыпающийся город. Моё тело до сих пор хранило следы прикосновение Казанского, и смывать с себя их мне не хотелось, каким бы идиотским ни было это желание. Я смотрела на спешащих куда-то даже в такой ранний час людей и гадала, что же буду чувствовать по прошествии времени. Рука уже тянулась к телефону, чтобы порыться в интернете и поискать что-нибудь относительно Алексея. Есть ли у него девушка? Или даже невеста? Чем вообще он сейчас увлекается, где работает? Те мелочи, которые нарисовали бы передо мной полную картину того, чем живёт Казанский в данный момент. Но я переборола в себе это желание. Это был всего лишь проходной эпизод, который ничем не завершится. Но не стоит забывать о том, что сегодня я провела ночь в постели самого невыносимого и самого желанного для меня мужчины, отношения с которым никогда не будут серьёзными. Когда я снова увидела Казанского Алексея и поняла, что он теперь будет гораздо чаще мелькать в моей жизни, я почти не вспоминала о нём в течение дня. Донимал он меня только перед сном, в виде ярких красочных фантазий довольно сексуального толка. Наверное, мне стоило найти себе мужчину, который бы перечеркнул все мои воспоминания, но почему-то до сих пор я этого не сделала. Не завела жениха, который впоследствии станет моим мужем, и от которого я рожу детей. В общем и целом не сделала ни шага к тому, чем занимаются миллионы женщин во всём мире. Но после встречи в приёмной я поняла, что теперь вся правда о том, кто именно стонал под ним в ту ночь откроется. Если конечно, он не забыл обо мне за минувший год что само по себе казалось неправдоподобным. Он жал мою руку с такой силой, что я едва удержалась от того, чтобы поморщиться. И его взгляд которым он безотрывно смотрел в мои глаза, будто говорил о том, что у Алексея на меня есть свои планы. Только вот суть этих планов была мне пока недоступна. - Что ж... - только и смогла выдохнуть я в ответ на его слова о том, что нам теперь придётся работать вместе. - Значит, поработаем вместе. Кивнув своему боссу, я вновь уселась за стол и продолжила работать, не поднимая головы. - Вера, вы что, даже не хотите узнать, куда я денусь в ближайшее время? - со смешком в голосе спросил у меня начальник, и я подняла глаза на него, намеренно не обращая внимания на Казанского. - А вы куда-то денетесь? - уточнила я на всякий случай, мысленно страшась ответа. - Да, моего присутствия требует наш филиал, который мы открываем во Владивостоке. Я отправляюсь туда на неопределённое время, а меня будет замещать Алексей. Тебе уже доводилось работать с ним, поэтому проблем со взаимопониманием быть не должно. Я едва удержалась от того, чтобы не хмыкнуть насмешливо. Уж чего-чего, а взаимопонимания с Казанским у нас не было никакого. Ни тогда, ни сейчас. Но говорить об этом начальнику естественно не стала. Решение уже было принято, и у меня оставалось только два выхода: либо уволиться прямо сейчас, либо сделать вид что мы действительно сможем существовать с Алексеем на вполне комфортных друг для друга условиях. - Никаких проблем не будет, - самым уверенным голосом проговорила я в ответ. - А сейчас извините, у меня очень много дел. В голове моей был настоящий хаос. Я представляла, как теперь буду проводить свои рабочие дни, предвидя разговор с Казанским, который непременно состоится. И будет он весьма содержательном, ведь нам есть, что обсудить. Но сейчас, когда оба мужчины вышли из приемной, давая мне возможность сделать спасительный глоток кислорода, я наконец смогла взять себя в руки. Итак, в принципе ничего особенного не произошло. Если Алексей заведёт разговор, я буду вынуждена сделать вид, что эта ночь ничего для меня не значила. А если не заведёт, тем лучше. Не придётся лишний раз касаться той темы, которая вызывают у меня такой шквал эмоций. В тот день больше Казанского я не видела, что позволило мне взять передышку и дало то необходимое время, когда я смогла смириться со своими мыслями, и выстроить их в относительно ровном порядке. Вечером я взяла бутылку вина, немного сыра и фруктов и вновь вернулась к тому занятию, которое оставила несколько месяцев назад - начала вести дневник. С той лишь разницей, что не собиралась показывать эти записи никогда и никому. «Случилось непоправимое. Или оно кажется таковым только мне. Всколыхнувшая все мои чувства встреча в баре, сегодня имела продолжение. И снова внутри меня возникло то, от чего я бежала весь последний год. Моя влюблённость в Казанского никогда не была чем-то разумным, хотя спросите обо мне кого-то, кто знает меня более-менее близко, и услышите, что человека с более здравым рассудком, чему меня, встретить сложно. Но во всём, что касается Алексея, я не узнаю саму себя. Пока у меня полный сумбур в голове, и непонимание, что же будет завтра». Я отпила сразу несколько глотков вина, которые совсем меня не опьянили. Глядя невидящим взглядом в окно, отчаянно пыталась составить план на завтрашний день прекрасно понимая, что вряд ли Казанский будет вести себя так, что я смогу претворить его в жизнь. В ту ночью я почти не спала, в голове одна за одной мелькали сцены того, что ждало меня при встрече с Казанским один на один. Я рисовала себе в воображении, что он продолжает надо мной насмехаться, как делал это ранее. Или же напротив, видела, что Алексей станет напоминать мне раз за разом о нашей ночи, при этом имея под собой чёткую цель повторить всё то, чем мы занимались у него дома. Завтракать не хотелось. Фасоль с яичницей и чашка кофе отправились в мусорное ведро. Правда, собиралась я на работу в это утро с особенным тщанием. Мне хотелось, чтобы Казанский видел во мне прежде всего ту женщину, которую он хотел в баре, а не неудачницу-толстушку которой я была когда-то. Войдя в приемную, я чутко прислушалась к тому, есть ли мой новоявленный босс в своем кабинете. Но мёртвая тишина, которая была мне ответом, говорила, что Казанский ещё не прибыл в офис. Он возник на пороге приёмной минут через десять. При виде меня широко улыбнулся, так что я удивилась тому, как у него ещё не свело мышцы лица, после чего без слов прошёл в свой кабинет, откуда через селектор попросил меня приготовить ему кофе. Итак, мне предстояло остаться с ним наедине в его кабинете. Я поставила дрожащими руками чашку в кофемашину, и через несколько минут входила к Казанскому с подносом, вскинув подбородок повыше, как будто всем своим видом желала показать, что перед ним прежде всего - гордая женщина, а после уже та, которая умоляла его брать её быстрее и глубже. - Доброе утро, Вера, - поздоровался со мной Алексей, кивнув, когда я поставила чашку кофе на стол. - Кажется, я задолжал тебе целых два «добрых утра», - намекая на мой побег, добавил он после паузы. - Так что второй раз - доброе утро. - Доброе утро, Алексей Николаевич, - ответила я, чувствуя, что мой голос слегка дрогнул. - И если мы уж заговорили о «добрых утрах», я бы предпочла, чтобы эта тема на рабочем месте не всплывала. - Отчего же? - вскинув бровь, спросил Казанский с полуулыбкой на губах. - По-моему, это весьма интересная тема для обсуждения в любом месте. - И всё же... - выдавила я из себя, удивлённо посмотрев на босса, не понимая к чему он клонит. Он что, собирается рассказать всем вокруг, что теперь нас связывает нечто большее, чем работа? Если это так, то он самая большая задница на всём белом свете. - И всё же, я надеюсь, что ты не думаешь будто я начну делиться своей личной жизнью направо и налево, даже если эта самая личная жизнь напрямую связана с работой. Я промолчала на эти слова, не понимая как к ним относиться в итоге. С одной стороны, хотелось протестовать, что никакой его личной жизнью я не являюсь. С другой - если он давал мне понять, что не станет распространяться о наших взаимоотношениях с кем-то, предпочитая обсудить это тет-а-тет, меня это устраивало полностью. Хотя, я бы предпочла, чтобы эта тема вообще стала негласным табу. - Если так, то хорошо. Я могу уйти? - Можешь, но через двадцать минут будь готова. Я сегодня не успел позавтракать, потому хочу, чтобы ты составила мне компанию. - А я, напротив, позавтракала чересчур плотно, - соврала я Казанскому, делая шаг к двери, на что получила предупредительное: - Не заставляй меня силой тащить тебя туда, куда я приказываю тебе отправиться со мной как твой босс, - со все той же улыбкой на губах, почти нежно проговорил Казанский. Я недовольно поджала губы, предвидя, что Алексей так просто от меня не отстанет. Наверное, стоило согласиться на его "предложение", чтобы уже расставить все точки над «i» и закрыть эту тему навсегда. - Хорошо, - согласно кинула я. - Я буду готова через двадцать минут. Да кафе мы добрались в полном молчании. Алексей придержал передо мной дверь, чуть задев мой локоть пальцами, когда я входила внутрь. Я могла пробиться об заклад что он сделал это намеренно. И это возымело на меня свое действие - по телу словно прошел электрический разряд, а в голове хороводом закружились мысли о том, как мы с ним занимались любовью у него дома. Устроившись за столиком, я взяла меню у подошедшего официанта и спряталась за ним, потому что каждое мгновение чувствовала на себе тяжелый взгляд Казанского, от которых мне становилось совсем не по себе. - Я буду салат с рукколой и черри и зелёный чай, - сделала я заказ, на что получила усмешку, скользнувшую по губам Казанского. - А ты изменилась, - продиктовав заказ официанту, захлопнул меню Алексей, оперся локтями на столик и чуть подался ко мне. - Хотя на язык все такая же острая. - Я не думаю что мой язык стоит того, чтобы мы его обсуждали за завтраком. - О, твой язык стоит того, чтобы обсуждать его круглые сутки, - улыбнулся Алексей, скользнув взглядом по моим губам. Только сейчас я осознала, что Казанский наверняка будет из каждой моей фразы делать что-то двусмысленное, от чего я буду краснеть и бледнеть не переставая. Значит, не стоило никоим образом обсуждать ни мой язык, ни другие части тела. - Скажи мне, Вера, а ты всегда убегаешь от мужчин, с которыми тебе хорошо ночью? - задал он неожиданный вопрос, и я поняла, что была к нему совершенно не готова. - Вы позвали меня сюда, чтобы обсудить мои взаимоотношения с мужчинами? - вскинув брови уточнила, внутренне начиная закипать. - Нет, отношения с твоими мужчинами меня пока не волнуют, - ответил как ни в чем не бывало Алексей, так и продолжая цепко вглядываться в моё лицо. - Меня больше волнует тот факт, что ты сбежала от меня наутро. Испугалась, что я всё-таки тебя узнаю? - Нет, не испугалась. И кажется, вы не узнали бы меня, даже если бы я представилась вам по имени- отчеству. - Но есть другое обстоятельство, - пожал плечами Казанский, чуть отодвинувшись на стуле, когда официант поставил перед ним чашку кофе. - Меня наверняка узнала ты. Я предвидела этот вопрос, но так и не поняла, как именно на него ответить. Ведь я действительно узнала его сразу же, и отправилась к нему в квартиру со знанием того, с кем именно собираюсь провести эту ночь. - И что? - ответила я вопросом на вопрос, ковыряясь в салате. - И ничего, - со смешком в голосе ответил Казанский. - Это навело меня на мысль о том, что я не настолько тебе неприятен, как это было год назад. - Вы и год назад мне не были неприятны, - призналась я, удивляясь тому, откуда у него такие выводы относительно моего к нему отношения. - Правда? - с искренним удивлением уточнил он, впрочем этот вопрос был скорее риторическим. - Мне приятно это знать, - признался он. - И все же мне довольно интересно до сих пор, почему ты тогда убежала? - Я не убегала, просто ушла домой. Я понимала насколько абсурдно и даже примитивно звучат мои слова. В вопросе Казанского имелось определённое желание разузнать, что именно сподвигло меня завершить эту ночь ничем. А в принципе он что, рассчитывал, что мы совместно позавтракаем а после разбежимся, обменявшись номерами телефонов, чтобы иногда встречаться на потрахушки? - Ну, хорошо, - надеюсь, в следующий раз ты не станешь просто уходить домой без предупреждения, - проговорил Казанский, и я снова увидела в его взгляде ту самую тьму, которую наблюдала тогда в баре. - В следующий раз? - уточнила я, старательно подпуская в голос насмешку. - С чего вы взяли, что у нас будет этот самый следующий раз? Никакого следующего раза не будет. - Ты так уверена в этом? - Абсолютно. Я видите ли, не одинока, - соврала я, лихорадочно соображая, кто мог бы сыграть роль моего жениха, если бы вдруг мне это понадобилось. - Не одинока? - проговорил Казанский, не сумев скрыть удивления, мелькнувшего в голосе, впрочем, почти сразу со смешком добавил: - Какие у вас нравы оказывается, Вера Васильевна, раз будучи неодинокой, вы отправляетесь в бар, где совершенно откровенно снимаете понравившегося вам мужика. Я задохнулась от возмущения, едва не подавившись рукколой. Нет, мне не стоило забывать о том, что этот мужчина может быть таким. Может переворачивать с ног на голову всё, и представлять в совершенно ином свете, как-то было сейчас. И спорить с ним было бесполезно, равно как убеждать в том, что это он меня «снял» в ту ночь, а я была настолько ослеплена своим желанием, что все грани между нами стёрлись, когда мы оказались в постели. - Я то, возможно, изменилась, - после небольшой паузы проговорила, отставляя от себя тарелку. Аппетит совершенно пропал.- А вот вы, Алексей Николаевич, кажется не изменились совершенно. И если это всё, что вы желали обсудить, я бы предпочла вернуться на работу - у меня слишком много дел сегодня. - Я помню, что ты весьма трудолюбива, - поднявшись из-за столика и давая понять тем самым, что мы действительно можем возвращаться в офис, ответил Казанский. И вновь в его словах я услышала тот подтекст, которого возможно там не было. - Мы ещё не закончили, Вера. Я бы предпочёл вернуться к этому разговору в более удобном месте. Как насчёт того, чтобы поужинать сегодня со мной? - Не имею ни малейшего желания отправляться с вами куда бы то ни было, хоть на ужин, хоть на завтрак. И со своей стороны предпочту, чтобы между нами были исключительно деловые отношения, - проговорила я заготовленные фразы, впрочем, в тоне моём особой уверенность не было. - И всё же, я пришлю за тобой машину сегодня к восьми. В голосе Казанского явственно звучали приказные нотки, но отвечать ему я не стала, уже зная что сегодня на ужин с ним не отправить даже под дулом пистолета. Он может отдавать мне указания, когда я на работе. Нерабочим же временем я буду распоряжаться по своему усмотрению, и это Казанскому лучше зарубить прямо у себя на носу. В этот же вечер я беру с собой надувной матрас и еду в свою новую квартиру. В ней жить невозможно, а вот переночевать где-нибудь между сложенных в углу рулонов обоев и вёдер со шпатлёвкой - вполне реально. А всему виной Алексей, который привык получать всё, чего бы ни захотел. Я даже не желаю анализировать его потребности провести со мной время за разговором о нашей ночи - в этом просто нет смысла. В любом случае любые мои предположения, вероятнее всего, не будут иметь никакого отношения к действительности, а это значит - я заранее проиграла. Он начинает названивать мне на сотовый ровно в восемь, но я решаю, что лучше уж проведу спокойно этот вечер среди бардака недоремонтированной квартиры, а завтра на работе выслушаю всё, что Казанский думает по поводу моего неповиновения, чем сейчас начну оправдываться по телефону. И в эту ночь мне тоже почти не удаётся заснуть. В основном размышляю о том, какую же бяку подкинула мне жизнь сюрпризом. И что мне вообще со всем этим делать. Желание, в принципе, только одно - переждать до того момента, когда интерес Алексея ко мне пропадёт, и продолжать жить спокойно и дальше. Тогда ещё я верила в то, что это в принципе возможно. Впрочем, Казанский быстро сумел показать мне, насколько я всё-таки ошибаюсь. На следующее утро, несмотря на то, что я прибыла на работу загодя, мой босс уже поджидает меня в офисе. Стоит возле моего стола в приёмной, сложив руки на груди, и по глазам вижу - зол, как чёрт. Что ж, ладно - мы ещё и не такое проходили. - Доброе утро, Алексей Николаевич, - произношу как можно спокойнее, пытаясь обойти Казанского, чтобы снять пальто и повесить его в шкаф. Что босс мне сделать не даёт, перегородив путь своей немаленькой комплекцией. - Доброе утро, Вера, - вкрадчиво отвечает он, и по голосу ясно, что ничего хорошего от следующих слов мне ждать не стоит. - Тебя вчера не оказалось дома. -Точно. Не оказалось. У меня были дела. Я снова предпринимаю попытку обойти Казанского, но он снова перекрывает мне дорогу к шкафу. - Почему ты не подходила к телефону? - Я же сказала - была занята. - Я хочу, чтобы ты кое-что уяснила. Когда я звоню или зову тебя поужинать - у тебя не может быть никаких дел. - Вот как? У нас что, вернули крепостное право, а я не в курсе? - начиная злиться, с ухмылкой отвечаю, на этот раз предпринимая попытку отстранить босса с дороги рукой. Что сделать не выходит - Казанский стоит насмерть, не позволяя мне сдвинуть себя с места. - Если мне понадобится, я сделаю так, чтобы ты чувствовала себя крепостной. Но поверь мне, для нас обоих будет лучше, если ты добровольно согласишься с тем, что мои дела и пожелания для тебя - первоочередное. - Даже если я в этот момент с женихом? Извините, босс, - вкладывая в голос всю издёвку, на которую способна, отвечаю я, - но если мне придётся выбирать из личного и работы я не выберу работу. -Ты лжёшь, Вера. У тебя нет никакого жениха. - С чего вы это взяли? - Я навёл о тебе справки. - Вот как... Такое любопытство по отношению к той, которая когда-то была для вас слишком жирной. - Не утрируй. - Не утрирую. Да отойдите вы уже! - снова отпихиваю я Казанского, и на этот раз он отступает. Правда, это играет со мной злую шутку - я оказываюсь в ловушке между шкафом и Алексеем. -Ты играешь с огнём, Вера, - выдыхает он мне в затылок, когда я безуспешно пытаюсь повесить пальто в шкаф. Сам едва не вжимается в меня, и от этой близости у меня начинают дрожать руки. Да будь проклят этот чёртов Казанский! - Что мне нужно сделать, чтобы вы от меня отстали? - со стоном поворачиваюсь я к боссу, наконец совладав с пальто. - Ну что? Как вы не понимаете... для меня ночь с вами ничего не значила. Нам было хорошо вместе. По крайней мере, мне с вами точно. Я очень надеюсь, что это вас удовлетворит. А сейчас отпустите меня, пожалуйста. Мне нужно работать. -Нет. - Что значит - нет? - Меня это не удовлетворит. Ты разве не видишь, что я снова тебя хочу? Он совершенно неожиданно обхватывает мою руку за запястье и прижимает к своему паху. А там уже настолько твёрдо, хоть орехи коли. -Алексей Николаевич, пожалуйста... Эти слова я выдыхаю почти что в губы Казанскому, когда он наклоняется так близко ко мне, что расстояние между нами не измерить даже вдохом. - Кто он? -Кто? -Твой парень, жених, друг - кто он? - Какое вам дело? - Огромное. Хочу знать, кого ты предпочитаешь мне. - Боже... Казанский начинает водить моей рукой по обтянутому тканью брюк члену, и я, как ни стараюсь, не могу высвободиться. -Так кого? -Тупикина! - Кого-кого? Произнесённая фамилия нашего айтишника настолько быстро отрезвляет босса, что он отстраняется, отпуская мою ладонь, чем я и пользуюсь, юркнув к столу и занимая за ним своё место. Надо будет только предупредить Пашу, что я только что нечаянно назначила его своим будущим мужем. -Тупикин Павел. Работает у нас в фирме. Надо бы вам изучить перечень своих сотрудников, Алексей Николаевич. А то одну не узнали, о втором вообще впервые слышите, - качаю я головой, включая компьютер. И добавляю елейным тоном: - Кофе? - К чёрту. Тебя и твой кофе, - зло цедит босс, покидая приёмную и скрываясь в своём кабинете. В этот момент я чувствую себя победительницей, хотя, стоит признаться самой себе, внутри, где-то очень-очень глубоко, на душе скребут кошки. Вот только мне нужно гнать от себя это ощущение всеми возможными способами. Я никогда не буду интересовать Казанского настолько, чтобы доверять ему в его чувствах. Он признался, что сейчас меня хочет, и я бы вполне могла согласиться на то, чтобы переспать с ним ещё разок-другой, вот только меня это совершенно не интересует. В этот день он особенно изобретателен в том, чтобы нагрузить меня делами, большинство из которых совершенно необязательно выполнять. Но я знаю, что это своего рода месть, поэтому не противоречу, отчётливо понимая, что именно этого Казанский и добивается. -Ты чего с боссом не поделила? - интересуется Паша Тупикин на следующий день за обедом, куда мы с ним отправляемся ближе к двум часам дня. Вопрос Тупикина ставит меня в тупик. Я уже почти забыла, что назвала Павла своим женихом, но сейчас вспоминаю и заранее мысленно чертыхаюсь. - А в связи с чем такой вопрос? - Он о тебе расспрашивал. Паша принимается за крупно порубленный оливье, я же замираю на полпути к распаковыванию баночки с йогуртом. И снова аппетит пропал напрочь. Знала бы, что босс способен настолько отбить желание поесть, ещё год назад наняла бы его личным коучем по питанию. - Что именно? - старательно скрывая волнение в голосе, уточняю я, всё же принимаясь за йогурт. - Расспрашивал, встречаешься ли ты с кем-нибудь. Чёрт... надо было всё же попросить Тупикина мне подыграть. Наверняка бы согласился. Опыта в общении с девушками у него немного, если он есть в принципе, - так что небольшой спектакль с нежданно обретённой невестой был бы на руку не только мне, но и ему. - Понятно. - Я ответил уклончиво. - Что именно? - Что это не предмет для обсуждения, - пожимает он плечами, придвигая к себе тарелку с картошкой- пюре и двумя котлетами. Всегда удивлялась тому, сколько ест Тупикин, при этом не набирая ни грамма, хотя, ему бы совсем не помешало это сделать. - Пашка! Я тебя люблю! - выдыхаю, потянувшись для того, чтобы чмокнуть Тупикина аккурат в тот момент, когда в кафе входит Казанский. Он замирает на пороге, буквально впившись в нас взглядом, а я делаю то, чего делать совершенно не собиралась - вместо того, чтобы просто прикоснуться ртом к щеке Павла, скольжу им по его губам, которые приоткрываются в неподдельном изумлении. - Ромашкина, ты что, с ума сошла? - потрясённо выдыхает он, а я отстраняюсь как ни в чём не бывало. - Я соврала Казанскому, что ты мой жених, - произношу шёпотом, принимаясь за йогурт снова. -Ты что сделала? Объяснять, как это для меня важно, уже поздно - Алексей направляется в нашу сторону, при этом вид у него такой, что хоть сразу вскакивай и беги прочь с криком «караул!». У меня теперь только одна надежда - что Тупикин не станет отрицать наши с ним псевдо-отношения прямо здесь и сейчас, а сначала дождётся моих объяснений. По крайней мере, по взгляду, которым он меня буквально сверлит, обещая все кары мира, ясно, что меня после обеда ждёт разговор не из приятных. - Какая неожиданная встреча! - тихо говорит босс, устраиваясь за нашим столиком не спросив на то позволения. Оно ему просто не нужно - знает, что мы уж точно не погоним его прочь. - Более чем, - киваю я, доев йогурт и потянувшись за яблоком. - Ещё пара таких «неожиданных» встреч, и я решу, что вы за мной следите, босс. - Серьёзно? - притворно удивляется он. - Думаешь, что я выслеживаю тебя, чтобы снова напоить мохито? Это запрещённый приём, и Казанский об этом знает. Но ему невдомёк, что сидящий рядом Тупикин, который наблюдает за нашей словесной перепалкой, словно судья на теннисном корте, вовсе не мой жених. Потому и интересоваться историей с мохито станет вряд ли. А вот мне желание Алексея поставить всех в известность относительно той самой ночи решительно не нравится. - Думаю, что вам стоит найти себе другой объект для спаивания, - пожимаю плечами, вгрызаясь в красный бок сочного яблока. - Знаешь, я предпочитаю сам решать, кого, когда и где мне искать, - с нотками угрозы в голосе отвечает Казанский, при этом улыбаясь так, что этой способности бы позавидовал даже Чеширский кот. - Ну так и решайте, я-то тут причём? Я выразительно смотрю на босса, он - не менее выразительно - на меня, что Паша интерпретирует по- своему, отставляя тарелку с недоеденным пюре и поднимаясь на ноги. - Я, наверное, пойду, - нерешительно произносит он, а я мысленно ставлю галочку напротив пункта «научить Тупикина обращению с возможной будущей невестой». Ведь если он так будет дезертировать с поля боя, оставляя благоверную на растерзание таким субъектам как Казанский, вряд ли в принципе когда-нибудь женится. - Я с тобой! - восклицаю, откладывая яблоко. -Ты останешься, - это вступает в беседу Алексей. - Время обеда подошло к концу. -Тогда тем более у тебя новое задание, Вера. - Какое? - Посидеть со мной и подождать, пока я перекушу. Паша всё же исчезает, причём так быстро, что я не сразу понимаю, как ему это удаётся. Вроде бы только что был здесь и вот его уже и след простыл, а мне ничего не остаётся, как остаться рядом с Казанским. - Вы теперь всегда так будете делать? - Как именно? - Принуждать меня к чему-то. - Раньше тебе это нравилось. Вспомни, как готова была делать всё, чего бы я ни захотел. - Вы знаете, о чём я. - Знаю. И нет. Я не хочу тебя ни к чему принуждать. Он заказывает у подоспевшего официанта кофе, как будто мало его Казанскому было в офисе, и добавляет то, от чего я удивлённо округляю глаза: - Я хочу, чтобы ты снова легла в мою постель по собственной воле. Это признание настолько сбивает с толку, что уже готовый сорваться с губ ответ приходится поспешно скрыть за покашливанием. Потому что снова босс делает со мной то, от чего чувствую себя девчонкой пубертатного периода - заводит всего несколькими словами. - Скажите, Алексей Николаевич, - мне всё же удаётся совладать с собой, и я смотрю на сидящего рядом Казанского с вежливым, как мне хочется надеяться, интересом, - вам же этого желается только по причине того, что я не одинока? - Не только. Вернее, это меня подстёгивает, но я хотел бы тебя даже если бы у тебя не было так называемого жениха. - Не так называемого, а весьма конкретного. - Перестань. Мы оба знаем правду. Не знаю, что там подразумевает под правдой Казанский, но собираюсь стоять на своей придумке до победного. Потому что сейчас добровольно отправляться в его постель я не желаю ни при каких обстоятельствах. - Это ваше дело, что вы там знаете, - пожимаю плечами, отводя взгляд от лица Алексея. - И всё же... Я прошу о немногом. - О чём именно? Раздвинуть перед вами ноги потому, что вы мой босс и можете отдавать мне указания? - Было бы неплохо, но нет, - ухмыляясь, отвечает Казанский. После чего во мгновение ока становится серьёзным, но следующие слова, которые произносит, больше похожи на шутку: - Дай мне несколько дней, не отказывайся от того, чтобы я за тобой поухаживал. И ты поймёшь, что ты для меня особенная. Наверное, будь я не настолько здравомыслящей - что рядом с Алексеем регулярно ставится под сомнение - я бы тут же согласилась. Слышать такое от Казанского - это что-то запредельное по ощущениям, вот только я знаю, что правды в этом признании ровно столько же, сколько в моём скором обретении звучной фамилии Тупикина. Но наряду с желанием запрокинуть голову и расхохотаться, во мне просыпается ещё и чисто женское любопытство. Интересно, что именно Казанский собирается делать, чтобы у меня возникло ощущение вот этой исключительности? И сколько женщин до меня считали себя таковыми для Алексея? И где вообще сейчас эти «особенные женщины босса»? - Ну я же сказала, что не одинока... - Вера... - Ну, что? - не удержавшись от улыбки, уточняю я. - Вы же не будете спорить с тем, что у меня есть все основания считать, что наши отношения в прошлом не задались. - He буду. Зато они прекрасно задались в настоящем. И я помню, что в ту ночь ты пошла в мою постель в точности зная, с кем ты туда идёшь. И делаю вывод что я не так уж тебе неприятен. Вздыхаю, потому что эту карту мне не побить. И не внушить Казанскому, который вбил себе в голову желание попробовать завоевать меня - хотя, я бы сказала «соблазнить», - что будет лучше, если всё останется так, как есть. -Алексей Николаевич, у вас есть ровно три вечера на ваш выбор, на которые я составлю вам компанию. Но у меня несколько условий. - Озвучивай. - Если это будут какие-то мероприятия, на которые вы меня пригласите, то я хочу, чтобы они были приличными. - Например, опера, театр? - Например, да. - Готовлю лучший свой фрак. - Но подойдёт и кино, - не в силах оставаться серьёзной и дальше, улыбаюсь я. - Понял. Кино и унылый фильм. - Чтобы я уснула? Ну, нет. Приличное не равно унылое. - И это понял. Ещё условия? -Да. Никаких агрессивностей в мою сторону. Под ними понимаю попытку сделать то, чего я делать не пожелаю. - Хорошо, мохито пить давать не буду. А то после него мне было не совсем ясно, кто в чью сторону агрессивности проявлял. - Это единичный случай! - Ясно, значит, Тупикину так не везло. Он откровенно надо мной потешается, но делает это настолько беззлобно, не как во время прошлых наших пикировок, что я не могу ни злиться, ни испытывать желание отвечать тем же. - Всё, что у нас происходит с Пашей, происходит только у нас с Пашей. И никому до этого дела быть не должно. Это моё третье условие. Вы не касаетесь этой темы. Вообще. Ни со мной, ни с ним, ни с другими. - Может, хочешь оформить это в договор? - Что именно? Мои условия? - Ну, да. Теперь в тоне Казанского звучат ещё и предупредительные нотки, что во мне вызывает только желание закончить весь этот цирк, начатый с лёгкой руки Алексея, встать и всё же вернуться на работу. Но почему-то я этого не делаю. Пожимаю плечами, достаю из сумочки ручку, беру салфетку со стола и быстро пишу убористым почерком всё, что только что озвучила и на что согласился Казанский. - Подпишите, великий государь, - протягиваю ему салфетку. А он смотрит на меня то ли с весельем, то ли с насмешкой в тёмных глазах. И это непонимание, что именно испытывает Алексей, в который раз выбивает у меня почву из-под ног. - Хорошо, - всё же сдаётся он, забирает ручку и быстро ставит на салфетке размашистую подпись. - Когда буду уходить с должности генерального директора, обязательно порекомендую тебя на это место. Твои умения запудрить мозг и вытребовать для себя любые условия будут на пользу компании. А теперь если ты закончила, пойдём. Я кладу салфетку в сумку в противовес желанию скомкать её и выбросить в мусорное ведро. Счёт в нашей игре - десять-один в пользу Казанского, но у меня впереди ещё много шансов сравнять его. Впрочем, пока не знаю, так ли буду удовлетворена победой, как мне того хотелось бы. Вернувшись домой в тот вечер, я занимаюсь тем, что начинаю вспоминать, какими были наши отношения с Казанским в той, другой жизни. Как будто мне нужен повод, чтобы отрезвиться, сбросить с глаз ту пелену, которая встала перед ними стоило Алексею проявить ко мне интерес. Под ноги попадается коробка с лежащими в ней дневниками. Никогда не верила в провидение, но когда в первом же выуженном блокноте обнаружила записи, касающиеся самого начала моей годичной эпопеи с диетами, засомневалась в том, что была права в своём неверии. «... хочется плакать. Даже не плакать - рыдать, но я держусь. Верю, что когда-нибудь станет легче. Сегодня я на моно-экспресс-диете. Каждый день - только один продукт. Вчера были яблоки, сегодня - только кефир. Сбросила полкилограмма задень, и подозреваю, что это были нервы. Наверное, я всё же не выдержу... как представлю завтрашний день на пустом рисе без соли, слёзы так и катятся...» Дальше шла зачёркнутая приписка словно вывод из всего вышесказанного: «Ненавижу Казане...» Прочтение этой страницы дневника, словно разом отрезвляет меня настолько, что я кажусь мерзкой самой себе. Как вспомню, что добровольно пошла с ним трахаться после бара, а сейчас не отрезала любые его поползновения быстро и напрочь - так во рту появляется какой-то противный горький привкус. Даже не пытаюсь себя убедить, что возможно Казанский изменился настолько, что действительно испытывает ко мне настоящий интерес, а не хочет снова затащить в постель, потому что ему понравилось там со мной кувыркаться. Вздохнув, всё же откладываю дневник, размышляя наедине с самой собой, что же буду делать дальше. По-хорошему, мне бы надо порвать этот договор-салфетку перед лицом Алексея, и сказать, что я пошутила относительно тех самых трёх встреч, но я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что Казанский вряд ли от меня отстанет. Это просто не в его правилах. Значит, мне нужно испортить все эти три свидания, чтобы он уже понял, что в мою сторону ему лучше даже не дышать. Глава 2 На следующий день меня ожидает ко всему ещё и разговор с Тупикиным. Паша встречает меня в приемной, хотя я прихожу туда задолго до начала рабочего дня. - Ромашкина, ты знаешь, а я ведь всю ночь не спал, - признается он мне сходу даже не поздоровавшись. - И тебе доброе утро, Паша, - тяжело вздохнув, я скидываю пальто и долго вешаю его в шкаф, как будто это может избавить меня от необходимости объясняться с Тупикиным. - Если ты по поводу вчерашнего, то мне очень жаль. Просто ты был первым, кто пришел в мою голову, когда я отвечала на вопрос Казанского относительно моего жениха. - Нет-нет. - Паша подходит ближе ко мне, поправляя очки на носу. Выглядит так, будто как минимум хочет сделать мне предложение руки и сердца нет отходя от моего рабочего стола. - Паш... - выдыхаю я, ожидая самого худшего. Но худшее, слава богу, не случается. Кивнув, как будто моего выдоха хватает на то, чтобы понять всё, Паша произносит тихое: - Значит, я все же ошибся. Но если я тебе хоть немного нравлюсь.... - Паша-а-а, - не выдерживаю я, проходя мимо Тупикина и занимая свое место за столом. Роняю голову на сложенные на столе руки, начиная внутренне нервно посмеиваться. Нет, наверное, они с Казанским сговорились свести меня с ума, иначе объяснить себе тот факт, что вокруг меня начинают виться сразу несколько мужчин, я не могу. - И всё же... ты ведь не просто так первой назвала именно мою фамилию, - настаивает Тупикин на том, в чём у нас с ним кристальная ясность и без лишних выяснений. - Нет, Паша, как бы тебе ни хотелось думать обратного, я назвала твою фамилию только потому, что она действительно пришла мне в голову первой. Но с таким же успехом это могла быть фамилия Орлов, Малышкин, или даже Бирюков. - Но Бирюкову шестьдесят один! - пытается протестовать Тупикин. - И это лишний повод возрадоваться тому, что роль жениха будешь играть именно ты, а не он. А теперь извини, пожалуйста, я бы хотела начать свой рабочий день не с ссор и выяснения отношений, тем более с тобой, а с чашки кофе в одиночестве. Тупикин удаляется, и я только теперь понимаю, что мне стыдно перед Пашей. Наверное, мне стоило сразу же извиниться, но этот его утренний визит удивил меня настолько, что хотелось только одного - встать в защитную позу. Ближе к девяти в офисе появляется босс, который тащит в руках внушительный горшок с орхидеей. Это настолько непохоже на прошлого Казанского, что я едва удерживаюсь от вопроса, кому полагается эта прекрасная икебана. Он без слов ставит её на мой стол, подмигивает и удаляется в свой кабинет, откуда практически сразу просит принести ему кофе. А это значит то же самое, что и в остальные утра - мне придётся войти к нему и остаться наедине с Алексеем на несколько минут. - Доброе утро, босс, - как можно спокойнее произношу я через время, когда приношу Казанскому чашку кофе на подносе. И почти успеваю ретироваться к двери, когда он останавливает меня короткими и ёмким: - Останься. Мысленно чертыхаюсь, повернувшись к Алексею, лишь только крепче сжимаю в пальцах поднос. Не знаю, что он задумал, но у меня сегодня нет никакого настроения играть в его игры. - По дороге на работу я заехал и купил два билета в кино на сегодня, - говорит босс, доставая из внутреннего кармана пиджака два белых прямоугольника. Кладёт их на стол, пожимая плечами, как будто то, о чем он говорит, ничего ровным счётом для него не значит. Но я знаю, что такое проявление интереса и даже в некоторой степени заботы в мою сторону Алексею совсем не свойственно. - О! Какая-то фантастика, - старательно скрывая усмешку в голосе, читаю я на билетах название фильмов. - Ты не любишь фантастику? - Голос Казанского звучит встревоженно, хотя возможно, эта эмоция - всего лишь плод моего воображения. - Возможно, вы удивитесь, но я обожаю фантастику. Просто оценила чисто мужской выбор. - Это хорошо, а то я уже мысленно прикинул, что мне придётся отложить совещание на полчаса и сгонять за новыми билетами, - с искренним облегчением отвечает Алексей. - А вы решили брать быка за рога, - растягиваю я губы в не слишком-то весёлой улыбке. Не совсем понимаю, что чувствую в данный момент. Принятое вчера решение, сейчас, когда я нахожусь наедине с Казанским, уже не кажется мне настолько правильным, как-то было вечером. - А к чему медлить? - снова пожимает плечами Алексей. - Мало ли, что может случиться. Например, сердечный приступ от твоей красоты. - Не перегибайте, вам не идёт, - качаю я головой и все же разворачиваюсь, чтобы выйти из кабинета. - И да, я буду готова в шесть, вы же заедете за мной? - все же уточняю, стоя на пороге перед тем как выйти. - Разумеется. Я буду у тебя без пяти шесть, - отвечает Казанский, и я, коротко кивнув, возвращаюсь в приемную. Фильм больше похож на неплохую мелодраму в космическом антураже, чем на те фантастические ленты, которые я привыкла смотреть. Сидя в тёмном кинозале и уплетая попкорн, не могу избавиться от мысли, что Казанскому просто не может нравиться настолько сопливый сюжет. И это вызывает у меня удовлетворение - пусть первое свидание станет для него испытанием, как мне того и хотелось. Но он молчит, смотрит на экран с интересом или же делает вид. - Спорим, они в итоге никуда не долетят, - шепчет он, наклонившись к моему уху, от чего по телу пробегают толпы мурашек. И, кажется, Алексей прекрасно понимает, как именно я реагирую на его близость. -Спорим... долетят, - выдыхаю я, когда на мочке смыкаются горячие влажные губы Казанского. Внизу живота - туго сжатая пружина. И приятное тепло, от которого по венам разливается чистейшее возбуждение. Невозможно противиться ни ему, ни своему желанию, потому приходится делать вид, что мне наплевать на то, что делает мой босс. - Если проспоришь, с тебя поцелуй, - прикусив мочку, отстраняется Казанский, вновь откидываясь на спинку кресла. А мне мало того, что он со мной делает, но я всё же мысленно напоминаю себе о своих целях устроить всё так, чтобы Алексей перестал меня хотеть. - Кажется, мы договорились, что будем заниматься на свиданиях исключительно приличными вещами, - неуверенно говорю я, не поворачиваясь к Казанскому. - А мы разве занимались чем-то неприличным? - уточняет Алексей, вновь наклонившись к моему уху, чтобы я могла услышать его голос сквозь шум, доносящийся с экрана. И хоть и я, и он, стараемся говорить как можно тише, мне кажется, что о желании, рождённом внутри моим боссом, знает не только он сам, но и все люди в зале. - Черт, - ругнувшись, я поворачиваюсь к Алексею и киваю на экран: - Они все же не долетели. И как у тебя получается из любой ситуации выходить победителем? Это риторический вопрос, и улыбка Казанского, такая наглая и самоуверенная - лишнее подтверждение тому, что он прекрасно отдает себе отчёт в том, что именно я испытываю в его сторону. - Я просто делаю то, что должен. Или чего хочу. В этом и есть секрет моего успеха. Он поднимается из кресла, протягивает мне руку, и я почему-то без сомнения вкладываю в неё свою ладонь. - Куда мы отправляемся теперь? - спрашиваю у босса, когда он ведёт меня прочь из кинозала. - Ты хочешь отправиться куда-то ещё? - обернувшись ко мне, уточняет Алексей. - Я думал, что по плану у нас сегодня только кино. - Ну откуда я знаю, что там у тебя в планах? Это же ты у нас делаешь только то, что хочешь, а не я, - парирую, немного покоробленная его словами. - Но в целом, если у тебя больше нет никаких задумок, я бы предпочла, чтобы ты отвёз меня домой. Мы как раз выходим из кинозала, и толпа, в которой пребывали все это время, наконец редеет. Казанский смотрит на меня изучающе, а мне становится неуютно под его взглядом. Будто бы он понимает гораздо больше, чем ему следовало бы понимать. - Тогда я отвезу тебя домой. Не хочу наскучить тебе раньше, чем ты поймёшь, что у нас всё уж точно не ограничится тремя свиданиями. - Я так и знала, что ты рассчитываешь именно на это, - с улыбкой в голосе произношу я. - Посмотрим, - пожимаю плечами, крепче вцепляясь в ремешок сумки, как будто это действие может удержать меня от какого-то необдуманного поступка. - Значит, едем домой, предпочту чтобы твое «посмотрим» вскоре превратилось в уверенность, что тебе мало этих трёх встреч со мной. Мне ничего не остается, как продолжать следовать за Казанским, когда он вновь берёт меня за руку и выводит из кинотеатра. До чего самоуверенный нахал! Но мне, кажется, и вправду начинает это нравиться. Весь путь до моего дома мы проводим в молчании, лишь только когда оказываемся возле подъезда, до которого меня провожает Алексей, я охаю от неожиданности, когда он притягивает меня к себе, и властно жёстко целует. Поцелуй скорее грубый и быстрый, чем медленный и нежный. Казанский словно получает свой приз за проигранный мною спор, но делает это настолько внезапно, что я сильно ошарашена. После чего разворачивается и уходит обратно к машине, оставляя меня стоять и смотреть ему вслед, и в очередной раз сгорать от самых противоречивых эмоций. Я разбираю бумаги в приемной, на деле же думаю только о том, когда в офис придёт чертов Казанский. И жутко волнуюсь, а всему виной - невысокая женщина с самой незапоминающейся внешностью из всех возможных, которая терпеливо сидит на одном из стульев вот уже второй час. От кофе она отказывается, на все мои вопросы относительно того, чем я могу помочь, отвечает размытыми фразами, из которых я понимаю, что если кто ей и может помочь, то это Алексей Николаевич. Какое-то смутное подозрение не дает мне покоя, но я пока не могу понять, в чем именно оно заключается. Сам Казанский появляется в офисе ближе к одиннадцати утра, входит в приемную, и тут же его улыбка, которая обращена ко мне, меркнет, когда он находит взглядом свою посетительницу. А внутри меня подозрения крепнут с новой силой. Не поприветствовав ни меня, ни женщину, он подходит к кабинету открывает дверь, и едва ли не рычит короткое: - Входи. От его голоса даже мне становится не по себе, однако посетительница поднимается со стула, подходит к кабинету, и они оба скрываются за дверью. Я никогда не замечала за собой склонности подслушивать, однако сейчас понимаю, что сижу и чутко прислушиваюсь к каждому звуку или слову, которые могут донестись до меня из-за двери в кабинет босса. Но либо они говорят слишком тихо, либо увлечены чем-то другим, и я не слышу ровным счётом ничего. По истечении часа, по прошествии которого я успеваю известись, все же стучу в кабинет Алексея, и дождавшись раздраженного: «Что надо?» заглядываю внутрь, выдыхая. Казанский сидит за своим столом, что-то вычитывая в пухлой папке, лежащей прямо перед ним. Неприметная женщина - устроилась напротив него, сложив руки на коленях и внимательно наблюдая за Алексеем. - Сделать вам кофе? - спрашиваю у них, на что получаю такой взгляд Казанского, от которого мне тут же хочется провалиться сквозь землю. - Если бы я хотел кофе, я бы сам тебя позвал. Выйди, пожалуйста, и постарайся больше меня не отвлекать, пока я сам не попрошу обратного. Он цедит эти слова, а я вижу, что Казанский сдерживается из последних сил. Вот только не могу понять, одного - что повлекло за собой такую реакцию? Он словно снова превратился в того злого босса, который раз за разом обижал меня в прошлом. И он наверняка понимает, чем именно это может обернуться между нами. Если уж я интересую его как женщина, Алексею Николаевичу следует запомнить одну немаловажную деталь: подобным образом вести себя со мной я ему больше не позволю. Я просто прикрываю дверь за собой, возвращаюсь в приемную, из которой почти сразу же выхожу, решив уйти на обед пораньше, чтобы только больше не сидеть каменным изваянием за рабочим столом и не прислушиваться к тому, что происходит за дверями в боссов кабинет. Глава 3 Казанский появляется в кафе довольно скоро - не проходит и получаса с момента, когда я усаживаюсь за столик, который обычно занимаю за обедом. Без спроса устраивается рядом и бросает короткое: - Прости за офис. Он всё ещё на взводе, мне совсем не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это заметить. Но извинился - что совсем на него не похоже, а это значит - он может быть не совсем уж полной задницей, когда захочет. - Это можно счесть за просьбу начать тебя отвлекать? - не удерживаюсь я от вопроса. - Если да, то сейчас соберусь с мыслями и буду выполнять всё, что ни пожелаете, Алексей Николаевич. - Вера... -Что? - Я же извинился. - Предварительно доведя меня до сарказма. Больше так не делай, пожалуйста. Или срывайся на тех, кто тебя бесит, или вообще не срывайся. Сложив руки на груди, я отворачиваюсь, чтобы только не смотреть на Казанского. На лице его разливается не только злость, но ещё и усталость, и мне может быть, было бы даже стыдно, если бы я имела хоть малейшее представление о том, почему он вдруг стал таким в офисе. - Это адвокат моей бывшей, - наконец признаётся Алексей, сжимая переносицу пальцами. - Пришла сообщить мне, что мы снова встречаемся в суде. - По какому вопросу? - По такому вопросу, что эта сука нашла способ тянуть из меня деньги. - Адвокат? - Да какой адвокат! Невеста моя... несостоявшаяся. Прекрасно. У Казанского была невеста, о которой я не знала и - как понимаю сейчас - знать не хотела бы. Потому что, чёрт побери, ревную. Вот так вот неправильно и уродливо, но ревную. Алексей постукивает пальцами по столу, смотрит на меня безотрывно, а я набираюсь смелости и не отвожу взгляда. И не совсем понимаю, что именно чувствую. Точнее, эмоций настолько много, что понять, какая из них главенствующая, невозможно. - Почему она подала на тебя в суд? - все же интересуюсь я, решив, что если у нас с Казанским и могут завязаться отношения, то только после того, как между нами не будет никаких договорённостей. Потому что я очень не люблю сюрпризы подобного толка, и мне совсем не хочется сталкиваться с реальностью, окружающей Алексея, в которой будут бывшие в употреблении невесты, судебная практика и бог весть что ещё. Казанский молчит довольно продолжительное время, как будто ему нужно взять паузу, чтобы решить, имею ли я право знать все о его жизни или хотя бы об этой неприглядной её части. - Пока это всего лишь угроза, - наконец произносит он, тяжело вздыхая. - По крайней мере, я ещё ни разу до суда не доводил, и поверь, мне совсем не хочется проверять, дойдёт ли до него в принципе, если я откажусь выполнять условия Кристины. - Адвокат привезла тебе какие-то документы, что в них? - То же, что и обычно. Они там строчат какие-то доносы, приплетают левых свидетелей, в общем и целом, ничего нового. - А в чем она тебя обвиняет? - В нанесении побоев. Эта информация настолько сбивающая с толку, что я едва сдерживаю нервный смешок, который был бы совсем не к месту. Но скрыть удивление, которое отражается на моем лице, мне не удается. Нет, Казанский не пай-мальчик, которого совершенно невозможно в подобном подозревать. Однако мне совсем не верится в то, что он способен ударить женщину. Он может быть грубым, злым, он может рявкнуть, но чтобы применить физическую силу к слабому полу - очень и очень сомневаюсь. - Только не говори мне, что ты представила, как я избиваю Кристину, - с каким-то разочарованием в голосе произносит Казанский. - Я не могла бы этого сделать даже при очень большом желании. Во-первых, я совершенно не представляю как выглядит эта твоя Кристина. Во-вторых, ты прав, нафантазировать, как ты поднимаешь руку на женщину - весьма проблематично, даже несмотря на то, что на воображение я никогда не жаловалась. - Я был пьян, ни черта не помню. Мы с ней регулярно ругались, она требовала все больше и больше, а я не готов был давать ей слишком много. Тем более, что у Кристины в основном были потребности в материальных ценностях. - Интересно, как у этой распрекрасной женщины вообще появился статус твоей невесты? - хмыкаю я, но тут же добавляю: - Впрочем, не отвечай, это был скорее риторический вопрос. - И все же отвечу, с твоего позволения, - веско произносит Алексей. - Если тебя это успокоит, то я и сам довольно быстро понял, что Кристина - это не то, что я хочу видеть рядом с собой до конца своих дней. Наверное, это и сыграло со мной злую шутку. Кристина поняла мой настрой, а терять «дойного козла», она не собиралась. От этих слов я не сдерживаюсь, запрокидываю голову и начинаю совершенно искренне и чуть нервно хохотать. Определение «дойный козёл» настолько не подходит, но и одновременно кажется подходящим для Казанского, что это может вызывать у меня только желание смеяться, ничего кроме. - А вот мне совсем не до смеха, - мрачно говорит босс, но я вижу, что губы у него дрожат от сдерживаемой улыбки. - В общем, я не помню, как все произошло. Помню лишь, что вечером накануне того, в чем обвиняет меня Кристина, мы поругались так, как я не ругался ни с кем и никогда. - Даже хуже, чем то было, когда я согнала тебя со своего рабочего стола, а ты прилюдно унизил меня перед сотрудниками? - вскидываю бровь, уточняя. Не то чтобы мне хочется напоминать Казанскому о том, каким козлом он может быть, но и промолчать все же не удаётся. - Поверь мне, Вера, то, как мы с Кристиной поругались в тот вечер, тебе даже не снилось. Он взял паузу, словно бы сейчас был мыслями совсем не здесь, а в том вечере, о котором рассказывал мне. А я гадала, что же такого могло произойти, если сейчас Казанский столкнулся с настолько отвратительными проблемами. - В общем, я ушел из дома... - Только не говори, что вы ещё умудрились жить вместе, - не сдержав удивления, перебиваю я Алексея, на что он лишь пожимает плечами, и я снова испытываю какую-то чудовищную, необъяснимую и неправильную ревность. - Так вот, вернулся я обратно почти на рассвете, набравшись в баре так, что не помнил даже собственного имени. А наутро оказалось, что Кристина успела побывать в травмпункте, и у неё на руках есть медицинские документы о нанесённых телесных повреждениях. - Она что, действительно выглядела так, будто ты её избил? - В том и дело, что нет. Сидела перед телевизором, приложив к щеке пакет со льдом, но никаких синяков или кровоподтёков я не видел. - Понятно, - протянула я, пытаясь сопоставить все факты воедино. - И что в итоге? - А в итоге она поставила мне ультиматум. Она не будет давать этому делу судебный ход, если я буду продолжать содержать её и дальше. - То есть, ей вовсе не важно было чтобы ты продолжал и дальше быть её женихом? - Нисколько. Я же говорил, этой суке нужны мои деньги, и ради того, чтобы получать от меня щедрые отступные каждый месяц, она готова пойти на всё. - Что случилось сейчас? Почему у тебя снова нарисовался на пороге её адвокат? - Потому что мне это осточертело! - Казанский, во мгновение ока превратившись в того самого злого босса, воспоминания о котором ещё очень свежи, сжимает челюсти с такой силой, что на щеках играют желваки. А я искренне рада, что эта злость направлена совсем не в мою сторону. - Я не собираюсь и дальше позволять ей делать из меня того самого «дойного козла». - А у тебя есть выбор? - вскидываю я бровь, не понимая, чего именно хочет добиться Казанский. - Выбор есть всегда, Вера. Другое дело, что любой вариант в этом случае - не совсем то, чего бы я желал, что бы я ни выбрал. - И чем в итоге завершилось всё сейчас? - Тем же, что и обычно. Но я предупредил Кристину через адвоката, что это была последняя подачка, которую я готов ей бросить. - Понятно, значит мне предлагаешь встречаться с человеком, который не сегодня-завтра угодит в тюрьму, - желая немного разбавить напряжение юмором, произношу я с улыбкой на губах. И тут же понимаю, что это был опрометчивый шаг. Дурацкая шутка вновь делает из Казанского человека, который готов взорваться в следующую же секунду. Мне даже не нужно дожидаться его реакции на мои слова, чтобы понять, что сейчас рванёт. Впрочем, он умудряется взять себя в руки, и цедит со злостью, которой пропитано каждое его слово: - Вера, заруби себе на носу, если ты не хочешь попасть под мою горячую руку, не смей шутить со мной подобным образом. А сейчас извини, я лучше пойду, пока не натворил каких-нибудь дел. Только огромным усилием воли я сдерживаюсь от того, чтобы присовокупить к уже сказанному ещё какую-нибудь идиотскую фразу, провожая Казанского взглядом. В голове моей снова - настоящий ураган самых разнообразных эмоций. И вновь и вновь я погружаюсь в ту ситуацию, где есть только я и Алексей. И те самые проблемы, с которыми столкнулся он, и которые почему-то начинают казаться мне и моими тоже. После чего возвращаюсь в офис, где Алексея нет. В приемной сидят посетители, и мне приходится извиниться и сообщить им, что босс отбыл по срочным делам, и назначить им встречи на завтра. Так заканчивается этот странный день, который не приносит мне ничего, кроме новых нерешенных вопросов. На следующее утро я понимаю, что Казанский не желает со мной разговаривать ни о чем, кроме дел. И это даже хорошо - даёт мне возможность немного отдохнуть и поразмышлять на досуге о том, как же быстро моё желание испортить отношения с боссом сменилось какой-то чудовищной потребностью видеть его каждый день, общаться с ним и понимать, что он все так же мной очарован. Хотя, я сильно сомневаюсь до сих пор, что за этими словами стоит действительно что-то реальное. Мы почти не пересекаемся с ним во время работы, он проводит совещание, которое длится несколько часов кряду, молчаливо подписывает документы, которые я кладу ему на стол. Несколько раз за день просит кофе, а вечером, коротко попрощавшись, уезжает домой, не сказав мне больше ни слова. Я же решаю провести этот вечер с пользой: звоню отцу, чтобы договориться с ним о переезде в новую квартиру. Однако меня ожидает сюрприз и здесь - отец извиняется и просит перенести наши с ним дела на завтрашний день. И в голосе его сквозит что-то настолько таинственное и необычное, что я начинаю подозревать, что ему все же удалось найти общий язык с какой-нибудь женщиной. Домой я приезжаю, по дороге зайдя в гипермаркет и набрав разных фруктов, и решаю устроить себе небольшие девчачьи посиделки, где единственным действующим лицом буду я. Вновь устроившись на подоконнике, открываю дневник и начинаю изливать в него свои мысли. «Уже не знаю, что именно испытываю из всего того бесконечного потока эмоций и чувств, которые охватывают меня каждый раз, когда я вижу перед собой Казанского. Только с ним все меняется настолько быстро, что всё пережитое больше похоже на мельтешащий перед глазами калейдоскоп, чем на то, в чем я могу разобраться сама без лишней помощи. Этот мужчина поистине был создан для того, чтобы сводить с ума меня, и как я теперь подозреваю, ещё множество женщин, которые были у него до этого момента, и которые будут после». Написав это, я прикусываю нижнюю губу, понимая, что даже простые, выведенные на страницах дневника строки, причиняют мне какие-то жутковатые ощущения. А всему виной понимание, что я полностью права в этих эмоциях. Ведь после меня у Казанского обязательно будет кто-то, с кем он вот так же будет проводить время, кому будет рассказывать о том, насколько поражен и восхищен, и пытаться добиться этого «кого-то» чего бы ему это ни стоило. А ещё я размышляю о том, что связывало нас с Казанским год назад, когда он только прибыл в наш офис. Нелепая ситуация, когда я приняла его за другого, и попыталась поставить на место прилюдно, обернулось тем, что Алексей начал воспринимать меня не иначе, как личного врага. Я никогда не понимала женщин, которым было в удовольствие стать жертвой так называемого стокгольмского синдрома, но когда на третий день нашего «милого» общения с Казанским осознала, что он вызывает у меня эмоции отличные от злости или обиды, вернее, не только их, моё удивление собственным чувствам, которые я стала испытывать по отношению к Казанскому, было столь огромным, что я впала в ступор. Впрочем, чем дольше мы с ним общались, тем больше я понимала, что влюбилась в этого невыносимого типа так сильно, что каждое его действие и каждое слово, направленные в мою сторону, причиняют мне невыносимую боль. Он никогда не переходил границы, когда донимал меня, однако чем явственнее мне становилось, что я никогда не заинтересую его как женщина, тем больше горечи накапливалось у меня в душе. И когда он всё-таки уехал, я поняла что испытываю не только облегчение, но ещё и острую боль, от понимания, что никогда его больше не увижу. Если бы я знала тогда, как сильно ошибаюсь. Глава 4 Неожиданный звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть, нахмурившись посмотреть на часы, но, обнаружив, что стрелки показывают всего девять вечера, все же пойти открывать непрошеному визитёру. Когда смотрю в глазок, с губ моих помимо воли срывается удивлённый возглас: за дверью стоит Казанский собственной персоной. Первое желание, которое у меня возникает этот момент - не открывать даже под дулом пистолета. Впрочем, оно быстро сменяется другим - увидеть его в своей квартире и понять, что нас связывает не только работа и проведённая вместе ночь, а нечто гораздо большее. - Вот уж кого не ожидала сегодня увидеть, так это тебя, - вместо приветствия произношу я, распахивая дверь перед Алексеем. - Можно войти? - уточняет он, но, не дождавшись моего разрешения, входит в прихожую, глядя неотрывно в мои глаза. - Я уверена, даже если было бы нельзя, ты бы все равно вошёл, > вздыхаю я, закрывая за Казанским дверь. Он осматривается в моей квартирке, пока я судорожно вспоминаю, не оставила ли я где-нибудь грязного белья и вынесла ли за собой посуду после завтрака. - Вошёл бы, - говорит он, кивая. - Это входит в список тех самых наших свиданий? - уточняю, пытаясь придать голосу деловых ноток. Но тут же теряю все здравые мысли, когда Алексей делает ко мне шаг и выдыхает в губы: - А ты хочешь, чтобы входило? Это звучит настолько двусмысленно - или в этот момент только кажется мне таковым - что у меня не хватает слов, чтобы ответить. И возможностей - тоже. -Ты мне нужна, Вера, - шепчет едва слышно Казанский прежде, чем наброситься на мой рот по- звериному голодным поцелуем. Стон, который даже не пытаюсь сдержать, звучит как капитуляция. И стонать мне хочется вовсе не от того, что делает Алексей, хотя это безумно возбуждает и приятно. Стонать хочется от того, что он сказал мне... «Ты мне нужна, Вера». Не знаю как и для чего - для постели на сегодня или в его жизни хоть на несколько мгновений - но это ощущение, что он испытывает во мне потребность, заводит сильнее того, что вытворяют его руки и губы. Ладони Казанского ложатся на мои ягодицы, сминают до боли. Он делает шаг, понуждая меня отступать к стене, пока я не упираюсь в неё спиной. - Подними руки наверх и держи их так, - хрипло приказывает он мне, и я подчиняюсь. - Не отпускай, пока я не позволю. Это приказ. Нерушимый. И я готова сейчас исполнить его и ещё миллиард приказов, которые будет отдавать мне Казанский. Потому что нуждаюсь в нём точно так же, как и он во мне, даже если его потребность исчисляется минутами. Он скользит по моему телу руками и губами. Опускается передо мной на колени, будто капитулируя окончательно, и несмотря на то, что буду следовать за ним в нашем общем безумии, я ощущаю превосходство. Это меня он хочет так, что готов сейчас на всё. Это я для него - центр вселенной - по крайней мере, в данное мгновение. Горячий рот Алексея оставляет на подрагивающем животе влажные следы. Он целует меня неспешно, едва ли не невесомо, распаляя внутри осознание, что мне мало. И что будет мало всегда, сколько бы он ни дал мне в ответ. Руки нетерпеливо-дразняще стаскивают кружевное бельё, шире распахивают полы халата, пока я не остаюсь перед Казанским обнажённой, беззащитной... откровенно открытой. И я вижу, как выражение его лица меняется. Как на смену вынужденной терпеливости приходит прямо противоположное - жажда. Острая и звериная. Голодная потребность иметь меня, наплевав на всё. На то, чего желаю я, на то, к чему привыкла. На то - испытываю ли я в этот момент наслаждение, или же каждый мой миг пронизан сладкой болью. Казанский просто будет брать меня, а я - давать делать со мной всё, чего бы он ни пожелал. Теперь я понимаю, почему он приказал мне не опускать рук - в такой позе я вся в его власти. И он знает, что я не стану протестовать, потому что хочу его не меньше, чем он меня. Алексей закидывает мою ногу себе на плечо, жадно вдыхает аромат моего вожделения. Стоящий подле меня на коленях, он совсем не кажется мне побеждённым. Напротив - я чувствую, что именно я в этот момент подчинена его власти. Некоторое время он смотрит на то, насколько я открыта перед ним, после чего подаётся и проводит языком по влажному лону. Снизу-вверх, невесомым касанием, от которого я едва не взрываюсь оргазмом. Я даже не могу дать определения тем звукам, что срываются в этот момент с моих губ. Не стоны, но и не крики - что-то совершенно иное. Хотя, видит бог, если бы Казанский приказал мне кричать под его руками и губами, я сделала бы это без лишних протестов. - Расслабься... ты напряжена, - выдыхает Алексей и следом за этим начинает ласкать меня ртом. Сначала медленно, неспешно - обводит клитор, опускается языком к истекающему соками влагалищу. Но тут же возвращается обратно. Ударяет по напряжённому бугорку, снова опускается вниз. Мне стоит огромных усилий стиснуть зубы и стоять вот так, не в силах произнести ни звука. Я закрываю глаза, потому что видеть всё то, что творит со мной Казанский, невозможно. Хочется взорваться - мгновенно, без права на возрождение. Но я терплю, потому что знаю - впереди меня ждёт такое острое наслаждение, что от него сорвёт все тормоза. Он наконец поднимается на ноги и на губах его загорается такая порочная улыбка, что это сводит меня с ума окончательно. - Хорошая девочка... Послушная, - выдыхает, и я опускаю руки, чтобы схватиться за его плечи, потому что секундой позже он расстёгивает ширинку на джинсах, высвобождает возбуждённый член и начинает меня трахать. Вбивается яростно и быстро, распиная меня на гладкой поверхности, впиваясь жёстким поцелуем мне в губы, выпивая мои стоны. Это даже не секс, и уж тем более не занятия любовью. В эти мгновения я явственно понимаю значение выражение «брать женщину». И мне это нравится. Нравится чувствовать его грубые движения, кричать от сладкой боли, когда Алексей растягивает меня собой. Нравится яростно целоваться с ним, впускать в рот его язык, на котором остался мой вкус и лгать себе, что у Казанского так могло быть и будет только со мной. На следующее утро просыпаюсь ни свет ни заря. Понимание, что возле меня лежит мужчина, настолько непривычное, что сон как рукой снимает. В полумраке комнаты некоторое время наблюдаю за тем, как спит Алексей - на спине, раскинув руки. Его грудная клетка мерно и спокойно вздымается в такт ровному дыханию. Всё моё тело приятно ломит после того, чем мы занимались с Казанским едва ли не до утра. Несмотря на то, что спала я от силы пару часов, продолжать и дальше валяться в постели мне не хочется. А вот отправиться на кухню и приготовить себе Алексею вкусный завтрак - очень даже. Я даже готова забыть на сегодняшнее утро о своей обычной диете, ибо если мы продолжим упражняться с Казанским в таком же темпе, я буду сжигать калории быстрее, чем успевать их поглощать. И вновь не понимаю, что же всё-таки испытываю. С боссом всё слишком остро. И ощущений тоже слишком много - опасение, тревога, удовлетворение. Осознание, что мне хочется верить, будто у Алексея никогда не было ничего подобного. Ложь самой себе, что он ничего не испытывал похожего с другими женщинами. Морщусь, когда эти мысли приходят мне в голову, ибо они настолько наивные, то сбыться могут разве что во сне. Казанский просыпается минут через десять после того, как я начинаю замешивать тесто для блинчиков. - Если бы я знал, что ты такая прекрасная хозяйка, женился бы на тебе ещё год назад, - говорит он, подходя ко мне сзади и выдыхая эти слова мне в затылок. - Какой же ты лжец, - парирую, поставив сковороду на плиту. - Год назад ты бы на мне не женился даже если бы тебе пригрозили смертной казнью. И не смей уверять меня в обратном, я просто не поверю. - Зря ты так думаешь, - признается Алексей, устраиваясь за столом, и я чувствую на себе его пристальный взгляд. Он следит за каждым моим действием, и от этого мне становится не по себе, и хочется сказать ему, чтоб он перестал меня смущать. - Если ты думаешь, что причина того, что мы с тобой воевали тогда, крылась в твоей полноте, то ты совершенно неправа. - Алексей, давай не будем, - мрачнею я, начинаю печь блины. - Это не повод для утренней беседы, согласись? - Совершенно не повод - кивает Казанский, окидывая меня голодным взглядом. Как будто не блинов хочет на завтрак, а совершенно другое блюдо. - Я вот думаю, скорее бы выходные, отправимся с тобой куда-нибудь вдвоём, - безапелляционно говорит мне, даже не спросив на то моего согласия. И мне это нравится. По крайней мере, протестовать против такого развития событий мне совершенно не хочется. - Вряд ли получится, - качаю я головой, ловко переворачивая блинчик. - На выходных скорее всего я буду занята разбором вещей в новой квартире. - Ты переезжаешь? - Да, папа настоял на том, чтобы я жила теперь поближе к работе. Осталось только перевезти вещи и сдать эту квартиру. - Значит, будем перевозить твои вещи на выходных, - уверенно говорит Казанский, и вдруг добавляет совершенно неожиданное: - Заодно познакомлюсь с твоим отцом. И это тоже звучит настолько чужеродно, что у меня нет сил даже на то чтобы удивится. - А у тебя, как я погляжу, совершенно серьезные намерения, - пытаясь перевести все в шутку, говорю я Алексею, не понимая как реагировать на его желание познакомиться с моим папой. Возможно, для босса это совсем неважно, и он просто хочет побыть в компании со мной и моим отцом, ничего особенного в это не вкладывая. В самом-то деле, мы же не в восемнадцатом веке, чтобы просить у моего родителя разрешения на то, чтобы ухаживать за мной. Тем более сейчас, когда мы с Алексеем уже дважды переспали. - А я погляжу, ты ещё этого не поняла, - совершенно будничным тоном, как будто говорит о том, что само собой разумеется, отвечает Алексей. И мы замолкаем. Я быстро пеку блинчики, босс думает о чем-то своем, а я не пытаюсь вмешиваться в ход его мыслей. Тем более что мне есть о чем поразмыслить наедине с собой, и раз уж я решила пока не обсуждать с Казанским ничего из того, что одолевает меня со всех сторон, значит мне и разбираться с этим в одиночестве. Завтракаем мы тоже в полном молчании. Алексей набрасывается на блины с такой жадностью, будто до этого не ел как минимум сутки. У меня же напрочь пропадает аппетит, потому что вдруг начинает казаться, что это утром - первое и единственное из тех, которые мы проведём вместе. На работу мы едем порознь. Как ни старается Казанский уговорить меня подбросить до работы, я убеждаю его в том, что пока являться вместе нам точно не стоит. Тем более, мне нужно много времени на то, чтобы привести себя в порядок, а ему - отправиться домой, чтобы переодеться в деловой костюм. Этим утром я собираюсь особенно тщательно. Хочется быть для Алексея особенной хотя бы на время, что отведено нам с ним на то, чтобы быть вместе. Думать, что у него есть кто-то ещё, о ком я не знаю, как не знала о его невесте, не хочется. Однако жизнь Казанского и его проблемы настигают меня, едва я вхожу в офис за пять минут до начала рабочего дня. Из-за двери в кабинет босса раздаются такие крики, что я удивляюсь тому, как наш офис выдержал и не рухнул ко всем чертям. Визгливый женский голос перемежается громоподобным мужским, в котором я с лёгкостью узнаю Алексея. Нехорошее предчувствие холодит мою душу, когда я понимаю, что вероятнее всего, визжащая женщина - это та самая Кристина. Замираю на месте на несколько бесконечно долгих секунд, а шум крови в ушах не дает расслышать толком, что же они кричат друг другу. Да и не моё это дело, если уж так посудить. Тогда почему мне хочется сбежать, и пока не видеть ни Казанского, ни стен этого офиса? Я все же нахожу в себе силы чтобы занять место за рабочим столом, включить компьютер и погрузиться в работу. Но настойчивые крики, пробивающиеся даже сквозь толщу ватной тишины, которой заложило голову, не дают мне сосредоточиться ни на чём. Глава 5 Наконец дверь в кабинет босса распахивается, и он пулей вылетает в приёмную, даже не удостоив меня взглядом. А следом за ним выходит размалёванная блондинка, которой бы стриптиз в клубе танцевать, а не появляться в приличных местах. По крайней мере, именно такие мысли приходят мне в голову, когда я осматриваю её с ног до головы. - Что? - спрашивает она у меня голосом торговки с рынка. - Интересно? - Довольно интересно, - согласно киваю я, сдерживая улыбку. - Чем вы так разгневали босса, что он сбежал, лишь бы только не сесть по сто пятой? - А тебе какое дело? Она подходит ко мне, останавливается возле стола, опирается на него руками. Меня окутывает довольно приятный, хоть и немного приторный аромат дорогих духов. - А! Дай угадаю. Это тебя сейчас видимо Лёша трахает на работе. А дома кого-нибудь ещё. А в командировках ещё кого-то. Только ты зря паришься, девочка. Если хочешь получить от этого урода хоть что-то, вставай в очередь. - Сплю я с Казанским или нет - это дело совершенно не вашего ума, если конечно он у вас есть. Однако начинаю понимать Алексея. Я бы тоже, пожалуй, начинала кричать благим матом, если бы ко мне на работу пришел кто-то вроде вас. Не знаю, что на меня находит, но при виде того, как лицо Кристины искажается, я получаю настоящее удовлетворение. А она смотрит на меня, словно бы решая, опуститься ли всё же до уровня той самой базарной торговки, или же попытаться сойти за умную. Я никогда не пересекалась в своей жизни с подобными женщинами. Конечно, знала, что они существуют в природе, но вот так лицезреть подобную особу перед собой и понимать, что волей-неволей косвенно имею с ней общие точки соприкосновения - удовольствие из малоприятных. - Знаешь что? Как я и сказала - ты зря паришься. И дело не в бабле, которое Лёша готов зажать, только бы не тратиться на то, на что ему потратиться совсем не помешало бы. Дело в том, что ты - лишь одна из тех, кто у него есть. Скорее всего, он уезжает домой и трахает там ещё кого-то. Даже одновременно - и такое бывало. В общем, жаль мне тебя... Так бросаться на защиту этого урода... Клянусь, было бы в разы лучше, если бы Кристина затеяла драку. Не потому, что я ей верю, нет. Хотя и знать наверняка ложь ли это, не могу. Но уже понимаю, что сказанное ею будет меня грызть изнутри. Порождать сомнения в том, что я достаточно интересую Казанского, чтобы он не хотел больше никого и никогда. И я буду изводиться, задавая себе миллиард вопросов, главным из которых станет: «Какого чёрта мне тогда всё это нужно?». -Ты ещё здесь? - раздаётся устало-раздражённый голос Алексея от двери в приёмную, и мы с Кристиной как по команде поворачиваем головы в его сторону. - Добавить мне нечего. Пошла вон. Я вижу, как она сомневается в том, что делать. Переводит надменный взгляд на меня, на губах её появляется улыбка, полная презрения, и я отвечаю ей точно такой же. И физически ощущаю раздражение и злость Казанского. Кристина всё же выходит. Проплывает по приёмной будто королева, и едва за ней закрывается дверь, Алексей тихо цедит сквозь зубы: - Сука... Я тяжело вздыхаю. Спорить мне не хочется - потому что согласна с боссом на все сто. Только вот факт того, что Кристине удалось меня зацепить и вывести из себя, мне совершенно не по нраву. - Чего она тебе наговорила? - спрашивает Казанский, подходя к моему столу. Выглядит встревоженным, и его беспокойство мне приятно. - Да ничего такого. Пыталась открыть на тебя глаза. Мне совсем не хочется усугублять и без того острую ситуацию, хотя, наверное, было бы лучше обсудить всё с Казанским, поделиться с ним своими опасениями, вот только я знаю, чем это закончится. Он, вероятнее всего, взорвётся, обвинит меня в том, что я поверила Кристине, которую видела впервые в жизни. И присовокупит что-нибудь ещё. Но даже если промолчит - я не буду знать, что он там себе надумает. Так что пока пусть всё остаётся так, как есть. - А от тебя чего хотела? А я ей передал неполную сумму. И сообщил, что это был последний раз. Знал ведь, что припрётся, и всё равно она умудрилась меня довести до белого каления. - А если тебе с ней поговорить, чисто по-человечески? Не может же она трясти с тебя деньги вечность. - Она бы поняла по-человечески, если бы была человеком, - цедит Казанский с такой злостью в голосе, как будто я предложила что-то из ряда вон выходящее. А я молчу, не зная, стоит ли добавлять ещё хоть что-то. - Ладно, - выдыхает Алексей, взъерошивая волосы пятернёй. - Никакого настроя на работу, а у меня ведь сегодня очень важная встреча. - Успокойся, я приготовлю тебе кофе. Мы потом обязательно что-нибудь придумаем. Я снова погружаюсь в изучение бумаг, на которые смотрю невидящим взглядом. Всему виной моя растерянность. Я напрочь не понимаю, что делать и говорить, чтобы Казанский не злился ещё и на меня. Он уходит в свой кабинет, ни слова не говоря, просто пересекает приемную и скрывается за дверью. И я чувствую, что мне пока легче вот так, когда не вижу его рядом. Казанскому, видимо, тоже легче не видеть никого, по крайней мере, в ближайшее время. И в этот момент нам обоим лучше плыть по течению. Выходные наступают совершенно неожиданно. Проснувшись утром в субботу, я не сразу понимаю, что на работу сегодня ехать не нужно. Равно как и не нужно было подниматься ни свет ни заря. Вполне можно поваляться в постели подольше, но я всё же встаю, чтобы отвлечься на грядущий переезд. И даже рада тому, что у меня есть возможность переключиться на занятия хоть и довольно скучные, но способные дать мне возможность сделать глоток свежего воздуха. Ближе к полудню приезжает отец, а я понимаю, что последний час только и делала, что думала о Казанском. Ведь он же собирался мне помочь с переездом, но мы так и не обговорили ничего конкретно - просто было некогда. Так что вполне может статься, что он напрочь забыл о своём обещании, поглощённый переживаниями, которые занимают все его мысли. - Веся... Весь, - зовёт меня папа по имени, которое дал мне когда я была ещё маленькая, и которое так и перекочевало во взрослую жизнь. Сначала я была Верусей, потом стала Весей. - М? Прости, пап, я отвлеклась на рецепты, - демонстрирую я отцу книгу, в которую так ни разу и не заглянула с того момента, как взяла в руки десятью минутами раньше. - Да? И что там пишут? - усмехается отец, и я понимаю, что он не верит ни единому моему слову относительно чтения. - Прости, пап... Я задумалась, - признаюсь ему, и тут же вздрагиваю, когда от незапертой входной двери доносится: - Надеюсь, обо мне? Я физически чувствую напряжение, которое повисает в воздухе. Нет, отец никогда не был против моих ухажёров, но они никогда и не заявляли о себе настолько нагло с порога, как это только что сделал Казанский. Который, кстати, с самой, что ни на есть, нахальной улыбочкой смотрит на меня. После чего принимает совершенно серьёзный вид, заходит в квартиру и протягивает руку моему отцу. -Алексей, - представляется он. - Василий, - с таким же выражением на лице отвечает папа. И добавляет веско: - Отец Веры. - Парень Веры, - тут же расставляет остальные точки над «ё» Казанский. Хорошо хоть женихом не назвался, и то хлеб. - Ну что же мы стоим? - выдавливаю я, чувствуя неловкость. - Пойдёмте выпьем кофе. То, что мои мужчины окончательно нашли общий язык, стало ясно, когда мы перевезли мои вещи в новую квартиру, и отец, потирая руки, предложил заказать на дом пиццу или пасту, а заодно немного выпить за знакомство. Я от пиццы и пасты отказалась, равно как и от алкоголя, а вот Алексей с удовольствием согласился. Наскоро нарезав салат и пожарив себе стейки из говядины, я накрыла импровизированный стол прямо на полу в кухне. Новая мебель, купленная по случаю переезда в новое же жильё, стояла в коробках по углам квартиры, и собирать её предстояло в самом обозримом будущем. Я позвала Алексея и отца, которые о чём-то переговаривались на балконе, достала бутылку вина и, протянув её Казанскому, села по-турецки на расстеленное на полу покрывало. - А у тебя здесь уютно, - похвалил он квартиру, устраиваясь рядом. - Мы тут с Васей решили, что если балкон хорошенько утеплить, там можно даже кальянную сделать. Ну надо же! Они с Васей решили. Я поджала губы, чтобы не улыбаться или даже не смеяться. Мужчины выглядели серьёзными, так что моя минутка веселья была бы совсем не кстати. Но не уточнить не могла: - Кальянную? Интересно, для кого? - Ну, ты же будешь нас приглашать в гости хоть иногда? - не сумев скрыть тревоги в голосе, поинтересовался Казанский. Будто бы я его уже вот-вот собиралась отправить с вещами на выход. - Хоть иногда буду, - старательно сохраняя покер-фейс, кивнула я. - Веся, ты чего такая вредная? Нет, это решительно невозможно. Услышать такое от отца в свою сторону я никак не ожидаю. Это вызывает у меня приступ хохота, который я даже не собираюсь сдерживать. Просто запрокидываю голову и начинаю искренне смеяться, пока Алексей и папа с недоумением смотрят на меня. Один застыл со штопором, который так и не докрутил в горлышко бутылки, второй - с куском пиццы наперевес. - Вы бы видели свои... лица, - с трудом отсмеявшись, я вытираю слёзы, выступившие на глазах, и, кашлянув киваю сама себе. - Пускать вас буду, вредничать больше не буду. Навряд ли они понимают, что послужило причиной тому, что я так и сижу, посмеиваясь, потому просто предлагаю: - Давайте выпьем за новоселье и за то, что у нас такая приятная компания. - Давайте, - с сомнением, которое исчезает мгновением позже, поднимает тост Казанский. Пожалуй, я впервые вижу его таким. Каким-то спокойным, даже умиротворённым. Как будто он наконец оказался в том месте, к которому стремился всю свою жизнь. Впрочем, скорее всего, я самообманываюсь, потому что мне очень хочется, чтобы это было правдой. Они снова начинают обсуждать что-то вполголоса, в основном эти разговоры связаны с квартирой, которую отец и Алексей собираются продолжить обустраивать, даже не спросив моего на то мнения. Но им и не нужно его спрашивать. Я сама сейчас совершенно спокойна, мне не хочется думать о чем бы то ни было, равно как и решать какие-то проблемы. Отец уезжает через пару часов, они с Алексеем успевают посмотреть в моем ноутбуке названия то ли цемента, то ли чего-то ещё - я даже не желаю вдаваться в подробности происходящего. Лишь только предупреждаю строгим, как мне самой кажется, голосом, что не потерплю, если они превратят моё новое жилище в помещение, в котором по углам будут складироваться всякие мешки с песчаной смесью, и в которой ремонт растянется на годы. Отойдя к окну, я смотрю на вечерний город. Обычно он успокаивает меня, но сейчас, когда я чувствую кожей присутствие Казанского, ничто, кажется, не способно избавить меня от того предвкушения, которое разливается по венам. Он подходит сзади, невесомо проводит ладонями по моим рукам, и я вздрагиваю, будто по телу только что прошел разряд в двести двадцать. - У тебя офигенный папа, - признается Казанский, шепча мне эти слова на ухо. И я с огромным трудом понимаю, что именно он говорит. - Поверь мне, ему ты понравился тоже. Он довольно легко сходится с людьми, а вот мои мужчины его никогда не радовали. - Ты водила при папе домой мужиков? - удивлённо-насмешливо спрашивает Казанский, и его рот горячим дыханием опаляет кожу на шее. - Даже если водила, сейчас самое последнее, о чем я могу думать, - это чужие мужики. - Вот это правильно, я бы не потерпел, чтобы в моем присутствии ты думала о других. По моим губам скользит лёгкая улыбка. Наверное Алексей так и не понял, что когда он рядом, я в принципе не могу ни о чём думать. А уж тем более в моих мыслях нет места другим мужчинам. Впрочем, спешить разубеждать его я не спешу, мне даже приятно знать, что он готов ревновать меня к кому-то мифическому. Эту ночь мы проводим вместе, и Казанский не устает удивлять меня. Он настолько нежен и предупредителен со мной, что мне кажется, я ещё буду очень долго поражаться тому, сколько всего сокрыто в этом мужчине. Когда он рядом, мне совсем не хочется думать о том, что нас с ним впереди ждёт множество проблем. И что я сейчас совершенно не могу представить, как именно мы будем их решать. Но я же так хотела позволить себе хоть немного почувствовать себя нужной ему, и разменивать эту возможность на тревоги категорически не собираюсь. По крайней мере, пока. Глава 6 Казанский становится другим уже на следующий день, когда мы с ним приезжаем на работу. На этот раз вместе, потому что ни я, ни он не хотим скрывать того, что кажется настолько очевидным, когда мы вместе, что никаких сомнений ни у нас, ни у сотрудников офиса это не вызывает. Напряжение сковывает Алексея сразу же, едва мы с ним заходим в офис. Он будто бы чувствует какую- то опасность, впрочем, мне и гадать не нужно, какую именно. И хочется заверить его, что все будет хорошо, но даже я не верю в эту возможность. Наверняка, я просто слишком утрирую, но мне почему-то кажется, что вся эта история с Кристиной так просто не закончится. И в ней пострадает не только Алексей, но и я. К обеду я успеваю довести себя этими мыслями до какого-то странного состояния, и мне снова хочется побыть наедине с собой. Сообщив боссу, что я ухожу обедать одна, и получив кивок с его стороны, иду в кафе, где почти не притрагиваюсь к еде. Меня начинают одолевать идиотские желания. Например, найти адрес Кристины и съездить к ней. Правда, о чём с ней говорить и что ей предлагать, я не знаю. Да и предложить мне особо нечего. Перебрав несколько вариантов, чем же может закончиться наша встреча, я все же решаю пока оставить все так как есть. Возможно, эти её адвокатские игры и угрозы - всего лишь театральная постановка, за которой нет ничего. Казанский идёт на определённый риск, посылая Кристину ко всем чертям с её условиями, но этот риск может сыграть в итоге на его стороне. Вернувшись в офис, я сталкиваюсь с ещё одной проблемой, как будто мало их на мою голову за последнее время. В приемной меня ожидает Тупикин, который сначала смотрит настороженно, будто внезапно передумал говорить, за чем пришёл, а потом выдает то, от чего у меня мгновенно холодеют руки. - Сегодня босс вызвал меня к себе, спрашивал о тебе снова. Я не стал говорить расплывчато как в прошлый раз. Солгал ему, что мы действительно жених и невеста. Мне хочется закатить глаза. Как - как? - я могла забыть о Тупикине и о том, что придумала сама? Но, слишком поглощенная отношениями с Алексеем, я напрочь забыла о Паше и о нашей с ним дурацкой игре. Вернее, моей игре, которую Тупикин поддержал лишь отчасти. - Паша... у меня из головы вылетело сообщить тебе, что больше врать Казанскому не нужно, - признаюсь я, изо всех сил стараясь держать себя в руках. - Он у себя? - Нет, уехал куда-то, но мне не сообщил, куда именно. Отлично! Теперь мне ещё предстоит изводиться до того момента, пока я вновь не увижу Алексея и не поговорю с ним о своём так называемом женихе. - Ладно, я поняла. Спасибо, что сообщил. Я поговорю с боссом сама, объясню ему всё. Если переживаешь, что это как-то на тебе отразится, не стоит. Всю вину за содеянное возьму на себя. Тем более, то уж в чем-в чем, а в этом я ему точно не солгу. Тупикин несколько минут молчит, наблюдая за тем, как я занимаю свое место за рабочим столом, давая ему понять, что наш разговор закончен. И меня нервирует ещё и это. Когда он уходит, я начинаю тихо смеяться сама над собой. Никогда не думала, что погружусь в настолько абсурдную ситуацию. Однако, кажется теперь начинаю смиряться с мыслью о том, что моя жизнь становится абсолютно ненормальной, когда в ней появляется Алексей. Решение ехать к Казанскому приходит ко мне, когда он не появляется в офисе ближе к концу рабочего дня. Не то чтобы я переживаю за него или подозреваю в чем-то нехорошем, но и сама успеваю довести себя до состояния, находиться в котором дальше и притворяться спокойной просто невозможно. Он снимает квартиру в центре города, в противоположной стороне от моего дома. Добравшись по адресу, выясненному на работе, я поднимаюсь на пятый этаж, долго звоню в безмолвную дверь. Пока не прихожу к выводу, что Казанского дома нет. Это тоже наводит меня на определённые мысли, которые решительно мне не нравятся. В памяти всплывают слова Кристина, которые она сказала мне в нашу последнюю встречу. «Да у него таких как ты миллион.» Верить в это вот так, когда их озвучила женщина, у которой свои счёты к Алексею, не хочется. Но червячок сомнения уже начинает грызть меня изнутри. Побродив возле дома Казанского несколько минут, я снова вызываю такси, и отправляюсь домой, рассчитывая провести этот вечер в компании чашки кофе и дневника. Сейчас понимаю, что вести дневник о похудении, равно как и худеть со ста с лишним килограммов, гораздо проще, чем делиться своими мыслями о чувствах, которых я ещё не разу не испытывала в своей жизни. Я даже не знаю, чего в моих отношениях с Алексеем больше - тревоги, что все закончится провалом, или какого-то удивительного счастья, в котором я пребываю в последнее время. Но что бы там ни было, мне не хочется думать, что наши отношения могут закончиться в ближайшее время. Наверное, я просто этого не перенесу. Что мне делать с Кристиной, и делать ли в принципе, я понять пока не могу. Знаю лишь, что предчувствие чего-то неизбежного настолько огромное, что я никак не могу от него избавиться. Как ни стараюсь настраиваться на позитивный лад, все равно мысли о том, что грядёт что-то нехорошее, заполняют мою голову. И все равно, если бы кто-то спросил у меня, хочу ли я прервать эти отношения и перестать изводить себя нехорошими предчувствиями, я бы ответила однозначно - нет». Звонок с приглашением организовать в одном из кафе Питера встречу тех, кто хочет послушать мои истории о похудении, вызывает кратковременный ступор. Никогда не думала, что дневниковые записи, выложенные на одном из женских форумов, могут вызвать интерес не только у тех, кто читал их по ту сторону экрана. Мелькнувшая в голове мысль, что это может быть чья-то шутка, тонет в восторге от упоминания имени доктора, который тоже будет присутствовать на этой встрече. Правда, тут же возникает вопрос, зачем я нужна на ней, если сам светило будет проводить коучинг, но кто я такая, чтобы сомневаться в своей необходимости прибыть в кафе? Казанского я собираюсь уведомить о том, что отлучусь чуть раньше, прямо перед отправлением на встречу. На вечернее время не запланировано никаких особых дел, потому уверена, что он отпустит меня без лишних вопросов. С самого утра мы не перекинулись и парой слов. И мне это категорически не нравится. Я знаю, что нам нужно обсудить Тупикина и то, что он сказал боссу, но и сама инициировать эту беседу не желаю. Потому что теперь уверена - Алексей с самого начала был уверен в том, что это выдумка, и поводов увериться у него в этом было предостаточно. С одной стороны, он видел, как я к нему отношусь, с другой - у него были слова Паши. Вот пусть и думает, что для него важнее. -Алексей Николаевич, можно? - постучав, я открываю дверь в кабинет Казанского и понимаю, что едва не поймала его на месте преступления. Он судорожно закрывает какие-то страницы интернета, хотя, последнее, что я стала бы делать - интересоваться, чем он занят. -Да? - Я хотела бы попросить вас отпустить меня сегодня чуть раньше. У меня дела. - Хорошо. Можешь идти. Его голос чужой, как будто и не Казанский это, а какой-то совершенно посторонний мужчина. И предчувствие, что всё у нас вот так и закончится, сдавливает моё сердце ледяной ладонью. Я всё же после короткого раздумья решаюсь. Закрываю за собой дверь и вхожу в кабинет. Алексей вскидывает на меня взгляд, и столько в нём всего, что хочется подбежать к боссу и прижаться крепко­крепко. Какая-то безнадёжность и затравленность, усталость и страх, и что-то ещё, чему я даже названия найти не могу. - Лёш... Я по поводу Тупикина. -А что с ним? - Он сказал, что солгал тебе. Он сделал это по моей просьбе. - Я это так и понял. Но смысла говорить об этом не вижу. - Почему? - Что «почему», Вера? - Почему нет смысла? - Потому что всё это полная херня. -А что не херня? - Мы с тобой. То, что мы вообще вместе. - Да, мы вместе, - эхом откликаюсь, подходя ближе. И едва оказываюсь возле Казанского, он привлекает меня к себе. Утыкается лбом в мой живот, крепко обнимает руками. Я глажу его по волосам, гадая, что же такого случилось, что он настолько погрузился в свои переживания? Почему стал таким? Глупое предположение, что это из-за Тупикина, уже растаяло, и теперь на смену его пришло непонимание. -Ты ничего не хочешь мне рассказать? - уточняю едва слышно, так и продолжая зарываться пальцами в волосы Алексея. - О чём? - глухо уточняет он. - О том, что тебя тревожит. Возникает пауза, я понимаю, что едва дышу, ожидая ответа. Равно как и понимаю, что Казанский думает, рассказать мне, что его угнетает, или нет. И делает выбор в пользу молчания. - Меня ничего не тревожит, Вер. Устал просто. А у тебя что? Встреча какая-то? Первый порыв солгать боссу, что это просто дела, приходится усиленно от себя гнать. Мне совсем не хочется посвящать Казанского в то, к чему он может отнестись с пренебрежением. -Да. Я тоже выдерживаю паузу, а после, словно бросаясь в омут с головой, говорю: - Меня пригласили на небольшую встречу в кафе, куда приедет доктор, который разработал диету. Её я придерживаюсь на протяжении последнего года. Казанский вдруг делает то, чего я совершенно от него не ожидаю. Поднимает голову и смотрит на меня долгим изучающим взглядом. После чего уточняет: - И в качестве кого ты там будешь присутствовать? - В качестве автора дневников, которые я вела весь этот год на сайте. - М-м-м. Не могу понять, что кроется за его реакцией. Но точно чувствую - она какая-то странная. Будто бы Алексей борется сам с собой, чтобы не сказать мне о чём-то, о чём пока я не знаю. - Я могу поехать с тобой? - спрашивает он совершенно серьёзно, заставляя меня округлить глаза. Не думала, что в сферу интересов босса могут входить какие-то там бабские проблемы, обсуждение дневниковых записей или встреча с врачами-диетологами. - Можешь, конечно. Только у меня есть просьба. - Слушаю. - Обещай надо мной не смеяться. - Почему я должен это делать? - Потому что речь пойдёт о многом. О моих ста пятнадцати килограммах, о растяжках, о смешных ситуациях... Я хочу сегодня просто рассказать обо всём, как оно было, понимаешь? - Понимаю. И последнее, что стал бы делать - потешаться над тобой. А этот доктор... он хороший специалист? - Для меня лучший. А что? - Нет. Ничего. Если больше нет никаких дел в офисе, мы можем ехать? - Да. Только мне надо сначала переодеться. - Хорошо. Тогда сначала к тебе, потом на встречу. Он поднимается из кресла, понуждая меня отстраниться. Но до сих пор не исчезает ощущение, что Казанский находится в каком-то странном состоянии. Я не могу понять, что именно меня напрягает, просто чувствую это на физическом уровне. Но расспрашивать не хочу. Если он захочет - расскажет сам. Но он, как я предчувствую, не расскажет. Глава 7 В кафе народу не очень много, хотя мне кажется, здесь собралась половина города. У страха глаза велики - и сейчас я на собственной шкуре понимаю всю суть этой поговорки. Снова начинаю чувствовать себя неуютно. От одной мысли о том, что мне придётся быть откровенной при Казанском, становится нехорошо. За время пути сюда, пока Алексей сосредоточенно вёл машину, мы не проронили ни слова. Я была погружена в свои мысли, босс - в свои. Никто никого не дёргал по пустякам... По пустякам ли? Сейчас мне так совершенно не казалось. Но вскоре все переживания замещаются атмосферой, в которую я попадаю. Вижу, что Казанский, водрузив на один из столиков прихваченную мною коробку с дневниками, занимает место в дальнем конце кафе, устраиваясь так, будто хочет или спрятаться, или не мешать. Я откашливаюсь, начиная перебирать свои записи, пока все, пришедшие на встречу, рассаживаются поближе. Никогда не стремилась к излишнему вниманию. Напротив, боялась его. Но кажется, сейчас у меня период жизни, когда все прошлые страхи обнажаются, и мне нужно с ними бороться. - Самое главное, что я поняла, когда только искала свой путь к похудению - нужна мотивация. Она должна быть обязательно, иначе всё, к чему вы стремитесь, не будет иметь чёткой цели. - Что стало мотивацией для вас? -Ммм. Я бросила быстрый взгляд на Казанского, что так и сидел застывшей статуей на прежнем месте. Сказать, что это был он? Совру и окружающим, и сама себе. - Неудовлетворённость. Да, неудовлетворённость. Собой. Я вдруг поняла, что мне некомфортно быть в собственной шкуре. Что моё внутреннее состояние не соответствует тому, что видит мир. Тогда я решила во что бы то ни стало похудеть. - У этого был какой-то катализатор? - Был. Я снова сделала паузу. Сказать: «Но это моё личное, извините»? Или же признаться в том, что вон он - катализатор собственной персоной, сидит и слушает меня со всем возможным вниманием? - Я впервые в жизни сильно влюбилась. Очень сильно, - всё же решилась на откровение. - Но, - подняв руку, я улыбнулась чуть натянуто: - Позвольте это останется только моей тайной. - Вы ведь не сразу нашли ту диету, которая вам подошла? - О! Очень не сразу. Поначалу сто раз обожглась на совершенно ужасных способах. Но в итоге всё получилось. Я взяла свой первый дневник, часть записей из которого уже была выложена в виде постов на форуме. Как давно это было! Кажется, в прошлой жизни. И начала читать. - «Наконец-то! Ура! Счастью нет предела и хочется плакать. Впервые вижу в описании диеты отсутствие запрета на еду... Боже, теперь не будет голодных слёз по ночам, урчащего желудка и ненависти ко всему миру. Единственное, чего у меня просят - соблюдать все рекомендации. Да я готова расцеловать весь мир, а не только рекомендации соблюдать. Можно есть то, без чего я не мыслю жизни. Мясо. Мясо! Много мяса. Почитала отзывы о ней - нашла и негативные. Диета вредна. А таскать на себе полцентнера лишнего веса - можно подумать, полезно!» Я остановилась, улыбаясь своим эмоциям, которые отражала в тот период на бумаге. Помнила, как уже отчаялась и подумывала устроить себе вечер, который бы наверняка окончился очередным набором веса. Хотела накупить всего самого вредного и есть без остановки, запивая газировкой. И именно тогда наткнулась на диету. - «А ещё меня очень поддерживают точно такие же худеющие. Итак. Что мы имеем? Питаемся здоровыми продуктами - белок, белок и ещё раз белок в виде рыбы, мяса, яиц и обезжиренных молочных продуктов. Отруби, никакого сахара, много воды и овощи. Овощи меня тоже радуют несказанно. Кажется, в группе говорили, что есть магазин, где можно купить всё по диете - от макарон до пирожных. Я в раю?». Остановившись, закрыла дневник. Да, меня тогда и вправду переполняли эмоции, и похоже, не только меня. - Вы описали мои чувства. Неверие, эйфория. А когда я наткнулась на тот самый магазин, у меня просто был экстаз. Но есть и минусы. Растяжки. Как вы справляетесь с ними? Я покосилась на Алексея, но его лицо вообще ничего не выражало. Бесстрастный наблюдатель, ничего кроме. Странное чувство заполонило меня всю. Ему всё равно? Даже если так, почему мне так неприятно? - О, этому посвящена отдельная глава моей жизни. Никогда не думала, что столкнусь с подобным. Растяжки... Наверное, у меня всё не как у нормальных людей, потому что появились они не во время набора веса, а когда он стал стремительно уходить. Но здесь меня выручили народные средства, массажи и аппаратные процедуры. Не буду сильно углубляться в это, скажу лишь, что всё поправимо. Да, я не идеальна и сейчас, но чувствую себя гораздо комфортнее чем год назад. - А что изменилось в вашей жизни, кроме того, что пришла уверенность? - Я стала счастливой... Вот так просто я призналась в том, что и сама осознала только что. Я действительно стала счастливой. Рядом с этим невыносимым мужчиной, который застыл в нескольких метрах. Не зная, что нас ждёт дальше, порой не понимая его реакций или поведения. Но счастливой. А всё потому, что знала - Казанский меня дополняет, но и без него для себя я всегда буду цельной и уверенной в своих силах. Дальше встреча переходит на обсуждение нововведений, которые представляет сам доктор, а после беседа вообще становится больше похожей на дружескую, когда в приятной компании собрались те, кто друг друга не видел до этого дня, но кто быстро нашёл себя в крохотном обществе. Когда все начинают расходиться, Алексей поднимается с места и подходит к доктору. Просит меня извинить их, и я отхожу, делая вид что не озадачена вопросом, что могло понадобиться Казанскому и о чём не должна знать я. Их разговор длится довольно долго - официанты несколько раз напоминают нам, что кафе закрывается на ночь, что совсем не мешает Алексею продолжать узнавать что-то, о чём, видимо, мне знать не положено. - Ну, всё, - выдыхает он, став мрачнее тучи. Уж не знаю, о чём они говорили, но судя по всему, Казанскому исход не понравился. Это его «ну всё» звучит словно звон погребального колокола. - Можем ехать? -Да. - Докинешь меня до дома? -Да, конечно. - Окей. Мы выходим из кафе, Алексей покорно несёт мои коробки с дневниками. А меня снова начинают мучать тысячи вопросов. Почему он просто не может поделиться со мной тем, что его гложет? Это что, какая-то такая тайна, что я не имею никакого права о ней знать? Даже если так, ну сказал бы, чтобы не лезла куда не просят и не загонялась по пустякам. В машине ощутимо стыло, что заставляет меня поёжиться от какого-то противного чувства. Будто со всех сторон обволакивает невидимым сырым туманом, в котором ничего не могу разобрать. И которые заползает в лёгкие и не даёт толком дышать. - Как тебе встреча? - задаю нейтральный вопрос. Снова молчание, повисшее между нами, угнетает, и я не знаю, что с ним делать. - Отличная. Я узнал о тебе много нового. - Ничего не повергло в шок? -А что могло повергнуть?Ты прекрасный оратор. - Не льсти мне. Я так не волновалась со времён утренника в детском саду, когда должна была читать стихи перед кучей родителей. - Я не льщу. Алексей выглядит настолько серьёзным, что мне хочется ущипнуть его. Попросить перестать изображать из себя буку, потому что это невыносимо. - Что-то случилось? - У кого? - У тебя. Я же вижу, что ты другой. Снова поднимаю ту тему, от которой на скулах Казанского начинают играть желваки. Да что же происходит? - Я нормальный, Вер. Просто устал, говорил вроде. - Говорил. Делаю паузу, глядя в окно, но не замечая ничего. И всё же решаюсь на то, чтобы поинтересоваться: - Не расскажешь, о чём вы беседовали? - С твоим супер-врачом? В голосе Алексея звучат пренебрежительные нотки. И это меня коробит. Как будто всё, чем я занимаюсь, недостаточно хорошо для него. - Он действительно такой. - Сомневаюсь. -Ая нет. Он хочет сказать что-то ещё, но сдерживается, вижу, как белеют костяшки пальцев, которыми с силой сжимает руль. Но лучше бы высказался, это бы расставило точки над «ё». - Я считаю, что имею право знать если не обо всём, то о том, что меня касается, - наконец тихо, но с предупреждением в голосе говорю я, решив идти ва-банк. - Это тебя не касается. - Вот как? Тогда почему ты ведёшь себя так, что я начинаю подозревать прямо противоположное? - Да как я себя веду, чёрт побери? Казанский срывается. Резко жмёт на тормоз, едва не вылетев на перекрёсток на красный свет, и заставляет меня испуганно выдохнуть и инстинктивно упереться в торпеду рукой. Что же я такого сказала? Словно считывая все мои чувства, хватает меня за запястье, когда уже собираюсь молча выйти из машины прямо посреди дороги, и шепчет: - Прости. - У тебя всё время один ответ на всё. «Прости», - не выдерживаю я. - Только мне от него ни разу не легче. - И всё же... Извини. Я не должен на тебя выливать всё это. - Да что «это», чёрт побери? Теперь уже желаю сорваться я. Не намерена себя вести тише воды, ниже травы, если на меня так открыто сливают негатив. Я перед ним всю душу выложила, включая информацию о растяжках на заднице и осточертевшем сельдерее, а он... - Раздражение своё. - Ему есть причина? Или ты по поводу Кристины? - Нет. - Он морщится при упоминании имени бывшей невесты. - Кристина здесь ни при чём. -Тогда что случилось, скажи мне уже, наконец. Нам начинают сигналить - включился зелёный, а мы так и стоим без движения у светофора. Алексей цветасто ругается сквозь крепко стиснутые зубы, включает аварийку и игнорирует тех, кто начинает объезжать нас и пытается заглядывать в салон. - Это не то, к чему можно быть готовым вот так, сходу. - У тебя есть ребёнок? Двое? Не знаю, что заставляет меня задать именно этот вопрос, но он разряжает атмосферу. Казанский улыбается, качает головой и делает глубокий вдох. - Нет. Нету. Потомством я пока не обзавёлся. - М-м-м. Ты миллиардер? Президент какой-нибудь небольшой страны? -Тоже нет. И если хочешь узнать всё, не гадай. Всё равно попытки провальны. - Хочу узнать. Но это не потому, что я страдаю пустым любопытством. Просто хочу разделить с тобой все тревоги. - Это не то, что можно разделить. Он всё же отключает аварийку, снимается с места, и мы снова вливаемся в поток едущих машин. Сразу же словно бы становится более спокойным и... усталым. - Всё равно я хочу. - Окей. - Окей? - Да. Завтра я тебя отвезу кое-куда, где ты кое-с-кем познакомишься. - Уже страшно. Он переводит на меня взгляд - быстро, но этого мгновения хватает на то, чтобы я прочла по нему эмоции Казанского, которые пугают. И выдаёт то, от чего по моему позвоночнику пробегает ледяная дрожь: - Если бы ты знала, насколько. Глава 8 Дождаться завтрашнего дня сложно, но я терпеливая. Хоть поведение Алексея и заставляет меня бездумно ходить из угла в угол и задаваться миллиардом вопросов, я убеждаю себя, что нужно всего лишь подождать и перетерпеть. Время, как назло, течёт так медленно, хоть на стенку бросайся. Я прокручиваю в голове всё, что знаю о Казанском, но даже предположить не могу, чего же такого он может бояться настолько, что из его уст звучит слово «страшно». Ночью почти не смыкаю глаз - в голове, как на репите, мысли об Алексее, одна краше другой. Всё изменилось, стоило только ему снова появиться в моей жизни, но я понимала сейчас, что не хочу никого другого рядом. Только Казанского, со всем его «прекрасным» багажом, который он привносил в мою жизнь. Только этого невыносимого мужчину, который порой сводил с ума. Утром сижу и пью кофе глядя на просыпающийся город. В том, что вижу за окном, черпаю силы. Кажется, если долго смотреть на то, как прохожие спешат куда-то, увлечённые делами, которые им предстоят, собственные проблемы видятся не такими уж и глобальными. Отправляю смс Казанскому и получаю в ответ мгновенное: *Ты точно готова ко всему?». Боже, ну почему не сказать обо всём прямо? Почему не подготовить меня к тому, с чем я столкнусь уже через пару часов? «Точно готова. И вообще - перестань меня пугать!» На это сообщение он не отвечает, да я и не жду. Всё кажется таким странным - и его поведение, и моя готовность принять всё, чего бы меня ни ждало впереди. Он заезжает за мной минут через сорок. Молчаливый и собранный. Едва касается губ поцелуем, когда здоровается, отводит взгляд. Не понимаю, что происходит, но молча иду следом, так же молча сажусь в машину и передёргиваю плечами от холода, хотя салон не успел выстыть. - Как дела? - спрашиваю чуть подрагивающим голосом, когда Казанский берёт направление в сторону Московского проспекта. - Нормально. А у тебя? - И у меня ничего. Вот и весь наш разговор, такой незатейливый, который порождает только новые вопросы и недопонимание, и ничего больше. Я перевожу взгляд за окно, Казанский - сосредоточен на дороге. Мы молчим, и в этой тишине рождается новый сонм мыслей и вопросов. Чёрт бы побрал босса! Я уже совершенно не понимаю, чего от него ждать. Ещё минут через сорок мы оказываемся в обычном дворе Питера - абсолютно безликом и стандартном. Алексей паркует машину, пока я пытаюсь составить картину происходящего. Итак, кто-то, близкий Казанскому, живёт в этом доме, во дворе которого мы сейчас находимся. Кто это может быть - я не знаю, и пока узнать это мне не дано. Просто выхожу из машины, когда Алексей распахивает для меня дверцу. Он кажется чужим, совсем другим, не тем, кого я знала последние несколько дней. А знала ли? Наверное, именно сейчас особенно остро понимаю - нет. Нервничать начинаю сразу, едва оказываемся в полумраке подъезда. Здесь даже пахнет как-то по- особенному, будто бы в воздухе разливаются нотки адреналина. Он щедро выбрасывается в кровь, понуждая сердце стучать в каком-то бешеном темпе. -Лёш... -Что? Казанский разворачивается, так и не нажав кнопку вызова лифта. На лице - тревога, смешанная с облегчением. Словно боится, что я пойду на попятный, но и хочет этого. -Ты меня запугал. Выдыхает рвано, и всё же жмёт на чёртову кнопку. Сверху с приглушённым звуком начинает спускаться кабина лифта. - Вер, я ничего не могу сказать. Потому что... ты в общем, сама всё поймёшь. И от этих слов мне ни черта не легче. Я на ватных ногах захожу в лифт, машинально замечаю, какой этаж выбирает Казанский. Седьмой. Хорошая цифра - мелькает в голове дурацкая мысль. А через полминуты мы уже стоим напротив безликой тёмной двери в квартиру. Алексей так же без слов открывает её ключом, пропускает меня внутрь. Здесь пахнет чем-то металлическим, вся крохотная прихожая пропитана этим ароматом. Не могу понять, что за запах, но он порождает ещё больше тревоги. - Лин, это я! И я не один, - кричит в сторону одной из комнат. У меня замирает сердце. Стаскиваю обувь, иду следом за Казанским, не понимая ровным счётом ничего. Пока не оказываюсь в полумраке спальни. Здесь тяжёлый металлический запах становится почти невыносимым, к нему примешивается сладковатый, приторный. Почти удушающий. Но совсем не он виной тому, что мне хочется схватить за горло, которое сдавливает спазмом. На постели лежит девушка. Даже не девушка, почти ребёнок. Лицо больше похоже на восковую маску, с которой на меня смотрят огромные глаза. Руки, лежащие по обеим сторонам от тела, - обтянутые кожей кости. Я видела такое по телевизору, но не думала, что столкнусь с подобным в реальности. Ничего не понимая, замираю на пороге комнаты, словно в полусне глядя на то, как к постели девушки подходит Казанский, как они о чём-то разговаривают. Я не слышу, о чём, просто смотрю, как шевелятся губы, складывая буквы в неслышные мне слова. Пока не понимаю, что Алексей обращается ко мне. Вынуждаю себя подойти. Вынуждаю потому, что мне безумно страшно. И так хочется сбежать. Я в каком-то адском месте, где всё пропитано безысходностью, где чувствуется дыхание смерти. Знаю, что такие девчонки не выживают. Шанс на выздоровление - один из миллиона. - Это Ангелина, Вера. Лина, это Вера. Мы работаем вместе. - Привет, - только и могу я вымолвить, старательно пытаясь найти тому, что вижу, хоть какое-то объяснение. Кто эта девочка для Казанского? Почему я о ней ничего не знаю? «А почему ты знать должна, Вера? - тут же появляются мысли. - Только потому, что вы несколько раз переспали?». Я чувствую такое адское напряжение, что понимаю: мне его долго не выдержать. И Казанский это понимает тоже - кивает на дверь, давая понять, чтобы я подождала снаружи. И я бормочу какие-то извинения, глупые слова и ретируюсь. Только оказавшись вне стен комнаты, могу сделать полноценный вдох. Хочется вообще покинуть квартиру, но моё желание сбежать не настолько огромно, как потребность остаться рядом с Казанским. Кто-то шумит в соседнем помещении, чем-то звенят. Металлом о металл. Но пойти и посмотреть нет никакого желания. Так и стою в прихожей с миллиардом самых разных мыслей в голове. Не знаю, сколько времени минует, когда Казанский наконец выходит из той самой спальни, кивает мне, заверяет, что он быстро. Идёт туда, где так и продолжают скрежетать чем-то железным, а я поспешно надеваю обувь, чтобы сразу же уйти, когда Алексей вернётся. К приглушённым голосам, доносящимся до меня, я стараюсь не прислушиваться, хотя, они всё равно долетают, окончательно накладывая последние штрихи на то, что я и так поняла. - Идём? - спрашивает Казанский, смотря на меня с тревогой. Я стараюсь растянуть губы в натянутой улыбке, но не могу. - Идём. Становится дышать легче сразу, едва мы оказываемся за пределами квартиры. Даже запах лестничной клетки кажется мне не настолько удушающим, как воздух, который окружал меня в покинутом жилище. -Ты ничего не хочешь спросить? - осторожно уточняет Алексей, выйдя на улицу. К машине не спешит, очевидно, намекая, что без разговора и выяснения этой истории мы никуда не поедем. - Хочу. Многое. Но не знаю, с чего начать. -Тогда я начну. С начала. Ты же не будешь против? - Я буду только за. - Хорошо. Он взъерошивает волосы рукой, начинает прохаживаться мимо меня туда-сюда, что выдаёт наивысшую точку волнения, в которой он находится. - Лина моя дочь, - наконец выдыхает едва слышно, и я физически чувствую, как мои брови ползут вверх, на лоб, почти к кромке волос. Я думала, что хоть немного его знаю? Ошибалась. Я не знаю Казанского вообще. -Так, - отвечаю ему. Вот и всё, на что меня хватает. - Она болеет последние три года. Всё началось, когда ей было тринадцать. Точнее, мы с её матерью заметили неладное. Она никогда не была полной, просто вдруг её перемкнуло. Кто-то что-то сказал в школе и началось. - Подростковый период... - Да. К четырнадцати она весила чуть больше тридцати килограммов. И всё. - Почему она не в больнице? - Она получает весь возможный в её случае уход дома. Капельницы, обезболивающие. - Что говорят врачи? - Они не дают никаких прогнозов. Снова в голосе Казанского столько обречённости, что я мгновенно чувствую то, что ощущала в квартире- близость смерти. Он же понимает, чем это закончится с вероятностью девяносто девять и девять десятых процента? Вытащить Лину с того света почти невозможно. Почти... - Я вижу, как она умирает, каждый день. Вижу, как угасает, понимаешь? И я ничего не могу с этим поделать... Снова отчаяние, бессилие, боль - их так много, что к горлу подкатывает комок. Я просто подхожу к Казанскому и прижимаюсь изо всех сил. Он вдавливает меня в себя с силой, почти причиняя боль. Из груди Алексея вырывается судорожное рыдание. А мне становится плевать на всё - на то, что скрывал это от меня, на то, кто мать Лины. Сам факт, что он всё же поделился этим со мной, перекрывает всё моё неуместное в этот момент любопытство. - Я не знаю, чем тебе помочь, Лёш... - Ничем не сможешь. Просто рядом будь. - Я буду. Буду. Я шепчу эти слова, а сама понимаю, что нахожусь в состоянии какого-то аффекта, настолько сильно увиденное меня потрясло. Пока ещё собственные мысли кажутся мне трезвыми, но это сейчас. Даже не представляю, что буду делать после. Начну рыться по миллионам сайтов, искать способы помочь? Разве этого всего уже не сделал сам Алексей? Наверняка испробовал всё, раз почти смирился с неизбежностью. Хотя, смирился ли? Мне кажется, с таким вообще невозможно свыкнуться. - Я тебя домой отвезу, хорошо? - Хорошо. Отстранившись, смотрю в лицо Казанского, а саму гложет страх. Такой чудовищный, что не могу найти ему никакого объяснения, кроме одного - я боюсь, что это начало конца. Что будет дальше, если - или когда - Лины не станет... Я не хочу даже думать об этом. - Хочешь, у меня останешься сегодня? - спрашиваю осторожно, когда мы наконец выезжаем из двора дома. Алексей сомневается ровно долю секунды, после чего отрицательно качает головой и произносит то, что уверяет меня - мои страхи не беспочвенны. - Мне нужно побыть одному, прости. Глава 9 Он уже не ждал от своей жизни ничего хорошего. Продолжал ошибаться, расхлёбывал, снова ошибался, но никаких радужных перспектив не видел. Близилась цифра сорок, когда у мужчин что-то там должно было происходить. Переоценка ценностей, что ли? Алексей и от этой переоценки не ждал ничего. Ещё одна дата, ещё одни унылые ответы на унылые же поздравления. Как будто вдруг если тебе не тридцать девять и не сорок один что-то изменится. Да и не хотел он этих изменений. Так было до встречи с Верой. Казанский даже не мог с точностью сказать, когда вдруг от её присутствия стало легко сделать следующий вдох. Она ему веру вернула, что всё в его жизни иначе может быть. Веру... Призрачную, за которую хватался, как утопающий за соломинку, но от которой жить хотелось. Несмотря на всё то дерьмо, которое так и продолжало душить со всех сторон. Или может - вопреки ему? Вот и сегодня, когда Лина устало улыбнулась, провожая взглядом устремившуюся из её комнаты Веру, он снова почувствовал, как становится легче, и как внутри надежда появляется. Даже относительно того, что ещё утром казалось безнадёжным. - Она крутая, - выдохнула дочь, закрывая глаза. В последнее время ей всё давалось с огромным трудом, и Казанский всё больше понимал, что девочка держится за жизнь не для себя. А для них с матерью. - Крутая, да. - Она и была пухленькой? - Самой настоящей пампушкой. Но видишь, какая сейчас красивая? - Вижу. Лина снова устало улыбнулась, давая понять, что разговор подходит к концу, а Алексея словно прорвало. - Мась, ты тоже так можешь, слышишь? - болезненно-лихорадочно проговорил он то, что много раз уже звучало в разговорах с дочерью. - Хочешь, я с ней поговорю? Она к тебе придёт, поболтаете, м? Ну же... Всё неизменно оканчивалось так, как окончилось и сегодня. Фразами вроде: «Давай потом, пап» или «Я устала, позже поговорим». И злостью. Не на Лину, а на то, что он был невластен над ситуацией. - Пап, потом, хорошо? - шепнула дочь, начиная проваливаться в сон. Казанский сжал кулаки, опустил голову, касаясь лбом прохлады пропахшей лекарствами простыни. Чёрт побери... где тот предел страданий, что он испытывал каждый раз, когда думал о Лине? Где он, б*я?? Его не было - он знал это. Чем дальше заходила её болезнь, тем более чётким было осознание: черты, перейдя за которую Алексей смог бы почувствовать, что боль в груди не становится острее - нет. Её просто, мать её, нет! Когда только понял, что Лина больна, он метался, как загнанное в ловушку животное. Жить не хотелось и дышать не хотелось тоже, но тогда он верил, что всё можно исправить. Можно спасти дочь. И ради неё он жил и дышал. Какие круги ада они с Ольгой, матерью Лины прошли в то время... сколько всего перепробовали, до какой степени отчаяния доходили в своих бесконечных поисках... И всё по кругу, раз за разом. И ощущение тисков, что сжимались на грудине, заставляли рёбра впиваться в лёгкие, до боли, которую невозможно стало выносить. Но он был должен... Ради дочери. Видел, что Ольга сдаётся, видел, что смиряется. Видел, что слушает врачей, которые разводят руками, что говорит с психологами, психотерапевтами и бог ведает кем ещё, смаргивает слёзы, улыбается, будто приговорённый к казни, идущий на плаху. Но смиряется. А он, чёрт бы всё подрал, не смирился! И не собирался останавливаться. Казанский ничего не ждал для себя, но для дочери готов был перевернуть весь мир кверху дном. Она была подростком, у неё всё было впереди. Он не имел никакого права опускать руки. - Потом. Хорошо, - на автомате проговорил он, как будто это самое «потом» у них было. Нет, он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что времени почти нет. Что оно утекает, словно песок сквозь пальцы. Часто, когда приезжал домой, ему становилось невмоготу сразу, стоило только войти в кухню, включить телевизор, плеснуть себе коньяка и достать из морозилки пиццу. Ненавидеть себя начинал в такие моменты. Он мог просто расслабиться, посмотреть глупые передачи, съесть что-то вкусное. А там, в квартире в паре кварталов от него, была его дочь, которая умирала с каждой секундой. Приближалась к порогу смерти, и он не мог ничего поделать. У этой болезни были стадии, и он проходил их с Линой все до единой. Даже когда предпринимал идиотские попытки жить нормально, потому что этого хотела Ангелина, и в те моменты он был в этих стадиях. От и до. Без права на передышку. Теперь же у него была Вера. Она зацепила его ещё год назад, когда с первых минут общения, не разобравшись, попыталась указать Казанскому его место. В тот момент он испытал что-то странное - к досаде и злости, что родились от её первой фразы, примешалось какое-то идиотское подростковое желание уесть её. Тогда он уже был невероятно измотан, но вдруг эта «война» с острой на язык секретаршей стала тем, что держало его в тонусе. Алексей прекрасно понимал, что порой переходит границы, так же как и осознавал: окажись он сам на месте Веры, кастрировал бы себя с особенной жестокостью. И всё равно не мог остановиться. Она его цепляла. Тем, какой независимой была, с каким достоинством ему отвечала. Тем, что носила свои лишние килограммы, словно королева - корону. Наверное, он свихнулся бы уже тогда, если бы не эти жадные глотки кислорода, которые втягивал через стиснутые от боли зубы, когда был рядом с Верой. А потом... она появилась в его жизни снова. Алексей уже и не чаял почувствовать желания сделать что- то для себя, когда встретил Веру в том баре. Он и отправился-то в него только потому, что дочь настояла. И когда понял, что впервые за долгое время хочет женщину, которую видит впервые в жизни, это осознание прошило его, словно разрядом тока. Тогда он ещё не знал, что в его постели оказалась Вера. Тогда он ещё не понимал, что она станет той призрачной надеждой на его спасение, за которую, скорее всего, он возненавидит сам себя. От дочери в тот день он выходил в полном раздрае. С одной стороны, ничего не изменилось - Лина всё так же была безучастна к происходящему. С другой, в том, что Вера знала, в какой ситуации он находится, крылся новый росток надежды. А надежда - такая сука. Не хотела подыхать даже сейчас, когда вроде бы всё уже казалось предопределённым. У него теперь был полный комплект - Вера, надежда и любовь. И хоть в последней Казанский боялся признаться себе сам, он уже знал - те чувства, которые родились внутри к этой женщине, что так быстро смогла вернуть ему жажду дышать, так просто не исчезнут. Он просил у неё времени. А она давала ему всё, в чём так нуждался. И сейчас снова хотелось солгать себе, что он что-то может изменить, и что имеет власть хоть над чем-то... Глава 10 Только теперь я поняла, о чем именно Казанский разговаривал в кафе с доктором. Он хватался за любую возможность, даже самую абсурдную. Это был безнадёжный случай, Алексей подспудно это понимал. И чем больше к нему приходило это осознание, тем больше он хотел вырвать зубами крохотный шанс для своей дочери. Даже если ему сказали, что у неё он - один из миллиарда, Казанский готов был перевернуть вселенную кверху дном, но нашел бы этот шанс. И я понимала его в этом стремлении, равно как понимала и оборотную сторону медали - если смотреть на всё здраво, никаких возможностей у Лины просто не было. Она уже была живым трупом, и её время шло если не на часы, то на дни. Когда вошла в квартиру после поездки к дочери Казанского, ощутила себя в каком-то вакууме. Наткнулась на банкетку, запоздало охнув от боли в ноге, опустилась на неё и замерла. Эта ситуация настолько меня потрясла, что я перестала что-либо чувствовать. Как будто включился какой-то режим самозащиты, самосохранения от того, какой иногда бывает пугающей реальность. Жизнь, вот она - совсем рядом, подкидывает тем, кого мы любим невыносимые испытания, и они невольно касаются и нас. Растерев лицо руками, попыталась привести мысли в порядок, но они никак не хотели остановиться более-менее разумными. С одной стороны мне хотелось найти Алексей, чтобы попробовать разделить с ним всё то, что разрывало на части его душу, с другой - я желала спрятать от этого всего, как маленькая девочка, которая заткнула уши и закрыла глаза, надеясь, что чудовища из её ночных кошмаров до неё не доберутся. Но это была иллюзия, ширма, прятаться за которой было трусливо и глупо. Найдя в себе силы, я поднялась с банкетки и отправилась в ванную. Хотелось смыть с себя весь ужас этого дня, тот самый запах которого пропитал одежду, а после с относительно холодной головой броситься на поиски любой информации, которую удастся найти на эту тему. Я не смогла читать дальше едва перешла на третий случай из тех, что мне удалось найти. Различные статьи говорили о том, что все шансы есть, а факты... Факты были настолько плачевными, что даже у меня опустились руки. Захлопнув крышку ноутбука, я поднялась из-за стола и принялась расхаживать по кухне. Всё это произвело на меня странное действие - во мне проснулся такой аппетит, что я уже съела половину банки мёда и пакет орешков. Почти весь нехитрый запас, который сделала «на всякий случай». И подумывала заказать себе на дом пиццу или бургеров. Но нужно было остановиться и взять себя в руки. Лишние пять килограммов счастливее меня не сделают и Казанскому не помогут. От того, чтобы набрать его номер, меня удерживало понимание, что Алексей хочет побыть один и нуждается в этом одиночестве. Я не знала, в чём именно он черпал силы, когда оставался тет-а-тет с собой, но осознавала, что мы просто слишком разные, и вмешиваться в то, где меня не ждали, не собиралась. Итак, у меня были те знания, которые не принесли ни малейшего облегчения, желание быть рядом с Казанским даже если я ему не нужна, и всё тот же вакуум внутри. И этим всем я не могла ни с кем поделиться. Только с самой собой. Что ж... значит, буду справляться одна. Утром мы с Алексеем не увиделись, но он отправился на совещание, отзвонившись мне за полчаса до начала рабочего дня и сообщив, что будет ближе к обеду. И это не могло не радовать. Значит, он всё же сосредоточился на деле, и мне оставалось только сделать вид, что мы продолжаем жить обычной жизнью, какая была у нас до вчерашнего дня. И наверное, это был наилучший вариант из всех возможных. Я села разбирать бумаги, погружаясь в своё дело с головой. Хотелось отвлечься, и работа как нельзя лучше этому способствовала. Ровно до тех пор, пока в приёмной не появилась Кристина. Сначала меня окутало приторным запахом её духов, и только потом я подняла голову, выныривая из состояния погружённости в работу. Я не сразу сообразила, что к чему, а когда всё же поняла, внутри родилось чувство совершенно мне несвойственное - злость. Кристина прошла через приёмную словно хозяйка, дёрнула ручку в кабинет Казанского раз, другой, после чего повернулась ко мне, и лицо её приобрело злобное выражение. - Где он? - без приветствий поинтересовалась она таким тоном, будто я ей как минимум была должна если не денег, то ежедневный отчёт об Алексее. - И вам добрый день. Если у вас назначено, подождите там. - Я указала Кристине на ряд стульев возле одной из стен. - А если не назначено, можете на сегодня быть свободны. Я старалась говорить размеренно и спокойно, хотя понимала, что мне это вряд ли удаётся. Внутри с каждым мгновением продолжали вскипать волны агрессии. Эта крашеная гадина собиралась трепать нервы Алексею, которому и так было несладко. Интересно, она вообще знала, в какой ситуации он оказался? Да даже если не знала, мне было плевать. - Что? - выдохнула Кристина, подходя ближе. - Да ты хоть помнишь, с кем говоришь, шалава? И я сорвалась. Подлетела к «невесте» Казанского, схватила её за волосы и поволокла к выходу из приёмной. Я понимала, как это выглядит. Никогда не опускалась в спорах до базарного уровня, но сейчас просто не смогла сдержаться. Кажется, Кристина полоснула меня ногтями по щеке - вспышка саднящей боли была мгновенной и острой. Кажется, даже извернулась и ухватила меня за одежду, я не видела ничего и никого кругом. Просто тащила её к двери, чтобы попытаться выпихнуть наружу. - Вера! - раздался окрик Тупикина прямо возле моего уха. - Вера, отпусти! А я и не заметила, что мы с Кристиной не одни, и что у нас появились зрители в числе трёх человек - Паши и ещё двух сотрудников, которые смотрели на происходящее во все глаза. Я отступила, выпуская из пальцев волосы и жакет Кристины, которая что-то вопила - я смогла расслышать её вопли только когда Тупикин встал между нами, оттесняя меня к стене. В мир будто вернулись звуки и краски. - ...шалава! Я тебя засажу! Сука! Подстилка! - вопила потрёпанная Кристина, пятясь к лифтам. Боже... неужели всё это сделала я? Неужели я настолько снизошла до этой ужасной женщины, что опустилась до рыночного уровня? И почему мне сейчас так... смешно? Я видела, как Кристина садится в лифт, бесплодно пытаясь оправить порванное платье. Чувствовала, как к щеке прижимают какую-то ткань, наверняка Тупикин приложил к царапинам платок. А меня распирало от истеричного смеха, сдерживать который было невозможно. - Ромашкина... с тобой всё хорошо? - выдавил из себя Паша, беря меня под локоть и заводя в приёмную подальше от любопытных глаз. И я ответила шёпотом сквозь текущие из глаз слёзы: -Нет... Глава 11 Мы с Тупикиным идём в кафе. Вернее, это я позволяю проводить себя на обед, а Паша примеряет роль рыцаря без страха и упрёка, и сейчас мне совсем не хочется протестовать. На смену выбросу адреналина приходит озноб. Руки и ноги трясутся, каждый шаг делаю с трудом. Если бы не Тупикин - наверное, рухнула бы на стул и сидела бы в полной прострации. -Ты чего так на неё набросилась? - интересуется Павел, когда мы наконец приземляемся у привычного столика. А меня снова распирает желанием запрокинуть голову и смеяться без остановки. - Она мне надоела, - говорю вместо этого, сохраняя каменное выражение лица. Тупикин смотрит на меня с сомнением, но расспрашивать не торопится, и за это я ему благодарна. Просто сижу, тупо глядя перед собой, инстинктивно киваю официанту, который принёс грибной суп- пюре. Ощущаю, как продолжают гореть царапины на лице, но на то, чтобы достать зеркальце и посмотреть, насколько тяжелы повреждения, сил тоже нет. - Он плохо на тебя влияет, - через несколько минут выносит мне и Казанскому вердикт Паша, а я хочу сделать вид, что не понимаю, о чём речь. Имею же я на это право? - Кто именно? - уточняю, принимаясь за суп. Вкуса не чувствую, просто забрасываю в себя еду ложка за ложкой. - Босс наш. Я тебя не узнаю, Ромашкина. А я и сама себя не узнаю, только делиться этим с Тупикиным не намерена. Кто он такой, чтобы делать какие-то категорические выводы? И почему я вообще должна на них реагировать? Паша определённо не знает ни о Лине, ни о какой бы то ни было стороне жизни Казанского, кроме тех, что Алексей демонстрирует на работе. И выводов никаких не имеет права делать тоже. -А не надо меня узнавать, Паш. И дела тебе до босса и меня никакого быть не должно. Опускаю голову, продолжая поглощать безвкусный суп. Какого чёрта вообще происходит? Нет, я понимаю, что у Тупикина могло возникнуть обманчивое ощущение, что он может лезть туда, куда не просят... но... Это совсем не значит, что я готова ему позволить это сделать. Если бы Казанский не открылся передо мной настолько, возможно, я бы и вправду решила, что Паша может высказаться относительно меня и босса. Но теперь всё иначе. Я уже почти нахожу в себе силы, чтобы озвучить это Тупикину, когда рядом со мной раздаётся голос Алексея: -Твою мать... И это полностью характеризует всё то, что успело наприключаться со мной сегодня. Отбросив ложку, я прикладываю ко рту сжатую в кулак руку и начинаю посмеиваться, переведя глаза на Казанского. А он обеспокоен - вижу это по тому, как цепко оглядывает меня. И как кивает Паше, давая понять, что тот может быть свободен. Интересно, Тупикин уйдёт или попытается остаться, ведь считает себя обязанным быть подле меня? В любом случае знаю - если останется, Алексей вряд ли решит всё так, как это сделала я по отношению к Кристине. Малой кровью здесь не обойдётся. После паузы Паша всё же поднимается и уходит, напоследок кивая мне, дескать «если что, я рядом». Ну- ну... рядом он. Да и нужен ли мне - вопрос. - Мне рассказали в офисе о том, что случилось, - спокойно произносит Казанский, устраиваясь напротив. - Хорошо, - соглашаюсь с ним я, доедая поданную стряпню. - Что - хорошо? - Хорошо, что ты в курсе. Отложив ложку, складываю руки на груди и смотрю на Алексея. Не могу понять, что именно он думает обо всём случившемся, но даже если решил меня отчитать, последнее, что буду делать, испытаю неловкость за свои действия. - Вер, ты вообще понимаешь, чем это теперь обернётся? - тихо уточняет Казанский, но в голосе его нет злости или попытки обвинить. Как нет и предупреждения относительно возможных последующих действий Кристины. - Понимаю. Но может, всё не так и плохо? - Боюсь, что плохо. Он растирает ладонью лицо, а когда убирает её, понимаю, что Лёше тоже весело. Вот так неправильно и уродливо, но всё же весело. - Довела тебя? - спрашивает, едва не смеясь. - Да. Я как её вопли услышала относительно тебя, сдержаться не смогла. - Маленькая моя... и досталось же тебе. Я готова протестовать сразу, едва слышу эти слова. Досталось вовсе не мне, как хочется верить, но сейчас в голосе Казанского столько нежности, что хочется зажмуриться и мурлыкать от удовольствия. -Лёш... -Что? -А давай уедем на выходные? Просто вдвоём. Только ты и я. Наверное, моё предложение может показаться эгоистичным. Я не была на месте Казанского и, надеюсь, никогда не буду, но примерно понимаю, какие причины могут быть у его отказа, если таковой прозвучит. Но... он не звучит. Сначала Алексей долго и пристально смотрит на меня, будто именно я могу дать ему ответы на его вопросы, после чего медленно кивает и просит тихо: -Только, если ты не против, заедем перед этим к Лине. Вдвоём. Когда выбегала из её комнаты, мне казалось, что я туда не вернусь даже под страхом смертной казни. Сейчас же всё иначе. Я не знаю, что кроется за желанием Казанского дать нам с его дочерью увидеться снова, но что бы это ни было, я готова выполнить любую его просьбу. - Я только за, - говорю почти что жизнерадостно, и Алексей невесело улыбается и просит у официанта счёт. Во второй раз квартира уже не кажется мне такой ужасающей и мрачной. Да и запаха лекарств и витающей рядом смерти - нет. Его заменил какой-то лёгкий, то ли цветочный, то ли фруктовый. Причина всему - полная женщина, мать Ангелины, которая о чём-то щебечет с дочерью. Сама Лина улыбается, рядом с ней на постели лежат какие-то книги в разноцветных обложках, и у меня появляется ощущение, что я ошибалась всё это время. Что с дочерью Казанского всё может быть не так, как с десятками и сотнями девочек до неё. Что она войдёт в тот процент, которые смогли выбраться из такого экстремального состояния. Когда Алексей и Ольга - так эта приятная женщина представляется мне - садятся рядом с Линой и болтают ни о чём и обо всём, я отхожу к окну. Лишней здесь себя не чувствую, хотя, возможно, стоило бы. Просто стою, не совсем понимая, зачем я здесь, но всё же осознавая, что это единственное место, где я могу быть в данную минуту. Надо отдать должное Ольге - она прекрасно держится. Встреть я её где-то на улице, никогда бы не подумала, что у неё глазах умирает её ребёнок. Хотя, возможно, это всего лишь маска, которая исчезает, стоит ей выйти из этой комнаты. - Вера... Вера! - окликает она меня, и я выхожу из задумчивости, в которую погрузилась целиком. - Что же вы там встали? Идите к нам. Наверное, на её месте я была бы совсем не рада тому, что новая женщина отца моего ребёнка явилась вот так, как снег на голову. А возможно, мне стоит у неё поучиться. Подойдя к постели Лины, что-то спрашиваю невпопад, говорю о каких-то незначащих ничего вещах, пока не слышу вопрос девочки: - Можно с тобой на «ты»? - Конечно. Я смотрю на Лину удивлённо, но ещё сильнее меня ошарашивает следующий вопрос: -Ты можешь со мной один на один поговорить? Нет-нет... я совсем не готова к подобному, потому что примерно знаю, какую направленность будет иметь эта беседа. Мог же Казанский заверить девочку, что в моих силах ей помочь? Вполне мог... Но если это действительно так и речь пойдёт о том, в чём я напрочь не разбираюсь... Алексей и Ольга выходят из комнаты. Мать Лины что-то без умолку болтает о том, какой вкусный чай она купила и уже собиралась заваривать, когда мы пришли. А я остаюсь один на один с их дочерью, и на моих глазах происходит что-то ужасное. Она снова превращается в того умирающего подростка, с которым я познакомилась несколько дней назад. Как будто ей нужны были все силы на то, чтобы выглядеть перед родителями так, чтобы это внушило им эфемерную надежду. - Обещай, что наш разговор останется между нами, - требовательно говорит Лина, когда я присаживаюсь на краешек её постели. И тут же прибавляет просяще: - Обещай. - Обещаю. -Ты ведь присмотришь за ним? Боже, сколько всего в этих пяти словах... Столько, что у меня в груди расползается горечь, от которой начинает щипать в глазах. Слова и маленькой девочки, и взрослого человека... И в них столько надежды быть услышанной и понятой. - Лина, а если... - Не надо. Тебе совсем необязательно делать вид, что всё окончится хорошо. На это мне ответить нечего. Лина понимает, к чему всё идёт, а я даже представить боюсь, что она чувствует. Вот так лежать, привязанной к этой комнате, получать беспрестанно уколы и капельницы и знать, что... - За маму я не переживаю. Она тоже всё понимает. А вот папа...- выдыхает Лина, и устало закрывает глаза. Мы молчим, каждая думает о своём. Я - о том ужасе, который ждёт Казанского, а его дочь... наверное, о том же самом, раз позвала меня, чтобы попросить сделать то, на что я и сама была готова. Самое меньшее из возможного - просто быть с Алексеем рядом. И, пожалуй, единственное. -Твой папа мир готов перевернуть, - наконец выдавливаю из себя фразу, которая мне самой кажется ужасно картонной. Но нет таких слов, которые были бы способны вместить в себя всё, на что пошёл бы ради Лины Казанский. - Знаю. - Она всё же открывает глаза и произносит то, что заставляет моё сердце остановиться, пропустить несколько ударов и помчаться вскачь: - Только зря. Я не хочу жить. -Лина... - Вера, не нужно, правда. Если бы хотела, я бы боролась, но я не хочу. Это всё, что тебе нужно знать. А теперь извини, я попробую поспать. И помни, пожалуйста, что ты мне обещала. Лина снова закрывает глаза, давая понять, что разговор окончен, а я сижу, глядя перед собой и чувствую, что мне нужно время на то, чтобы подняться и пойти к Алексею и Ольге. Казанский наверняка воспримет желание Лины и разговор со мной за крохотную надежду, а меня будут разрывать противоречивые чувства. Ведь я обещала ей, что всё останется между нами. Наконец дыхание девочки становится тихим и размеренным. Грудная клетка едва вздымается, на кукольно-измождённом лице проступает успокоение. Я поднимаюсь с постели осторожно, тихо подхожу ближе и несколько минут просто смотрю на Лину, узнавая в ней Казанского. Глажу по голове, почти невесомо, чтобы не разбудить. И когда покидаю её спальню, осознаю, что именно меня ждёт впереди. Или лгу себе, что осознаю... Часть вторая Глава 12 Правило второе. Бессолевая диета не так и плоха, если рыдать белугой над пресным блюдом Время, которое мы проводим с Казанским вместе, не говоря о Лине, Кристине или о каких-то проблемах, оставшихся в наших буднях, стремительно летит. И мне приходится жадно наслаждаться каждой минутой, потому что внутри родилось и крепнет предчувствие скорой беды. Мы много гуляем вдоль береговой линии залива, ходим обедать в небольшой ресторанчик и проводим время, как двое влюблённых друг в друга людей, которым просто хорошо вместе. И у которых нет вороха нерешаемых или тяжело решаемых проблем. - Я так и не успела спросить, - осторожно говорю я в тот день, который должен окончиться нашим отъездом из снятого на двое суток мини-отеля. -Спрашивай. Казанский стоит лицом к заливу и, заложив руки в карманы куртки, смотрит на мрачную линию горизонта. Сам кажется точно таким же - мрачным, как будто именно сейчас исчезает тот Алексей, который был рядом со мной в эти субботу и воскресенье, и на смену ему приходит другой, малознакомый. - Откуда вдруг взялась Ольга? Он улыбается, качает головой. А я чувствую себя неуютно, потому что лезу на ту территорию, куда мне нет хода. Или это я так решила, что его быть не должно. - Она взялась не вдруг. Мы познакомились, когда ещё студентами были. Как-то всё так быстро закрутилось. И раскрутилось тоже быстро. Когда поняли, что оба не хотим отношений, разбежались. Потом выяснилось, что Оля беременна. Случайно, кстати, выяснилось. Через общих знакомых. - Как так? Она от тебя скрывала? - Не совсем так. Просто не хотела обременять меня ребёнком. Я удивлённо смотрела на Казанского, переваривая то, что он сказал. Интересных женщин он себе выбирал. Ольгу, которая не желала говорить ему о беременности, Кристину, устроившую целый спектакль, чтобы тянуть из Лёши деньги. Ну и меня, знакомство с которой началось при весьма воинственных обстоятельствах. Об остальных пассиях Алексея знать как-то не желалось. - Понятно. - Ну а я решил, что очень даже хочу обремениться. Он тяжело вздохнул и снова уставился на горизонт. Что хотел там увидеть - я не знала, да и хотел ли? Невольно я подняла тему, которая и саму меня подспудно тревожила. Дети. Я никогда не задумывалась о них всерьёз. Просто знала, что хочу детей, но сейчас, стоя рядом с Казанским, вдруг отчётливо увидела малыша. Или даже двух. Может, лет через пять мы точно так же будем стоять на берегу, а возле нас будет бегать маленький мальчик. Или девочка. А второго ребёнка Алексей будет держать на руках и показывать ему как с воды поднимаются в небо белокрылые чайки. Я так ярко представила эту картину, что поверила в эту возможность, совершенно забыв о том, от какого надвигающегося шторма я хотела спрятать здесь Казанского. И спрятаться вместе с ним. Зря. - А Ольга... ну, у неё есть ещё дети? - Есть. Близнецы-мальчишки. Им лет по десять, кажется. Я не очень интересуюсь этой стороной Олиной жизни. Мы с ней друзья, у которых есть общая дочь, если ты об этом. Наверное, мне нужно было уловить те нотки, которые звучат в голосе Алексея. Предупредительные, колючие. Но я слишком увлеклась своими фантазиями, чтобы остановиться вовремя. - Ну а ты? -А что я? -Ты бы не хотел ещё иметь детей? -Нет. Короткое ёмкое слово звучит так резко, отрывисто и чётко, что у меня не остаётся больше никаких иллюзий относительно воплощения моих мечтаний в реальность. - Почему? - Потому что нет и всё. - Но ты ведь хотел жениться на Кристине... - Кристина - не та женщина, которая могла бы родить мне детей. Я вовремя прикусываю язык, чтобы не спросить: «А как же я? Я тоже не та женщина?». Но это было бы так эгоистично. Хотя, наверное, стоило расставить все точки над «i» сразу же, однако трогать сейчас Казанского и донимать его вопросами нельзя. Он и так - словно сжатая до упора пружина, которая может распрямиться в любой момент и ударить в ответ. А я этого совсем не хочу. - Ладно. Давай вернёмся и будем собираться. Хочу пораньше вернуться в город. Он разворачивается и уходит в сторону отеля, оставляя меня стоять и смотреть ему вслед. Я уже знаю, что тот сонм вопросов, что родился внутри меня от этого разговора, будет изводить меня, едва останусь наедине со своими мыслями. Но сейчас мне просто нужно сделать вид, что всё так, как было ещё вчера. Поэтому просто иду за Казанским, чтобы сделать то, чего он хочет. Вернуться в Питер и оставить в воспоминаниях эти прекрасные два дня. Едва вхожу в свою квартиру, в которой ремонт так и застрял на одной из его бесконечных стадий, меня начинает атаковать множество мыслей. Алексей, быстро чмокнув меня в щёку, отправился куда-то по своим делам, а я... Я собиралась провести время наедине с собой, но стоило только оказаться дома, как поняла - последнее, в чём я нуждаюсь, - одиночество. Набрав номер отца, мысленно скрестила пальцы на удачу, чтобы застать его дома, ну или хотя бы не с его подругой. И когда он заверил, что сможет быть у меня минут через сорок, мысленно выдохнула. Мы уже очень давно не проводили время вдвоём, хотя раньше это было нашей традицией. И пора было исправляться. Пока доставала из холодильника вино и сыр с фруктами, успела несколько раз поймать себя на мысли, что начинаю раздражаться. Совершенно неуместное, чуждое мне, но в то же время неконтролируемое в данный момент чувство, рождалось каждый раз, когда я думала о том, что сказал мне Алексей. Я была молодой, и с рождением детей вполне можно было обождать. Но проблема была в том, что их у меня могло не быть в принципе. Потому что я... я придумала себе несуществующую сказку, в которой мысленно прожила с Казанским до старости, но к реальности эта сказка не имела никакого отношения. Да, если судить по тому, что он мне говорил, Алексей тоже хотел быть со мной... Но видимо, у нас с ним кардинально отличались представления об этом самом «быть вместе». И я пока не знала, как к этому относиться. - Ну, рассказывай, - проговорил отец, усаживаясь напротив меня за стол. Мне даже не нужно было ничего ему говорить, чтобы он понял, что с его Весей что-то не так. И пожалуй, был единственным, с кем я могла обсудить всё не таясь. И меня будто прорвало. Слова полились беспрерывной рекой, сначала бессвязными обрывками фраз, потом - относительно ровным, но в то же время эмоциональным потоком. Я поведала папе про то, как мы с Казанским снова сошлись. О своих опасениях, о Лине, о безнадёжности всей этой ситуации. О том, как задумалась о детях и чем это закончилось. А отец слушал, не перебивая, и мне хотелось вскочить и обнять его, прижаться, как когда-то давно в детстве и сказать, что он самый лучший. - Я тебе так скажу, Весь... И тебя понимаю, и его тоже. - Он покрутил бокал вина в пальцах и залпом допил остатки. - Ты меня сейчас убила, честно. Я не знал, что у Лёши такая беда. - Угу. И я не знала. - Но то, что он тебе рассказал... это дорогого стоит. - Знаю. -Ты сейчас не трогай его. Он должен в тебе видеть ту, к которой ему захочется возвращаться из того, что случится. А потом, когда всё наладится, можно снова говорить о том, что тебя волнует. Но сейчас - нет. - Да я это понимаю. Я всё же не выдерживаю, встаю и подхожу к окну, обнимаю себя руками в бесплодной попытке согреться. Вроде ничего такого не сказала Казанскому, а сейчас стала мучить совесть. - Весь. Тебе просто нужно переждать. Перетерпеть. Если ты с ним и дальше хочешь быть. Это жизнь, в ней не только хорошее. Дерьма - гораздо больше. - Я знаю, пап. Всё это знаю. Просто морально готовлюсь к худшему. - Даже убеждать тебя не стану, что всё хорошо будет. - И не надо. Мы ещё долго говорим с папой в этот вечер, когда я немного прихожу в себя. Беседа перетекает на то, что происходит в жизни отца, потом снова на мои будни, потом на Лину, и так по кругу, пока не чувствую себя окончательно вымотанной. Засыпаю рано, с мыслями об Алексее. Хочу стать для него той, к кому он будет возвращаться, островком спокойствия. Проваливаясь в сон, думаю о том, не стоило ли написать ему хотя бы краткое смс с пожеланиями спокойной ночи, но не успеваю сделать ничего - просто отключаюсь. Отключаюсь, ещё не зная, что завтра меня ждёт один из самых ужасных дней в моей жизни. Глава 13 Утром Казанский снова не появляется в офисе. Не звонит, чтобы предупредить, не отвечает на звонки, заставляя меня слушать равнодушные гудки. Чёрт, вот как можно видеть на экране сотового миллиард пропущенных и даже не удосужиться ответить? Или он думает, что у меня отключена функция переживания? Что я восприму его молчание как норму, извинюсь перед теми, кто ждёт его в приёмной, а после просто продолжу делать вид, что всё так и должно быть? Ближе к обеду я успеваю довести себя мыслями до какого-то безумного состояния. То ли раздражение, замешанное на такой злости, что мне хочется отправить Казанского куда подальше сразу, как только он явится, то ли бессилие и потребность просто сесть, обнять себя руками и расхныкаться. Нет, я не поеду сегодня к нему, если он всё же не прибудет на работу. Я вообще объявлю ему строгий выговор с занесением в личное дело. Эти мысли понуждают меня нервно усмехнуться и предпринять очередную бесплодную попытку погрузиться в рабочий процесс. Неприятное, распирающее изнутри ощущение случившейся беды я гоню от себя всеми возможными способами. Уж лучше пусть окажется, что Алексей где-то развлекается - хотя это и кажется сейчас абсурдным - чем я пойму, что интуиция меня не обманывает. Страх, неконтролируемый, заставляющий сердце биться в горле, рождается едва в приёмную заходит Тупикин. По его растерянному виду, кажется, понимаю всё, инстинктивно вскидывая руку, чтобы он молчал. Будто если он ничего не скажет, останется хоть один шанс на то, чтобы произошедшее не случилось. Хотя, всё уже решено и ясно. - Ты уже знаешь, - по-своему поняв, мой жест, выдыхает Паша. И я мотаю головой, плотно смеживая веки. Становится стыдно за собственные недостойные мысли, а жажда вскочить и бежать к Казанскому, чтобы быть рядом с ним, превращается в нестерпимую. Но как вообще случилось, что я ничего не знаю, а Тупикин - в курсе? Это отрезвляет, жадно делаю вдох и выдавливаю из себя, всё же посмотрев на Пашу: - А ты откуда знаешь? - Вера... ты серьёзно? Тупикин кладёт передо мной свой сотовый, на который воззреваюсь с неподдельным изумлением. Казанский что - позвонил не мне, а Паше? Эта мысль настолько абсурдна, что мне даже хочется смеяться. Может, всё не так плохо, как я себе нарисовала, а вместо смерти Лины случилось что-то пустячное? Ну, там, наша фирма обанкротилась. Или на улицах танковые колонны, потому что кто-то начал революцию. Что угодно, только не самое страшное. - В новостях заголовки этим пестрят с самого утра. Облегчение затапливает с головой. Нет, это всё же банкротство или революция, но не то, что я себе успела навоображать. - Да чем пестрят? - не выдерживаю я, и теперь настаёт очередь Тупикина смотреть на меня с удивлением. - Как чем... смертью дочери босса... Боже... Что же такого случилось, раз всё приобрело огромный размах? Откуда вообще об этом так быстро разнюхали журналисты? Схватив телефон Паши, начинаю судорожно искать в браузере новостную ленту. И почти сразу натыкаюсь на заголовок, от которого перед глазами всё темнеет. «Безнадёжно больная дочь бизнесмена Алексея Казанского выпала из окна седьмого этажа...». Воздуха начинает не хватать, а в ушах, как на репите, звучат слова Лины, что она сказала мне наедине: «Я не хочу жить...» Почему я не рассказала об этом её родителям? Может, тогда бы всё не окончилось вот так? Почему - почему? - я молчала! Дала обещание девочке, которая всё уже решила, а вместо того, чтобы бежать к Алексею, вышла, посудив, что обязана сдержать слово. Я даже не могла представить, что именно сейчас чувствуют Ольга и Лёша. Было больно за Казанского. Так больно, что я едва могла дышать. Что же она натворила? Маленькая девочка, измученная и с пропавшим желанием наслаждаться бесценным - жизнью. Что же она натворила? -Так. Мне нужно набрать босса. Сейчас Алексей не сможет взять на себя свои обязанности, а его замы вряд ли справятся. У нас же большая конференция, ты помнишь? - затараторила я, судорожно ища телефон, лежащий прямо передо мной. - Он уже вылетел. -Кто? - Семёнов. Скоро должен быть в Питере. Ромашкина, успокойся! Всё. Слышишь? Всё. Это слово - всё - вызывает у меня неконтролируемую реакцию. Я вскакиваю на ноги, бросаюсь на шею Тупикину и начинаю рыдать. Без слёз. Просто давлюсь комом в горле, пытаюсь его сглотнуть, но ничего не выходит. Мне так больно сейчас, и эту боль нет никаких сил терпеть. И выплакать невозможно, потому что ни слезинки не проливается из глаз. - Ну... Ты что? - шепчет бессвязно Паша, поглаживая меня по волосам. - Соберись, Вера... Если не ты, то кто? Вопрос Тупикина действительно понуждает меня взять себя в руки. Я сейчас нужна Алексею, по крайней мере, мне очень хочется верить в то, что это действительно так. Время до конца рабочего дня тянется мучительно медленно. Огромным усилием воли держусь, чтобы не перечитать всё, что есть в сети по этому поводу. Казанский всё ещё не подходит к телефону, но и я звоню ему в разы реже. Наконец, когда сил больше ждать не остаётся, в приёмную заходит Семёнов в сопровождении... Алексея. Одного взгляда на него мне хватает, чтобы снова перестало хватать воздуха в лёгких. Он словно разом постарел лет на двадцать, на лице - бесстрастное выражение. Хотя, это не то слово. Никаких эмоций, ничего. Вообще. Молча кивает мне, и я инстинктивно киваю в ответ. По спине бежит ледяной холодок. Кажется, что это действительно конец всему. Что он скажет мне, когда мы останемся наедине друг с другом? Что он больше вообще ничего не хочет? И почему я такая эгоистичная, если думаю именно об этом? Ему больно, мне даже представить невозможно, насколько... А я боюсь, что он меня оставит... Становится мерзко от самой себя. Провожаю взглядом Семёнова и Казанского, которые скрываются в кабинете. Наверное, будут обсуждать, когда Алексей сможет передать дела фирмы, потому что вряд ли сейчас будет в состоянии работать. Когда мои терзания и ноль ответов на мучающие вопросы доводят меня до какого-то адского состояния, дверь в кабинет открывается, и на пороге появляется Семёнов. - Вера, зайди, пожалуйста, Алексей тебя ждёт. Он уходит, так и не дождавшись от меня чего-то членораздельного. Потому что я не в силах произнести ни слова. Сижу истуканом и открываю рот, будто рыба, выброшенная на берег. После поднимаюсь и иду в кабинет на неверных ногах, словно приговорённый на плаху. Казанский сидит спиной ко мне в кресле, и когда вхожу, говорит тихо: - Вечер сегодня красивый. Он смотрит за окно, туда, где лиловый закат постепенно превращается в фиолетовый. А мне приходит в голову мысль: видит ли с неба Лина всё это? - Красивый, - соглашаюсь я. Слова выдавливаю из себя по букве, от кома в горле так и невозможно избавиться. - Прости, я не мог тебе ответить, - поворачивается вместе с креслом Казанский, и я снова едва не охаю, когда вижу это ужасающее выражение на его лице, которое, кажется, не сможет стереть уже ничто. «Ты нужна мне, Вера». Тогда, когда Алексей говорил мне это, я не знала, как много всего он вкладывает в эти слова. Но сейчас готова быть с ним рядом, готова быть ему нужной. Если только он этого хочет... Я просто пересекаю кабинет, стираю расстояние, которое есть между нами, и Алексей, как и некоторое время назад, обнимает меня. Прижимает к себе с такой силой, что я не могу сделать вдох. И в то же время именно тогда ко мне возвращается способность глотнуть кислорода. - Я не хочу сейчас ни о чём, просто помолчим, хорошо? - спрашивает он, не поднимая головы, и я инстинктивно киваю. - Хорошо. Мне хочется сказать ему очень многое, но понимаю, что ничто не способно помочь. И молчание не способно помочь тоже, но если в нём нуждается Алексей - я могу дать ему хотя бы это. Он кивает, продолжая цепляться за меня, как утопающий за соломинку. И выдыхает тихо: - Спасибо. Глава 14 Похороны вызывали у меня настоящий ужас, хоть и были, казалось бы, неотъемлемой частью человеческих жизней. Я помнила, что творилось со мной, когда не стало мамы. Как я смотрела на то, как её опускают в землю, и не верила. Это потом, когда прошло время, приходить к ней на кладбище стало не так больно. Но именно в день похорон я испытывала ощущение будто попала в кошмар наяву. Папа попросил у Алексея возможности поддержать его, и Казанский, на удивление, согласился. Присутствие отца на продуваемом со всех сторон кладбище придало сил и мне. И я была очень благодарна за то, что он рядом. Видела, что и Алексей словно бы становится с ним другим. Будто через выражение равнодушия пробивается то, каким он был раньше. Всё происходит быстро, как будто мы на конвейере. Отвратительные чувства сжимают нутро ледяными пальцами. Я не знаю, что делать с чудовищной растерянностью, которая поселилась в душе. Не знаю и того, не было бы лучше, если бы Казанский рыдал, чем видеть то, что я вижу. Будто не только Лина умерла, но и Алексей вместе с ней. Когда идём в сторону выхода, меня догоняет Ольга. Трогает за рукав пальто и сообщает, что Казанский собирается отправиться по делам. Видимо, понимает по выражению моего лица, что именно я думаю об этом, потому что добавляет быстро: -Ты только не злись. Ему сейчас совсем плохо. А я и не злюсь, но понимаю, что я так или иначе не настолько значимый человек в его жизни, как те, кто знает его годами. И это вполне закономерно, только мне от этого не легче. И сейчас снова возвращается тот самый эгоистичный страх, когда я отчаянно, до дрожи боюсь, что это будет наш с Алексеем конец. - Я всё понимаю, - вздыхаю я, и Ольга растягивает губы в кривой улыбке. - Пойдём сходим в кафе посидим? Не хочу никаких поминок. Остальные поймут. Несмотря на то, что всё кругом вроде бы обычное, полное жизни, отголоски сегодняшнего дня, наверное, ещё долго будут меня преследовать. То, что ещё вчера показалось бы привычным, сейчас выглядит совершенно чужеродно, как будто я не могу быть частью всего этого. - Я тебя не просто так позвала, - признаётся Ольга, когда мы устраиваемся за столиком и заказываем кофе. - Не только поболтать по-девчачьи, но и поговорить о Лёше. Интересно, как ей удаётся настолько хорошо держаться? Даже мне дурно от того, что произошло, а ведь она мать, ребёнок которой погиб. Но это просто хорошая мина - замечаю, как подрагивают руки Оли, как она нервно сминает ткань салфетки. Не выдерживаю, подаюсь к ней через столик и накрываю пальцы ладонью. И она выдыхает, словно бы разом становится меньше и незаметнее. -Тебе Лёша этого не скажет никогда, но скажу я. То, что ты рядом - это... Это очень дорогого стоит, Вер. Я не знаю, что было бы с ним, если бы не ты. Слышать это признание из уст женщины, которая родила Казанскому ребёнка, и которую он любил, пусть и в прошлом, довольно странно. Но одновременно её слова рождают внутри какое-то невероятное облегчение. - Да, Лёша бы точно мне этого не сказал, - качаю я головой, пряча улыбку за глотком кофе. - Он такой. Не во всём готов признаться, что чувствует. Оля тоже отпивает кофе, молчит некоторое время, после чего выдаёт ещё более неожиданное: - Ему ребёнок нужен. - Кому? Знаю, вопрос звучит более чем глупо, но удержаться от него не могу. -Алексею, конечно. - Он не хочет. - Он думает, что не хочет. Но если у него будет сын или дочь... Знаешь, если бы я сейчас не могла прийти домой и обнять своих мальчишек, я бы наверное легла и сдохла. - Мы говорили об этом. Он чётко дал понять, что не желает детей. Да и сейчас, наверное, совсем не время. - Сейчас - да. Я о будущем. Ольга замолкает, и я молчу тоже. Даже вот так сидеть вдвоём, не произнося ни слова - хорошо и уютно. Если бы только не миллиард мыслей. И ощущения чего-то настолько давящего со всех сторон, что хочется убежать и спрятаться. -А я не знаю, есть ли это самое будущее у нас, - признаюсь в том, что меня тревожит. Признаюсь, несмотря на то, что это совсем не тема для нынешнего дня. Но Ольга хватается за неё, словно за спасательный круг. - Я тебя понимаю. Иногда, когда смотрю на Лёшу... Чувствую себя чёрствой. Мне больно, ужасно больно. Но то, что переживает он... Знаешь, я его очень люблю. Он мой друг, давний и хороший друг. Вот так бывает, что и от друзей рожают детей. - Она кривовато усмехается, и я улыбаюсь следом. - И то, что с ним сейчас творится... это меня убивает. Потому тебя и позвала сегодня. - Меня тоже, - киваю я в ответ. - Но ещё больше убивает бессилие. Не пойму, что мне нужно сделать. - Просто быть рядом? - полувопросительно предлагает Оля. А я очень сомневаюсь, что это поможет на все сто. - Возможно, - пожимаю я плечами. - Если только он сам этого захочет. В тот момент я даже не представляю, сколько всего мне предстоит. С чем я буду сталкиваться раз за разом в своих попытках вытащить Лёшу из того состояния, в которое он погрузился. Но даже если бы кто-то раскрыл мне моё будущее, пожалуй, я бы и тогда не отказалась от Казанского. Вернувшись домой, понимаю, что ни на чём не могу сосредоточиться. На глаза попадаются дневники, и впервые за долгое время мне хочется взять их и сжечь. Насколько тонка грань между разумом и одержимостью. Сколько таких девочек, как Лина, извели себя из-за чьих-то неосторожных или злых слов. То, что в моём случае стало катализатором, в истории с дочерью Казанского превратилось в смертельный фактор. Хочется плакать. Усесться на пол, обнять колени руками и разрыдаться. Потому что всё это ужасно несправедливо. Потому что маленькие девочки не должны умирать, особенно таким жутким способом. Слёзы сами катятся из глаз, а я их почти не замечаю, расхаживаю по квартире, будто загнанная в клетку. И самое страшное - не знаю, чего ожидать дальше. На работе на следующий день Казанский ожидаемо не появляется, но сейчас я не хочу его трогать или надоедать своими звонками. Просто погружаюсь в рабочий процесс, доведённый до автоматизма. Мне так легче. Сотрудники что-то обсуждают, я даже не могу понять, что именно. Но надеюсь, что не меня или горе, постигшее босса. Порой в голове проскакивают мысли о Кристине. За всем этим калейдоскопом событий совсем забыла о её существовании, но в то, что она забудет о Казанском - не верилось. Даже боюсь представлять, что сделает Алексей, если эта дамочка нарисуется рядом с ним со своими требованиями. Проходит два дня, а от Лёши нет никаких вестей, и мне начинает казаться, что я попала в какой-то временной вакуум, из которого никак не могу выбраться. Минуты текут медленно и тягуче, но не приносят с собой никаких изменений. Просто привычные дела и события, в которых я тону, захлёбываясь от бессилия что-либо изменить. И когда уже я не выдерживаю и начинаю прикидывать в уме, где и у кого мне разузнавать хоть кроху информации о Казанском, он находит меня сам. Просто звонит в дверь поздно вечером, когда уже собираюсь лечь спать, и когда открываю дверь, спрашивает без приветствий: - Впустишь? Я чувствую снова тот самый коктейль, который уже, кажется, стал моим неизменным спутником - облегчение, смешанное со страхом. И когда отступаю, просто кивая, потому что от волнения не могу вымолвить ни слова, понимаю: разговор будет не из простых. Глава 15 Он заходит не сразу, будто сомневается, что стоит это сделать. Осматривается, и что ожидает увидеть - не знаю. А у меня в голове тысяча мыслей. И миллион страхов. С чем он ко мне пришёл? Не знаю. Ни черта не знаю, и поэтому как струна натянута. Потому что уже чувствую, что всё закончится не так, как мне бы того хотелось. Всё вообще не так, с того момента, как он меня предупредил, что будет страшно, а я как ребёнок всё глаза пытаюсь закрыть, только не получается. От ужаса, что каждую клеточку тела наполнил, избавиться не выходит. Боль Казанского чувствую, как свою. Даже острее. Но она с моей болью смешивается. Я ведь тоже живая, и болит у меня тоже сильно. Только показывать этого нельзя. Потому что - это эгоизм. Потому что я ни на грамм не знаю, каково Алексею. Не знаю, но ощущаю, будто со мной всё случилось. Сейчас он в квартире моей чужим кажется, и в то же время здесь его запереть хочется. Никуда не отпускать, чтобы только моим был. Стереть всю его боль, себе забрать. Только не могу. Нет у меня на это прав никаких. - Вер... Он имя моё выдыхает, а мне хочется уши руками закрыть и головой замотать. И кричать, чтобы ни слова больше не произносил, потому что знаю, что скажет. Даже не знаю - чувствую кожей. Но я стою и просто смотрю не него. Как же мне всегда рядом непросто было. Как же меня выворачивало. От злости, страха, понимания, что ничего не будет. И от любви. Только сейчас готова признаться себе и ему, что люблю, так сильно, что захлёбываться этим чувством готова, потому что без него - вакуум. Потому что он - мой кислород. Но я молчу - не время. - Что? - наконец выдыхаю, когда пауза между нами затягивается. И руки на груди складываю в бесплодной попытке спрятаться от того, что Алексей скажет. - Вер, я хотел... Растирает лицо ладонью, но когда смотрит прямо на меня, снова вижу это выражение лица. Равнодушное и усталое. И не могу с ним ничего поделать. - Я сейчас не самый лучший парень, - кривовато-болезненно усмехается Казанский, а я вместо того, чтобы кивнуть, улыбаюсь в ответ. Больно мне, но эта улыбка - всё, что могу себе позволить. Потому что за ней хочется скрыть всё то истинное, что мною владеет. Потому что мне больно, а она - словно оружие. Только с кем и против кого воюю - не понять. -Ты пришёл сказать мне, что у нас заканчиваются отношения? Эти слова удаётся сказать спокойно, хотя один бог ведает, чего мне это стоит. Разговор больше на мелодраму похожий, но наверное это закономерно - именно так обсуждать рухнувшие мечты, погребённые под слоем пепла. - Я пришёл сказать тебе, что не могу тебе давать сейчас того, что мог и хотел несколько дней назад. И надеюсь, ты меня поймёшь. И я понимаю. С самого начала всё понимаю, только менее больно от этого не становится. И что услышу если спрошу, не навсегда ли это, тоже понимаю. - Да, - просто отвечаю я, впиваясь ногтями в ладони. Сжимаю их в кулаки и едва не охаю от боли. Только так удержаться можно от того, чтобы не дать Казанскому то, что совсем ему не нужно. - Хорошо. Слово это будто бы с облегчением произносит. Ждал, что я истерику устрою или на шею кинусь? Хочется... Очень хочется, потому что я не выдерживаю. Наверное, только сейчас понимаю, насколько он важным и нужным стал за это короткое время, только навязываться не привыкла. - Я пока не знаю, что и как дальше будет, - говорит он, отворачиваясь. Подходит к окну размашистым шагом и на подоконник тяжело опирается. И таким одиноким в этот момент кажется, что выть хочется. - А я давить не буду, - отвечаю хрипло, и Казанский кивает. Мы молчим. Долго. Но он не уходит, а я пошевелиться боюсь. Словно если сделаю хоть шаг или движение, Алексей исчезнет. Сбежит и я больше никогда его не увижу. - Слушай, я не только за этим пришёл, - говорит он, повернувшись ко мне. Руки на груди складывает. Это- его территория, и на неё мне хода нет. -А за чем ещё? - Что тебе... что тебе Лина сказала, когда вы вдвоём оставались? Его вопрос как удар под дых. У меня и возможности не было обдумать наш с ней последний разговор. Да и неважным он казался теперь, когда Лины больше не было. И не пойму сейчас, признаться во всём или смолчать. Подхожу к нему, рядом встаю. Начинаю на стекле пальцем узоры выводить, а саму трясёт. Не пойму от чего, но всё тело ходуном ходит. И поделать ничего не могу - волны отчуждения физически чувствую, будто и не был Алексей никогда моим. Так, проходной эпизод, с которым вот-вот распрощаюсь. - Она... за тобой просила присмотреть, - наконец выдавливаю, и Казанский отшатывается, как от удара. Он же знал, что Лина уйдёт. Просто верить в это не хотел. Но знал. Или - нет? - А ещё? - вместо того, чтобы хоть что-то сказать на мои слова, продолжает он допрос. - Почему ты спрашиваешь? - Потому что мне это важно. Смотрит на меня, а у меня внутри всё переворачивается. Он же весь в этом - в смерти своей дочери, в потере, в горе своём. Закрыт так, что мне не достучаться. Никому не достучаться. Вспоминаю слова Оли, хватаюсь за них как за спасательный круг. Это она Алексея знала хорошо, не я. Может, стоит поверить в то, что всё можно исправить? - Сказала, что жить не хочет. -Что?! Боже... Как он выкрикивает это слово - с ужасом, растерянностью, адовой болью. И я жалею, что призналась, только слишком поздно. Разворачивает меня лицом к себе, крепко схватив за плечи. В лицо жадно вглядывается, будто хочет прочесть на нём, что я соврала. А я бы и рада солгать, только сказанное - правда. - Почему ты мне не сказала ничего? - выдыхает хриплым шёпотом, а на лице такое выражение, словно перед ним - предательница. - Она просила меня... - лепечу едва слышно. - Лина просила. - Она... просила? - Да. Но я не знала, что всё так серьёзно. Казанский отступает. Шаг назад делает, головой мотает, а мне так страшно, но к нему броситься не могу. Знаю, что оттолкнёт. - Вера... как же так... Она ведь ребёнок совсем... была. Сколько разочарования в этом всём. Столько горечи, идущей откуда-то из самого нутра. Понимаю, что меня сейчас едва ли не во всём виновной считает. И ничего в этом не изменить тоже. Он уходит через мгновение, просто слышу, как за Казанским захлопывается дверь, и осознаю, что это конец. Он просто закроется в себе, исчезнет, потому что со мной всё решено. И дело совсем не в том разочаровании, которое его постигло. Ему так легче - без меня, без кого бы то ни было рядом. Молча разворачиваюсь к окну, смотрю за тем, как Алексей садится в машину. Как срывается с места и уезжает. А в груди боль такая, что кажется калёным железом выжгло всё. И только когда замечаю на белом равнодушном пластике прозрачную каплю, понимаю, что плачу. Но нет сил ни стереть слёзы, ни заверить себя, что всё будет хорошо. Я вообще в это не верю сейчас, не верю впервые за долгое время. Что бы ни происходило, искала в себе силы жить дальше и радоваться жизни. Но только не сейчас. И только не с Казанским... Глава 16 Это всё для него было слишком. Настолько, что Алексей даже чувствовать перестал, впав в состояние какого-то странного оцепенения. Вроде всё кругом то же самое было, люди, события, день за днём - а он ни на что не реагировал. Не чувствовал вкуса еды, которую отправлял в рот, если не забывал этого сделать, не ощущал аромата кофе или выхлопных газов. Даже дождь, льющийся с неба, не заставлял его поёжиться. Он просто двигался куда-то по инерции, а понять, куда именно, не мог. И в этом всём была Вера. Он старательно гнал от себя мысли о ней, но они неизменно возвращались. Читай книги на Книгочей.нет. Подписывайся на страничку в VK. Обрывками снов и воспоминаний, несбывшимися мечтами, запахом духов, который, казалось, въелся в его память. Словно единственное яркое и живое пятно света, Вера жила где-то в сердце, и её оттуда было не вытравить ничем. Но он ведь решил отступить, уйти, чтобы не омрачать своим существованием её жизнь, зачем же тогда раз за разом подсознание подбрасывает ему то, от чего он просыпался ночами? Зачем всё это, если всё решено? «Потому что тебе хочется, чтобы всё было иначе, - шептал внутренний голос. - И понимаешь, что это может дать только она». А вот что мог дать ей сам Казанский, он не знал, и ответов на этот вопрос не находил. Знал лишь только, что сейчас он - будто пустая оболочка. И не желает наполнять себя ничем. И никем. Так было правильнее. Так было справедливее. Не по отношению к самому себе - свой шанс на то, чтобы снова попытаться стать счастливым, Алексей даже не просрал - он его даже не хотел. Так было честнее по отношению к Вере. Их последний разговор всё не шёл у него из головы. Сейчас он находился в том состоянии, когда пытался найти любого виноватого, понимая, что ищет совсем не там. В случившемся виновен был он - в первую очередь. Да и, наверное, больше никто. Возможно, им нужно было попробовать с Ольгой не оставаться друзьями, а построить семью. Это сейчас, оглядываясь назад он находил миллиард тех путей, по которым им уже не суждено было пройти, будто не хотел мириться с мыслью, что изменить уже ничего нельзя. Бежал от собственных страхов, понимая, что ни черта от них не отдаляется. В один из бесконечных серых дней, которые слились для него в сплошной нескончаемый поток, расцвечивающийся только ночью, когда в его сны без спроса входила Вера, прежняя жизнь вновь напомнила о себе. Жизнь, где он делал ошибку за ошибкой, и теперь расплачивался за них. Казанский как раз возвращался домой, собираясь на несколько дней отправиться к родственникам в другой город где всё не будет напоминать о пережитом кошмаре, когда увидел Кристину. Он и забыл уже о её существовании, а вот она, похоже, о нём забывать не собиралась. И снова такая усталость навалилась, что даже места злости не осталось, которую испытывал раньше. - Дай угадаю, ты снова ко мне? - проговорил он ровным голосом, когда поравнялся с женщиной, что стояла, ёжась от прохлады. - И без машины? Что случилось, угнали? В голосе, как ни старался, язвительных ноток не прозвучало, а жаль. Кристина же восприняла его тон по- своему - её лицо искривилось, и Алексей едва удержался, чтобы не поморщиться. - Лёш... Я знаю, ты меня ненавидишь... Его брови удивлённо взлетели вверх помимо воли. Это в прошлой жизни она злила его так, что он придушить её был готов собственными руками, но не сейчас. - Но мне очень нужны деньги... слышишь? Очень. - Кристин, ты во что-то вляпалась? - Нет. Нет! Просто нужны деньги. - Деньги всем нужны. Заработать не пробовала? Он видел, как она превращается на его глазах в привычную злобную женщину, избалованную, считающую, что всё должно получаться так, как хочет она. Маска показного несчастья слетела, обнажая заострившиеся черты, преисполненные агрессии. Такую Кристину он знал очень хорошо, вот только его совсем не трогали ни её угрозы, ни её проблемы. -Ты сволочь. Казанский. И всегда ею был. Она сделала глубокий вдох и вдруг неожиданно бросилась к нему, вцепляясь пальцами в отвороты пальто. Только теперь он заметил то, что не сразу бросалось в глаза. Та холёность, которая всегда присутствовала в жизни Кристины, считающей уход за собой едва ли не самым важным во вселенной, исчезла. И «красота» её, даже в лучшие времена выглядевшая искусственно, сейчас стала больше похожа на гротеск. Какая-то подводка на глазах странная, и лак на ногтях облупился. - Лёшенька... я умоляю... мне очень нужны деньги. Прошу... я больше не приду, только сейчас... дай хоть немного. Я что угодно за них сделаю. Помнишь, тебе нравилось меня трахать. Я же на всё способна, помнишь? К горлу подступила тошнота. И на эту женщину он тратил время и деньги, решив «поиграть» в нормальную семью? Да, она действительно в постели вытворяла то, что не снилось и порно-звёздам, только ему уже давно это стало не нужно. - Кристин, прости. Но нет. Больше никаких денег. Ни копейки. Я и так на тебя потратился с лихвой. С силой отцепив от себя её руки, он направился в сторону подъезда, слыша, как ему в спину сыпятся угрозы. Кажется, его собирались засадить, придушить, уничтожить. Или всё вместе - он старался не вникать. Просто закрыл за собой дверь и тяжело прислонился к ней спиной. Она ведь всё знала - о смерти Лины, о том, что дочь для него значила. Но ей было насрать. А чего он, собственно, хотел? Это же не Вера... Перед глазами снова встал её образ. К ней хотелось прижаться, обнять крепко, с силой, чтобы почувствовать тепло и её любовь. Она ведь его любила - этого даже знать было не нужно, потому что и он чувствовал то же самое. Вздохнув, Алексей стал подниматься по лестнице, чтобы спрятаться в своей квартире с бутылкой виски, как делал это каждый вечер в последнее время. Но впервые сегодня появилось желание приехать к Вере и попробовать всё с чистого листа. Не во сне, а в реальности. Глава 17 С момента, когда я виделась с Казанским в последний раз, прошло несколько дней. Не могу сказать, что время лечит, но мне определённо стало свободнее дышать. Наряду с бессилием, которое я ощущала, внутри появилось ещё и чувство, что дальше будет только легче. Всё постепенно, шаг за шагом, становилось на свои места, кроме моих мыслей, которые так или иначе возвращались к Казанскому. Я даже снова стала ходить на обед с Пашей в кафе, болтать ни о чём и делать вид, что всё в порядке. Тупикин тему Алексея не поднимал, для остальных сотрудников Казанский тоже был негласным табу. По крайней мере, если они и сплетничали, то не в моём присутствии. В тот день, когда Кристина снова приехала в наш офис, я как раз подумывала о том, чтобы позвонить Ольге и разузнать у неё про Алексея. Меня начинало терзать неуместное чувство, что я поступаю неправильно, оставаясь на расстоянии. И хоть Казанский дал мне понять, что совсем не желает отношений со мной, я могла бы просто его поддержать, без каких-либо обязательств. Хотя, кому я лгала? Я безумно, до одури по нему соскучилась. По его рукам, губам, по его шуткам. По голосу. Даже по молчанию рядом с ним. И мне так хотелось хоть ненадолго вернуться в те прекрасные несколько дней, когда я считала Алексея своим. -Добрый день, - раздался женский голос рядом со мной, и я встрепенулась, выходя из задумчивости и с удивлением понимая, что обращаются ко мне. Ещё большее удивление накрыло с головой, когда я осознала, кто именно находится в приёмной. Оглядев Кристину - а это была именно она - я вскинула брови, не в силах удержаться, настолько разительной оказалась перемена в её облике. От той женщины, которая приходила к Казанскому несколько недель назад, не осталось и следа. И дело было даже не во внешних переменах. Высокомерие, продемонстрированное Кристиной, испарилось, заместившись чем-то, чему я не сразу смогла найти определение. - Добрый, - кивнула я. - А Алексея Николаевича нет, и вряд ли он будет в ближайшее время. И отвернулась, делая вид, что занята документами. -Ая не к нему. Нехорошее предчувствие заставило меня вздрогнуть и передёрнуть плечами. Мне только бесед с бывшими женщинами Казанского не хватало. Особенно если учесть, что я напрочь не могу предположить, что именно могло понадобиться от меня Кристине. -Тогда зачем вы здесь? - Я к тебе. Много времени не отниму. - Я не думаю, что у нас есть общие темы для бесед. Где выход - вы знаете. - Удели мне пять минут. Здесь есть кафе? - Есть. Но я не планирую делать кофе-брейков. - И всё же... пожалуйста. Что-то в тоне Кристины заставляет меня внимательно посмотреть на неё, не торопясь говорить «нет». Наверное, безысходность в глазах. Эта женщина и её проблемы не должны меня касаться от слова «совсем», но я не могу вот так просто отказать ей в простом разговоре. Да и может, удастся выяснить что-нибудь относительно её планов на ту историю с адвокатом и Казанским. -Ладно. Внизу кафе, я подойду туда через десять минут, а сейчас извините, мне нужно кое-что сделать и я не хочу отвлекаться. Кристина послушно покидает приёмную, а я замираю, глядя в одну точку перед собой. Может наплевать на всё, включая гордость, и набрать номер Алексея? Рассказать ему о визите Кристины, послушать, что он думает по этому поводу. Я снова лгу сама себе - просто ищу повод услышать его голос. Но если ему это не нужно, всё зря. И пока приходится с этим смириться. Кристина ждёт меня за одним из столиков, мнёт в пальцах салфетку и это выдаёт, что нервничать в ходе разговора буду не только я. Впрочем, я скорее испытываю волнение от непонимания того, что ей могло понадобиться. Присаживаюсь рядом, заказываю кофе и кожей чувствую жадный взгляд Кристины, направленный на меня будто рентген. - У меня не более десяти минут. Работы много, - начинаю разговор, когда пауза слишком затягивается. - Давайте вы просто расскажете, что вам нужно, а дальше уже я скажу, смогу ли вам помочь. Это довольно странно - сидеть вот так напротив женщины, которую не так давно оттаскала за волосы, видеть её заискивающий взгляд и не понимать, что будет дальше. - Я... я была у Алексея. -И? - Я просила его помочь мне. Но от отказался. Немудрено, учитывая, как именно Кристина действовала до этих пор. - Значит, он просто не может вам помочь. - Он может. Просто не хочет. - В чём должна была заключаться его помощь? Она отвечает не сразу, сначала буквально впивается взглядом мне в лицо, будто силится разглядеть на нём что-то, что даст ей ответы на её вопросы, после чего выдыхает коротко: -Деньги. Мне очень нужны деньги. С этим всё ясно давно. Не были бы ей нужны ссуды от Казанского, вряд ли бы она занималась вымогательством. Только вопрос, что она хочет получить от меня? -И? - Лёша меня послал. - У вас же адвокат был и какие-то планы, как проучить Алексея за то, чего он не делал. Вскинув бровь, я смотрю на Кристину, и вижу, как она начинает нервничать ещё сильнее. Взгляд бегает, а ни в чём не повинная салфетка превращается в бумажные лохмотья. - Адвоката больше нет. Мне нечем ей платить. Фух, ну хоть одна хорошая новость за последнее время. Значит, Казанскому больше ничего не угрожает, по крайней мере, со стороны Кристины. За это стоит выпить. - Хорошо. От меня вы что хотите? - Поговори с Лёшей... Он тебя послушает. Скажи ему, что мне очень нужны деньги, это вопрос жизни и смерти. Звучит устрашающе, и дело даже не в гипертрофированности фразы. Даже тон, которым Кристина произносит эти слова, понуждает меня поёжиться. Похоже, у этой избалованной наглой дамочки всё совсем плохо, раз она пришла ко мне. - У Алексея сейчас трудный период вы должны знать. Если уж он вас на дух не переносил до смерти дочери, сейчас... сейчас думаю, вам вообще не на что рассчитывать. А сейчас извините, мне нужно идти. Я успеваю подняться из-за столика, когда Кристина подаётся ко мне и цепко, до боли хватает меня за запястье. Это случается так внезапно, что я даже не успеваю отстраниться и выдернуть руку. - Он что - бросил тебя? - ухмыляется она, приподнимаясь, чтобы приблизиться вплотную. - Он так со всеми поступает, мы для него только вещи. Которые он пользует, а потом выбрасывает на помойку. Сначала я ему стала не нужна, теперь ты. Следом кого-нибудь ещё постигнет та же участь. Я пытаюсь высвободиться, но хватка Кристины становится ещё крепче. На нас уже начинают глазеть в кафе, где меня знает едва ли не половина посетителей. Чего доброго, так я стану самым скандальным сотрудником офиса. - Дай мне денег... прошу. Мне много не нужно. Кристина так внезапно меняет тему, что я оставляю свои попытки вытащить руку из её цепких пальцев. Просто застываю, потому что ошарашена. Насколько же реально она нуждается в деньгах, если готова просить их вот так, у человека, который видит её в третий раз в жизни, и который уже ей показал, что именно думает о её наличии. - Это всё, что есть. Я судорожно расстёгиваю левой рукой застёжку на сумочке, вытаскиваю несколько тысячных купюр - всё, что имею в наличности. Бросаю на столик, и когда Кристина отпускает меня, чтобы схватить деньги, ретируюсь из кафе. Чувствую себя гадко. Это чувство везде - кажется, даже на коже до сих пор осталось ощущение мерзких прикосновений. И дело даже не в том, что до меня дотрагивалась женщина, на которую без слёз сейчас не взглянешь. Всё, что было связано с этой стороной жизни Казанского, вызывает у меня желание помыться. Нет, я совсем не отношусь к нему хуже, когда сталкиваюсь с подобным. Скорее, ощущаю какую-то опустошённость, смешанную с сожалением. Что всё произошло именно так. Что Алексей связывался с такими женщинами, как Кристина. Убегаю быстро, словно боюсь, что она погонится за мной. Мне больше нечего ей дать - могла бы, откупилась по полной, но у меня просто нет на это ресурсов. Правда, я благодарна Кристине за желание, возникшее во мне в тот момент, когда я только увидела её в офисе. Теперь я точно поеду к Казанскому, и мы обязательно поговорим. Иного и быть не может. Глава 18 Выходить из такси страшно. Водитель нервно постукивает по рулю, а я всё сижу на заднем сидении и не могу найти в себе храбрости, чтобы покинуть машину. Проходит минут десять, а может и все тридцать, когда я, щедро расплатившись за ожидание, всё же выхожу и начинаю глотать воздух маленькими порциями. В окне квартиры Алексея горит свет, значит, он дома, что порождает во мне новую порцию страха. Я даже не могу с точностью сказать, что именно понуждает меня испытывать это чувство. Боязнь вновь быть отвергнутой? Всё тот же холод и равнодушие на его лице? Мне так хочется сказать ему, что я безумно соскучилась, а после прижаться крепко и заявить, что он теперь никогда от меня не избавится, что бы ни вытворял и какие бы слова ни говорил. Но это будет так... неправильно - ставить свои потребности выше того, что чувствует, и в чём нуждается Казанский. Наконец убеждаю себя, что ничего не случится - мы просто увидимся, перекинемся парой слов, я расскажу Алексею про визит Кристины, а дальше... А дальше пусть всё будет как будет - к чему загадывать, если я всё равно мало что могу изменить? Стоя перед дверью в квартиру Казанского, неожиданно начинаю испытывать желание развернуться и сбежать. Оно поднимается откуда-то изнутри, будто интуиция подсказывает мне, что ничего хорошего из моего приезда к Лёше не выйдет. Словно там, за это дверью, порог которой перешагивала не раз, прячется то, что увижу и испытаю только разочарование. Но я всё равно поднимаю руку и жму на кнопку звонка. Казанский открывает минуты через полторы, когда я уже решаю развернуться и уйти. Тишина, когда меня окутывает коконом безмолвия, нарушается скрежетом дверного замка, и моему взгляду предстаёт Алексей. Выглядит он, мягко говоря, совсем паршиво - маска равнодушия сменилась какой-то ужасающей чернотой усталости. Она сквозит в каждой черте его лица - тенями пролегает на скулах и под потухшими глазами, опускает тёмными штрихами уголки губ. Казанский весь словно бы уменьшился и стал прозрачным. - Вера? - уточняет он удивлённо, будто я - всего лишь одна из его фантазий. Чувствую запах спиртного, от которого к горлу подступает тошнота. Наверняка он заперся здесь один и теперь делает то, что может окончиться действительно плачевно - методично уничтожает себя алкоголем. - Да, - как можно спокойнее отвечаю, сжимая сумочку пальцами до боли в костяшках. - Я поговорить хотела. Недолго. Можно зайти? -Нет. -Нет? В моём голосе сквозит удивление, потому что я даже не думаю сдерживать эмоций. Нехорошее предположение, которое гоню от себя, едва оно рождается внутри, затапливает с головой помимо моей воли. В голове появляется туман, и хочется закрыть уши руками, потому что уже знаю, что именно скажет Казанский. И когда он добавляет короткое: «Я не один», усмехаюсь. - Ясно. Между нами повисает молчание. Я улавливаю едва заметное движение Алексея в мою сторону, но отступаю на шаг раньше, чем он решится сделать хоть что-то. Это его «я не один» лезвием вспарывает напряжённые до предела нервы. Даже предполагать не желаю, кто с ним в квартире. Не хочу ничего - особенно этих чёртовых фантазий, которые щедро рождает воспалённое воображение. - У меня Кристина была, - хрипло произношу, едва не срываясь, чтобы бежать к лестнице без оглядки. - Ей очень нужны деньги. Она сказала, что это вопрос жизни и смерти. Я делаю паузу, набирая в грудь воздуха, чтобы присовокупить что-нибудь ещё. Например, что Казанский знает свою бывшую невесту лучше, потому пусть и подумает, стоит ли за её словами что-нибудь серьёзное или же Кристина просто гипертрофирует, чтобы получить денег. Но поток слов, готовый сорваться с губ, обрывает одна-единственная фраза Алексея: - Я знаю. Отлично. Он знает. И я морщусь, когда мне в голову приходит мысль, что в квартире Казанского - именно Кристина. Не какая-то шлюха, которую он притащил, чтобы забыться, а «бывшая невеста». Знать не хочу, как именно она собирается отрабатывать деньги, если Алексей их ей всё же даст. - Ясно. Развернувшись, бегу в сторону лестницы, слыша позади окрик Казанского. - Вера! Впрочем, на этом всё и завершается. Он не бросается следом, не пытается остановить, да я, наверное, этого не желаю. Просто бегу на улицу, под зарядивший так кстати дождь, который смоет всё. Прежде всего, слёзы, неожиданно появившиеся снова. Утром бесцельно перекладываю документы из папки в папку, впервые за долгое время испытывая апатию. Мне ничего не хочется, а то, что ещё каких-то пару недель назад казалось значимым, не вызывает сейчас вообще никакого интереса. Премьера нового фильма в кино, полная «личка» сообщений на форуме, где меня до сих пор ждут и встречают каждый раз с искренним радушием, приглашение подруги пробежаться по магазинам - всё это как будто фон. Принадлежит другой, не моей жизни, и я вынуждена наблюдать за этим будто через мутное стекло. - Это какой-то звездец, - с нервным смешком произносит Паша в метре от меня, и я вздрагиваю, выходя из состояния оцепенения. - Вовремя ты с Казанским встречаться перестала, на нём проклятие прямо какое-то. Он устраивается на стуле, кладёт ногу на ногу, ухмыляется и утыкается в смартфон. А я вроде бы понимаю, что он сказал, но в то же время не могу разобрать главного - смысла. И вообще, с чего Тупикин взял, что я перестала встречаться с Алексеем? Сделал вывод из наших с ним бесед в кафе? - О чём ты, Паш? - устало потираю виски, чувствуя, что в них зарождается ноющая боль. Тупикин переводит на меня взгляд, вскидывает брови и качает головой. - Ромашкина, как я понимаю, ты вообще новости не читаешь. А зря. Босс наш бывший там регулярно появляется в сводках. Делаю настолько глубокий вдох, что в лёгких саднит от количества кислорода, и выдыхаю: - Что опять случилось? Состояние ступора спадает. Сердце колотится где-то в висках, горле, животе - кажется, стало таким огромным, что скоро перестанет во мне помещаться. -Твою «подружку», с которой ты едва скальп не сняла, сегодня мёртвой нашли. Вроде самоубийство, но не исключают версию, что кто-то ей помог. Боже... Он ведь о Кристине, да? О Кристине, которая ещё вчера днём приходила ко мне, а после - отправилась к Казанскому. Или это всё же была не она? Как же всё запуталось... - Что произошло, ты можешь мне сказать? Только своими словами, - выдавливаю из себя, понимая, что решиться на то, чтобы просмотреть новостную ленту, я смогу вряд ли. А если там ещё и какие-нибудь фотографии... меня точно стошнит. - Наелась таблеток, кажется, снотворного. Запила вискарём. Нашли на рассвете где-то в парке. Мёртвая сидела около забора. Хочешь прочту всё же? - Нет! - выкрикиваю я, прикрывая глаза. - Нет, Паш, не нужно. Мне только не хватает новых подробностей или журналистских домыслов, которыми наверняка пестрит эта горячая новость. Не могу найти разумных объяснений случившемуся. Да и могли ли они быть, если речь шла о Кристине и Казанском, который сейчас в таком раздрае? Почему я, чёрт побери, не осталась с ним вечером? Почему не потребовала, чтобы он меня впустил? Почему не узнала, кто именно был у него в эту ночь? Вскочив на ноги, начинаю ходить по приёмной под взглядом Паши, который чувствую кожей. Мне просто нужно всё обдумать, а не слушать навязчивый внутренний голос, который противно шепчет, что я не осталась только по одной причине - в глубине души верила в то, что не нужна Алексею, а навязываться не привыкла. - Ромашкина... ты в порядке? В который раз Тупикин спрашивает у меня об этом за последнее время? В который раз хочется кричать во всю силу лёгких: «НЕТ!»? - В порядке, Паш. Просто нервно это всё, - вру, обхватив себя руками в бесплодной попытке согреться. - Ты извини, сейчас из меня собеседник вообще никакой. - Да ничего. Я понимаю всё. Хочется сказать ему, чтобы ушёл, но у меня язык не поднимается. Во всём, что свалилось на меня за последнее время, Тупикин был словно некая константа. Дружеское плечо и гонец, приносящий плохие новости, в одном флаконе. -Ладно, пойду я. Работа, - словно прочитав мои мысли, сообщает Паша прежде чем выйти из приёмной. И добавляет на пороге: - Если что, не стесняйся. Зови. И исчезает. Снова устраиваюсь за рабочим столом и роняю голову на руки. Пожалуй, это не на Алексее лежало проклятье, а на мне. Иначе как объяснить себе, что я катастрофически не умею выбирать себе мужчин? Глава 19 Вечером всё же не выдерживаю и начинаю судорожно рыться в новостных сводках в надежде понять хоть что-то из случившегося. Чувствую себя Шерлок Холмсом в юбке, но когда эмоции отходят на второй план, а вместо них остаётся потребность докопаться до того, что снова кажется важным, становятся значимыми любые детали. - Весь, ты чай будешь? - заглядывает в комнату отец, который приехал час назад гордо держа перед собой цветную коробку с обнаружившимся в ней новомодным термопотом. - Я всё намыл, проверил, классная штука. -М? - Я говорю, чай будешь? - Буду. Пап, слушай. Только не подумай ничего эдакого. Поднявшись из-за стола, прихватываю с собой ноутбук и иду в кухню, папа следует за мной. - Представь девушку. Молодую, красивую, привыкшую к роскоши. - Представил. - Буквально в течение месяца от неё не остаётся и следа. Она вдруг перестаёт за собой ухаживать, ей постоянно нужны деньги. - На что? - Вот этого я не знаю. Возможно, в них и кроется причина. - Причина чего? - Ммм... через время её находят мёртвой. - Ей угрожали? - Не знаю. На самоубийство это не очень похоже, но версия такая - суицид. - У неё был ухажёр? Может, какой-то жиголо? Я поджимаю губы, смотрю на отца прищурившись. А я ведь совершенно не рассматривала эту версию. И те, кто уже настрочил броских заголовков, - тоже. Впрочем, ничему удивляться не приходится. Для них хлеб - обвинить Казанского, не напрямую, конечно, но замешать его громкое имя во всю эту грязь. - Я не знаю, пап. Пожимаю плечами и отпиваю глоток чая из чашки, поставленной отцом прямо передо мной. Снова начинаю копаться в ноутбуке, но на этот раз изучаю всё, что удалось выяснить о снотворном, которое стало причиной смерти Кристины. - Весь, слушай, я тут подумал... Раз Алексею сейчас не до ремонта, давай я им займусь. Только чуть позже, хорошо? Поднимаю глаза от экрана, когда слышу в голосе папы какие-то новые нотки, которых раньше не замечала. Отец что - покраснел? -Так... рассказывай мне всё и без промедления, - требую, закрывая крышку ноутбука. Он опускает взгляд, а я улыбаюсь. Это как раз то, что мне нужно, чтобы избавиться от ужасных мыслей - счастье родного человека, который вот-вот поделится им со мной. Утром следующего дня просыпаюсь раньше будильника от странного предчувствия. Впрочем, это состояние уже кажется мне абсолютно нормальным. Будто я попала в калейдоскоп быстро сменяющихся событий, которые порождают только тревогу, и интуиция изо всех сил трубит мне сигнал опасности. За завтраком, состоящим - в который раз - из чашки кофе с обезжиренным молоком, думаю о Казанском. Надо взять себя в руки и начать питаться, а иначе я превращусь в мумию. И мысли об Алексее совсем не способствуют наличию аппетита. Он ведь мог просто набрать мой номер телефона после той ночи. Хотя бы днём, когда я уже знала про Кристину. Объясниться со мной, рассказать, кто именно был у него тогда. Раз мы с ним уже не в отношениях, ему и бояться нечего. Невесело усмехаюсь, допивая остатки кофе. Смешно. Мы действительно с ним не в отношениях, и если он не всё мне рассказывал, когда был моим «парнем», то ждать этого теперь - втройне глупо. По приезде на работу меня ожидает сюрприз, от которого позвоночник сковывает морозом. Шеф сообщает мне будничным тоном, что в обеденный перерыв он даёт мне лишний час, чтобы я наведалась в ближайшее отделение полиции. - Начинать сушить сухари? - нервно интересуюсь я у Семёнова, который снова погрузился в изучение бумаг, выдав мне дурные вести. - Это по делу Казанского. Он всё же поднимает голову и смотрит на меня внимательно поверх очков в толстой оправе. - Ничего страшного, просто формальность. И от этих слов становится действительно не по себе, потому что совсем не чувствую, что ничего страшного не случится. - Хорошо. Я вернусь к трём часам дня. По крайней мере, надеюсь на это. Пока жду обеденного перерыва, пытаясь сосредоточиться на работе, прокручиваю в голове события последних дней, но они превращаются в размытое пятно, состоящее из серо-мутных красок разного оттенка. Уже даже не знаю, что думать, что чувствовать и где искать ответы на мучающие меня вопросы. И никто мне не торопится помогать. Пару раз останавливаю себя, когда рука непроизвольно тянется к сотовому. Потребность позвонить Алексею становится похожей на наваждение. Но я знаю - это последнее, что я должна сейчас делать, потому просто напоминаю себе, что теперь мы - с разных полюсов. Осталось убедить себя, что от этого мне не больно. Здание отделения полиции одним своим видом внушает уныние и безотчётную панику. Крыльцо в три ступени, металлическая дверь, выкрашенная в рыже-коричневый цвет. Синяя табличка на ней, которую даже не пытаюсь прочесть. Всё это будто бы из другой жизни, которую я начала проживать, едва отправилась в тот чёртов бар, где в мою судьбу вновь ворвался Казанский. Ненадолго задерживаюсь на улице. Перед смертью не надышишься - вот уж никогда не придавала значения этой фразе, а тут она пришлась как нельзя более кстати. Меня спрашивают, куда направляюсь, я что-то произношу, едва слыша саму себя. Указывают на лестницу, ведущую на второй этаж, и мне ничего не остаётся, как подняться по ней. Здесь коридоры ещё более тусклые и безжизненные. Стены - грязно-жёлтые, со стоящими вдоль них дерматиновыми скамейками на тонких металлических ножках. И двери - одинаковые и обшарпанные, кое-где на них номера написаны на бумажках и приклеены на скотч. Из нужного мне кабинета раздаются приглушённые голоса, я устраиваюсь на одной из лавок и жду, пока меня позовут на допрос. Или это будет не допрос? Никогда раньше не приходилось бывать в отделениях полиции по таким поводам. Может, тут сейчас всё развернётся в стиле американских боевиков, где играют в хорошего и плохого полицейского? На одной из соседних скамеек сидит парень. Вольготно развалившись, будто он здесь надолго и вообще все кругом ему должны как минимум денег. Играет в телефоне и жуёт жвачку. Мне бы хоть толику его спокойствия и безразличия к окружающим. Наконец из кабинета выходит сначала мужчина в форме, на лице которого - благодушное выражение, а следом выглядывает девушка. Я ей на вид и двадцати бы не дала, но, судя по кителю, застёгнутому на все пуговицы, и суровому взгляду, каким окидывает меня, именно она и есть майор Афанасьева. - Вера Васильевна? - уточняет, но, не дожидаясь ответа, приоткрывает дверь шире. - Проходите. В кабинете всё не настолько унылое, как снаружи. Даже имеется чайник на небольшом столе у окна, в который я и вцепляюсь взглядом, будто бы он - то единственное, на что вообще стоит смотреть в данную минуту. Всё потому, что понимаю - мне придётся контролировать едва ли не каждое своё слово и действие. - Присаживайтесь, - указывает майор на стул возле своего рабочего стола, за которым и занимает место. - Я не задержу вас надолго. Устроившись на краешке, словно планирую сбежать в любую секунду, смотрю на Афанасьеву, которая деловито что-то пишет в блокноте, но молчу, не желая нарушать тишину, установившуюся между нами. - Скажите, Вера Васильевна, вам знакома эта женщина? - неожиданно, так и не отрываясь от своего дела, спрашивает майор и кладёт передо мной фотографию Кристины. Спасибо Господу, не посмертную. - Знакома, - выдавливаю из себя. - Мы встречались пару раз. Афанасьева перестаёт писать и обращает взгляд на меня. Смотрит пристально и долго, и мне становится окончательно не по себе. - Какими были обстоятельства этих встреч? - Она приходила в офис, где я работаю. - У вас были с ней конфликты? Я вскидываю брови помимо воли, и слова, уже готовые сорваться с губ, так и остаются запечатаны молчанием. Всё потому, что моё «нет» может дорого мне стоить. Если майор в курсе той выволочки, которую я устроила Кристине в один из визитов последней в офис, выйдет, что я солгу. - У меня не было с ней конфликтов, кроме того, что мне пришлось один раз выпроводить Кристину из офиса. - Зачем вы это сделали? Снова молчу. Рано или поздно речь зайдёт об Алексее, и я буду вынуждена снова подбирать слова. - Из-за ревности. Мой ответ достигает цели. Видимо, Афанасьева рассчитывала услышать совсем иное, раз так удивлённо смотрит на меня. Правда, удивление очень быстро сменяется безразличием, когда она снова начинает писать что-то в блокноте, но не укрывается от моего взора. - Вы же знаете, что Кристину Павловну нашли мёртвой не далее как вчера утром? - Знаю. - Обстоятельства её смерти вам известны? -Только из утренних новостей. Моё сердце снова колотится о рёбра. Выйду из этого кабинета, и возьму отпуск у Семёнова. Месяца на три, чтобы наверняка. Потому что ещё немного и уйду от нервного напряжения на больничный. - Какие отношения связывали Антонову с Казанским Алексеем Николаевичем? - Кого? - Кристину Павловну. - Они были знакомы, кажется, в прошлом у них были отношения. - Кристина приходила в офис к Казанскому? -Да. - Зачем? - Я не знаю. Кажется, требовала от него денег. - Кажется или требовала? - Я не привыкла влезать в то, что меня не касается. Исходя из её угроз - требовала. - Антонова угрожала Казанскому? - Судом. - На каком основании? Чёрт. Я же просто не имею права говорить ни о так называемых побоях, ни об адвокате. Вообще ни о чём из того, что рассказывал мне Казанский. - Я не знаю. Правда, не знаю. Просто угрожала, что подаст в суд. Но знаете, у меня папа тоже вечно такими словами сыплет. За ними ничего не стоит обычно. Она снова опускает голову и продолжает что-то записывать, только теперь уже - на обычном листе бумаги, а я чувствую комок в горле, который не в силах сглотнуть. Судорожно пытаюсь вспомнить все вопросы Афанасьевой и все свои ответы на них. До буквы, до интонации. Где я могла ошибиться и сказать что-то не то? - Сожитель Кристины Павловны уверяет, что Казанский неоднократно бил Антонову. Вы не видели следы избиений? Вот оно - то, о чём говорил отец. Значит, он был прав, и за всем этим стоял мужчина. Только для меня это сюрприз, о котором я ровным счётом ничего не знала. - Никаких следов я не видела. Напротив, Кристина была ухожена, одета с иголочки и выглядела просто прекрасно. Ну, кроме последнего раза. Накануне своей... гибели она была в офисе. Просила денег и сказала, что это вопрос жизни и смерти. - Она просила денег у вас? - Да. Меня это тоже удивило. Мы с ней не подруги, даже не знакомые. Но думаю, что она остро нуждалась в деньгах. - Она озвучивала вам суммы, которые были ей нужны? - Нет. Просто сказала несколько раз, что это вопрос жизни и смерти. - И что вы сделали? Дали ей денег? - Нет. Пару тысяч - всё, что у меня было. Но я думаю, речь шла совсем не о такой мелочи. - Вы рассказывали об этом кому-нибудь? -Только Алексею. - В тот же день? - Вечером, да. - Где это происходило? - У него дома. - Он был один? Снова поспешно прикрываю рот, когда наружу просится очередное «нет». Признаться сейчас майору в том, что у Алексея кто-то был, означает навлечь на него беду. А это последнее, что мне хочется делать в открывшихся обстоятельствах. Самым верным будет обдумать всё наедине с собой, а уже потом принимать какие-то решения. - Он был со мной, если вы об этом. - Как долго? -До утра. - Кто-то может это подтвердить? -Только Алексей. Мы не привыкли посвящать кучу народа в наши интимные дела. Поджимаю губы, искренне надеясь на то, что сейчас мои показания не пошли вразрез с теми, которые уже есть у Афанасьевой в досье. Хотя, вряд ли Казанский стал врать о том же, если уже успел побывать в этом кабинете. - Знаете, почему я вас вызвала, Вера Васильевна? - спрашивает майор, и голос её становится словно бы мягче и спокойнее. В нём уже нет тех ноток, что били по натянутым до предела нервам. - Не знаю. Потому что я виделась с Кристиной? - Не только. Хотя и это тоже. Мы проверяем все её контакты и встречи за последние несколько дней. Сожитель Антоновой предполагает, что её убили. - Кажется, она отравилась таблетками? - Отравиться можно по-разному. Доведение до самоубийства - тоже расценивается по статье, за которую предусмотрено лишение свободы. - Вы на что-то намекаете? - Нет. Всего лишь хочу понять, что могло заставить молодую красивую женщину покончить с собой. И мне бы очень хотелось это знать. Но больше интересует, не считает ли этот самый сожитель, что во всём виноват Казанский. - Это всё, что я знаю. Кристине для чего-то нужны были деньги. Это было основным для неё. Если она их не достала... возможно, это и спровоцировало её на какие-то действия. Может, припугнуть хотела, я не знаю... слышала, что так часто бывает. Люди просто пугают своей смертью, но за этим не стоит желания умирать. - Кого припугнуть? - Я не знаю... Растерянно смотрю на Афанасьеву, понимая, что сболтнула лишнего. А она пристально вглядывается в моё лицо. - Сожителя своего? - уточняю вопросительно, хотя, скорее эти два слова звучат риторически. Повисает пауза - такая липкая, что кажется, я путаюсь в тишине словно в вязкой паутине. И беспрестанно прокручиваю в голове вероятности того, чем же может всё это обернуться. Если у Афанасьевой уже успел побывать Казанский - даже представить не могу, что майор скажет мне в следующую секунду. - Хорошо, - наконец говорит сидящая напротив женщина, устало потирая переносицу пальцами. - Вы можете быть свободны. Только подпишите показания. Она подвигает ко мне исписанный убористым почерком лист, и я смотрю на него немигающим взглядом. Вроде бы должна прочитать прежде, чем подписать, но просто пялюсь в расплывающиеся перед глазами строки. Покашливание Афанасьевой выводит из кратковременного ступора, и я быстро пробегаю взглядом написанное, чтобы понять, что майор сухо и схематично записала то, о чём мы говорили. Ставлю под документом подпись, и прежде, чем выйти из кабинета, слышу короткое: - Я вызову вас, если будет необходимость. Киваю и просто выхожу из кабинета. Руки дрожат, но я всё равно набираю номер отца. Мне нужно немногое - вечером провести в его компании время, выдохнуть, рассказать о том, что мучает. И больше ничего. Всё остальное... всё остальное оставлю на завтра. Это совет классика, и сейчас я хочу следовать ему беспрекословно. Глава 20 На следующий день меня ждёт сюрприз, при том совсем не понимаю, приятный или нет. Потому что Казанский приезжает в офис вместе с Семёновым и они, закрывшись в кабинете босса, о чём-то долго совещаются. Проклятое сердце стучит, как бешеное, от одного взгляда на Алексея, и я уверена, он прекрасно читает всё, что я чувствую. Даже мелькает мысль, что ему не всё равно, когда он смотрит на меня несколько секунд прежде, чем уйти в кабинет. Итак, существует вероятность, что он снова решил вернуться к работе, что не может меня не радовать. Несмотря на то, что мы больше не вместе, мы не чужие друг другу. По крайней мере, я считаю именно так. На обед я ухожу с Пашей - это становится своего рода традицией. Сорок минут в кафе, за нашим любимым столиком, словно краткая передышка, возможность прикоснуться к совсем другому миру. Ни на что бы не променяла это время. - Ромашкина, ты только не подумай лишнего, но не могу не задать тебе вопрос, - осторожно, будто боится что я и вправду подумаю не то, говорит Тупикин, когда мы приступаем к кофе. - Уже страшно... но задавай, - киваю я, отставляя чашку и прямо глядя на Павла. Не могу понять, что в нём изменилось, но однозначно он стал каким-то другим. - Вы с Казанским снова вместе? - С чего ты взял? - Он опять в офисе. - И что? - И я подумал... Тупикин замолкает на половине фразы, а я смотрю на него с непониманием. Что это за попытка вызвать меня на откровенность или вызнать то, что должно принадлежать только мне? - И ты подумал бы лучше о том, что у нас скоро период отчётов. Об остальном я подумаю сама. - Окей. Опустив взгляд, Тупикин замолкает, оставляя мне ощущение, что я была излишне резка. Пожалуй, помимо отца, именно Паша был тем человеком, который во всём случившемся неизменно находился рядом. И наверное, мне не стоило отвечать ему вот так. - Паш, мы с Казанским не вместе. Я даже с ним словом не перекинулась, когда увидела в офисе. Останется ли он работать или заехал за забытой пепельницей - не знаю. «И не знаю, чем закончится наш разговор в принципе», - добавляю мысленно, но Тупикину этого говорить не тороплюсь. - Ну тогда точно окей, - пожимает плечами Павел, поднимаясь из-за столика. - Пойдём обратно. Вернувшись к работе, понимаю, что не могу ни на чём сосредоточиться. Из-за двери в кабинет босса тишина, и я боюсь, что Казанский уже уехал. Вот так, ни слова мне не сказав. Постыдный страх, но не могу с ним бороться. Давно стоило бы понять, что я не вписываюсь в то, что сейчас окружает Алексея. И в его чувства, что он испытывает сейчас, не вписываюсь тоже. Мне просто не нашлось там места. И я старалась быть понимающей и чуткой, но моих болезненных ощущений это не отменяло. -Ты вернулась, - раздаётся в паре метров от меня голос Казанского, который выглядывает из кабинета. - Зайди ко мне, пожалуйста, когда сможешь. Киваю, быстро отвернувшись, чтобы Алексей не понял, что именно испытываю в этот момент. Радость, всё ещё помноженную на опаску услышать что-то, от чего мне станет ещё хуже, хотя, казалось бы, куда больше? И надежду, что наверняка отразилась на моём лице. Глупая надежда, что всё ещё может стать как раньше. Выдерживаю ровно десять минут прежде чем подняться и отправиться в кабинет. Казанский стоит возле окна, засунув руки в карманы брюк. Кажется, он похудел на пару десятков килограммов. Пока стою на пороге, отмечаю то, что не сразу заметила при встрече. Пиджак висит на нём и выглядит мешковатым, сам Алексей сутулится, и мне чудится, будто вижу груз, который давит на него сверху. А на затылке светлое пятно седины, которого не было до этого дня. - Вы просили зайти, я здесь, - говорю хрипло, и Казанский оборачивается ко мне. - Мы снова на «вы»? - уточняет с кривоватой улыбкой. - Хорошо. Я это заслужил. Он указывает мне на кожаный диван, стоящий вдоль одной из стен кабинета, и я присаживаюсь на самый краешек, складывая руки перед собой. От истошно бьющегося в висках сердца, кажется, слышу всё словно бы через толщу воды. - Я знаю, что ты давала показания, - начинает Алексей, устроившись за рабочим столом. - Совсем не нужно было говорить неправду. Вскинув бровь, я перевожу глаза на Алексея, чувствуя, что начинаю закипать. И наверное, это единственно правильное чувство, которое я должна испытывать. Одно дело быть понимающей, когда речь шла о смерти Лины, и совсем другое - остаться ею, когда я в информационном вакууме относительно гибели Кристины. - Вот как? Видите ли, Алексей Николаевич, мне никто и слова не сказал, что и как я должна говорить. А уж поход в отдел полиции вообще стал для меня сюрпризом. - Я не это имел ввиду. Он растирает лицо ладонью и смотрит на меня, и столько всего в его взгляде, что следующие слова застревают в горле. - Просто нужно было сказать всё, как есть. Мне пришлось импровизировать прямо во время допроса, - усмехается он. - Мне тоже. И я не скажу, что это было приятным времяпрепровождением. - Понимаю. И я виноват, признаю. Но я не думал, что тебя тоже вызовут. - Да? Удивительно. Я, если ты помнишь, Кристине чуть все волосы не повыдергала. - Помню. Мне нужно было сообразить раньше. Он замолкает, я молчу тоже. Вроде бы ничего не значащий разговор, но сколько всего он поднял со дна моей души. Такие полярные чувства, что от них не по себе. И кажется - стоит сказать сейчас что-то лишнее, как хрупкое ощущение, что всё может быть иначе, исчезнет и больше никогда не вернётся. - Но я позвал тебя не для этого. Хотел поблагодарить за всё. Звучит, по правде говоря, не очень. Такими словами обычно говорят о том, что всё в прошлом, и дальше начнётся что-то новое, но врозь. И хотя вроде бы я уже это услышала, но всё та же глупая уродливая надежда не даёт смириться с мыслью, что всё действительно закончено. - Да не за что благодарить, - передёрнув плечами, я поднимаюсь с дивана, желая сейчас только одного - выйти из этого чёртова кабинета и вернуться к своим обязанностям. И попытаться совладать с острым разочарованием, которое разливается по венам. Разочарованием, которое никто не должен увидеть, в первую очередь - Алексей. - Если ты не против, я пойду. Работы много. - Против. -Что? - Я против, чтобы ты уходила. Хотел побыть с тобой. - И пообсуждать допрос? - Нет. Можем просто помолчать. Но ты права - нужно работать. Он опускает глаза, что-то читает, а я стою, как дура, не зная, что мне делать. Самым правильным будет выйти, раз я права, и нам нужно работать. Но слова Казанского, что он во мне нуждался, не дают мне ни единого шанса на то, чтобы хоть сейчас сохранить остатки гордости. - Ладно. Тогда я пойду. Добравшись до двери, почти покидаю кабинет Алексея, так и не выяснив, останется ли он вместо Семёнова. Это сейчас вообще кажется неважным. Когда он рядом, когда сказал мне слова, которые я уже и не чаяла услышать, пусть за ними нет ничего из того, что успела себе придумать. - Вера...- доносится до меня, когда готова закрыть за собой дверь. - Ты же не думаешь, что я как-то связан со смертью Кристины? - Я вообще об этом не думаю, - отрезаю я. - Мне действительно нужно работать. Выйдя, делаю глубокий вдох. Последний вопрос Алексея заставляет меня ощутимо нервничать. Ни о той ночи, когда приехала к нему и оказалось, что он был в чьей-то компании, ни о гибели Кристины я не знала ровным счётом ничего. А единственный человек, который мог пролить на всё свет, вообще не помышлял о том, что я замешана в этом тоже. Но теперь, как я надеялась, у него появились основания переосмыслить случившееся. Или - не переосмыслить. Глава 21 Отношения с Казанским научили меня очень важной вещи - верить. Сначала - в себя. После - в хорошее. Даже если мне казалось, что дальше всё, конец, случалось что-то, доказывающее, что всё может быть иначе. А может, всё дело было в отношениях как таковых, а не в том, что второй стороной в них был Алексей. Неважно. Теперь я знала одно - никогда не стоит ставить крест на том, что делает тебя счастливым, если только не случилось непростительного. «Хотел побыть с тобой», - эти слова звучат эхом, словно поставленная на «репит» мелодия. И каждый раз, когда «слышу» их в воспоминаниях, нахожу всё новые оттенки и тональности. Как будто они могли нести под собой какой-то иной смысл помимо того, что вложил в них Казанский. Да, я тоже хотела быть с ним. До безумной одержимости. До готовности играть любую роль, которую бы Алексей мне отвёл. Я хотела... пока не поняла, что не являюсь частью его нынешнего мира. Как будто я досадная помеха, от которой он избавился без сожалений. И именно это обстоятельство не позволяло мне сказать Казанскому, что я тоже очень хочу снова быть рядом. - Вер! - окликает меня Павел, когда я выхожу из офиса и роюсь в сумке в поисках телефона. - Потеряла что-то? - Нет. Думала, мобильник оставила, но он тут, - демонстрирую Тупикину выуженный из нутра сумки сотовый. - А ты что здесь забыл? -Тебя жду. - Ммм. Зачем? - Хочу до дома докинуть. Если ты не против. Он кивает на припаркованную в десятке метров машину, и я лихорадочно придумываю, как отказаться от такого щедрого предложения. Потому что мне совсем не нравится то, что наверняка напридумывал себе Павел относительно нас. Это женское чутьё, оно подсказывает мне, что у Тупикина наверняка возникли какие-то чувства, хотя, я уверена, что с его стороны это самообман. -Тебе совершенно в другую сторону, - улыбаюсь я, продолжая путь. - И я хотела прогуляться. Дальнейшее происходит так неожиданно, что я роняю телефон на асфальт, и успеваю заметить, что у него отваливается крышка. Павел хватает меня за руку выше локтя, разворачивает лицом к себе и... впивается мне в губы поцелуем. А я настолько охвачена оторопью, что первые пару мгновений ничего не делаю. -Ты с ума сошёл! - выдыхаю хрипло, упираясь ладонями в плечи Тупикина, в то время как он продолжает прижимать меня к себе и снова целует. - Паша, отпусти меня немед... Нет, это невозможно. Ступор такой всеобъемлющий, что я снова замираю, потому что происходит что-то запредельное. Неожиданное, выбившее из колеи. Меня целует Тупикин... против моей воли. Он отлетает от меня мгновением позже, и я отступаю назад, едва не запинаясь о поребрик. - Ещё раз тронешь её, убью, - зло цедит Казанский, двигаясь к Паше, лежащему на асфальте. Завтра же мы станем главной темой сплетен для всего офиса, но сейчас меня это волнует в последнюю очередь. -Лёша, не надо! - бросаюсь между Алексеем и поднимающимся на ноги Тупикиным. - Это просто недоразумение. Голос звучит тихо и жалко. Меня уже трясёт от произошедшего, а если эти двое ещё и продолжат, то я не знаю, что мне нужно будет делать, чтобы их разнять. - Это не недоразумение, - отряхивая рукав пальто, усмехается Тупикин. - Ты просто слепая, если не видишь того, что на поверхности. - Паша, давай завтра всё обсудим. - Ни черта ты с ним обсуждать не будешь. Хватит, - отрезает Казанский. - Садись в мою машину. - А ты её спросить не забыл? - Паша, пожалуйста... Сейчас мне действительно лучше сесть к Алексею и уехать с ним. Потому что иначе не знаю, чем это закончится, не сегодня, так через время. -Тебе совсем необязательно с ним ехать. - Паш... мы потом всё обсудим. Хорошо? Поднимаю с земли телефон, отворачиваюсь от обоих и на ватных ногах шагаю в сторону машины Казанского, искренне надеясь, что они не сцепятся снова. Сердце перекачивает сдобренную адреналином кровь по венам с бешеной скоростью. В голове звенит, а перед глазами пляшут разноцветные пятна. Алексей появляется рядом через секунду, распахивает передо мной дверцу, пытается помочь сесть в машину, но я не даю ему до себя дотронуться. Пусть не считает себя победителем, или кем там мнят себя мужчины в таких случаях? Молча усаживается за руль и срывает машину с места. Мы выезжаем на шоссе в полной тишине. Я делаю вид что увлечена тем, чтобы приладить треснувшую крышку к мобильнику, Казанский сосредоточен на дороге. Наконец не выдерживает и цедит: - Если я ещё раз его рядом с тобой увижу... -То - что? Запрёшь меня и не выпустишь никуда и никогда? - Не исключено. - Очень смешно. - Никто здесь не шутит. Фыркнув, отворачиваюсь к окну. В любой другой ситуации мне бы польстило такое внимание к моей персоне, но не сейчас. И не тогда, когда дело дошло едва ли не до драки. - Лёш, а если серьёзно... Такое просто не должно повториться. Я не знаю, что стану делать, если всё же это случится. - Например? - Например, уволюсь. -Ты этого не сделаешь. -Ты меня плохо знаешь. -Ты права. Но я хочу это исправить. Он поворачивается ко мне, когда останавливаемся на светофоре. Смотрит пристально в глаза, и я чувствую, как исчезает злость, порождённая страхом, который испытала десятью минутами раньше. - Это не дело одного дня. Или даже месяца. Всё очень запуталось. - Знаю. И знаю, что я виноват. Тяжело вздыхаю, снова отворачиваясь к окну. Вроде и согласиться хочется с последним суждением, но Казанский только-только стал таким. Почти как раньше. Почти потому, что между нами сейчас всё та же пропасть. До моего дома мы добираемся под вновь установившееся между нами молчание. Я думаю о случившемся. Алексей не совсем прав - в том, что произошло сегодня, виновата я. Вовремя не пресекла то, что было очевидным. Ведь уже не раз заметила не совсем типичное для Паши поведение, но почему- то не расставила точки над «i». И даже представить не могу, как завтра мы будем общаться с Тупикиным, если будем, точнее. -Спасибо, что подбросил, - говорю Алексею, взявшись за ручку на дверце, и почти выхожу, когда Казанский начинает говорить. - Вер... дай мне несколько минут, хорошо? Он смотрит в лобовое стекло, но я уверена - не видит ровным счётом ничего, потому что весь в своих мыслях. Я могу сказать ему, что не готова сейчас к отповеди, и не совру - я вправду слишком устала ото всего, но остаюсь рядом. Потому что без него хоть на стенку лезь. - Когда Лина умерла... Я не знаю, как вообще не отправился следом за ней. Это была огромная боль, даже если бы мне отрубили руки и ноги - вряд ли мне было бы больнее. И сейчас тоже больно, да и никогда не перестанет быть, но в те первые дни... Если бы тебя не было в моей жизни, наверное, меня бы тоже сейчас не было. Знаю, что это поступок слабого человека, но я слабый. Я молчу, не перебиваю, даже, кажется, боюсь сделать следующий вдох. Казанский говорит о том, что настолько принадлежит ему, что прикоснуться к этому у меня не было ни единого шанса. До этого момента. -Тогда я выжил только благодаря тебе. Даже если этого не было видно. Но всё, что у меня было в жизни хорошего - это Лина, Ольга и ты. Дочь, друг и любимая женщина. Он впервые признаётся мне в любви, и слова эти гораздо ценнее тех, что обычно люди говорят друг другу в подобных случаях. Потому что подпитаны тем, чем Казанский поделился со мной. Но я всё равно молчу - просто сижу рядом с ним и слушаю. -А когда мне в отделе майорша та стала вопросы задавать и выяснилось, что ты ради меня пошла на ложь... -Ты ведь провёл ту ночь с Кристиной? - Да. У меня была она. Но под «провёл ночь» ты явно подразумеваешь секс? - А что я должна подразумевать? У меня вообще по этой части полное отсутствие информации. - Кристина действительно предлагала мне заняться сексом. За деньги. - Но ты, как истинный рыцарь без страха и упрёка, отказался? - А ты как думаешь? Теперь он смотрит на меня - жадно, подавшись в мою сторону. Вижу, что Алексею очень важно получить ответ на его вопрос. Даже не услышать его, а увидеть по моей реакции. А я верю ему. Верю в то, что у них с Кристиной ничего не было и быть не могло. - По крайней мере, хоть немного света на эту историю пролилось, - не удерживаюсь от комментария, и Казанский усмехается. - Она пришла ко мне после того, как побывала в офисе. Пришла не в первый уже раз. Ей очень нужны были деньги. Тогда я не знал, на что именно. -А сейчас? - А сейчас знаю. Кристина влюбилась, а он оказался наркоманом. Она продала всё - давала ему денег на дозы. Я не знаю, что там у неё было в голове, да и знать не хочу. Но ради него на всё могла пойти. - То есть, ты ей не дал денег? - Нет. Она рыдала, угрожала, снова рыдала. Но ушла от меня ни с чем. Кто знает, не была бы она жива сейчас, если бы я ей помог. - Почему ты вообще должен был ей помогать, да ещё и на наркотики? - Я же не знал, на что. Вот только не хватало, чтобы Алексей ещё и за это испытывал чувство вины. Но он же взрослый человек, чтобы понимать это без лишних подсказок. - Значит, больше никаких допросов? И тебя не подозревают в смерти Кристины? - Нет. Не подозревают, хотя её сожитель готов был наизнанку вывернуться, видимо, хотел получить с меня ещё денег. - Мда уж... Снова молчу, мне просто нечего сказать. Это словно начало с чистого листа, и я не хочу его испачкать грязными следами прошлого. Как и не хочу разъяснять очевидные вещи Казанскому. Впрочем, пока он не сказал мне, чего хочет, а я не стану интересоваться. Потому что страшно услышать то, что может принести мне боль. - Ладно. Спасибо, что докинул до дома, - повторяю то, что уже сказала. - И за разговор спасибо. Он многое прояснил. - И это всё? - А ты хочешь сказать что-то ещё? - Нет. Я думал, ты скажешь. -А мне больше нечего. По крайней мере, сейчас. Всё же открываю дверь и выхожу из машины. Наклоняюсь и, заглянув в салон, добавляю: - Спокойной ночи. И ещё раз спасибо. Отхожу в сторону подъезда быстро, будто опасаюсь, что Алексей догонит и испортит всё, ведь можно нарушить установившиеся между нами отношения одним словом или жестом. Но он ничего не делает. Оказавшись в квартире, подхожу к окну, не включая свет. Вижу, что машина Казанского так и стоит на том же месте. Совсем недавно я точно так же смотрела на улицу, на то, как Алексей уезжает, а на подоконник капали слёзы. Сейчас же на губах моих, помимо воли, появляется улыбка. Всё ещё может быть иначе, сейчас я в это верю. Но торопиться не хочу. Всему своё время. Глава 22 На следующий день оказывается, что Паша ушёл в отпуск, и это к лучшему. Пусть всё утрясётся и подуспокоится, тогда можно будет о чём-то говорить. Или не говорить вообще. Никогда не боялась таких бесед, но сейчас всё случившееся так меня измотало, что нервов уже ни на что не хватает. С Алексеем на работе мы почти не пересекаемся. Он появляется в офисе на несколько минут дважды и отбывает на совещание - такой собранный, деловой, будто и не было всего, что свалилось не только на его голову, но ещё и на мою. Видеть таким Казанского настолько странно, что я боюсь радоваться раньше времени, только бы ничего не сглазить. Во время обеденного перерыва мне звонит Ольга, и мы с ней болтаем обо всём и ни о чём, хотя, красной нитью через весь разговор проходит чувство на уровне инстинктов - теперь всё будет хорошо. А вечером меня ждёт сюрприз. Звонит отец, который сообщает, что приедет через полчаса, и добавляет тихо, словно боится услышать моё возмущение: - Весь, я не один буду. С Людмилой приеду, ты не против? Судорожно пытаюсь припомнить, что у меня есть к столу из запасов в холодильнике, а сама киваю в трубку, как будто отец может это увидеть. - Да, пап, конечно... Я сейчас что-нибудь только к столу соображу. - Не надо, у нас всё с собой. Он отключает связь, а я начинаю носиться по квартире, как безумная. Никогда не стремилась к идеальному порядку, и папа прекрасно об этом знал. Но когда с ним приедет та, с которой у него впервые за много лет начались серьёзные отношения... всё должно быть идеально. Полчаса пролетают как один миг, успеваю распихать по шкафам большую часть документов, книг и блокнотов, которые всегда валяются на самом видном месте, имитируя творческий беспорядок. Запыхавшись, иду открывать дверь и застываю в удивлении. Помимо отца и Людмилы на пороге маячит Казанский. И эта его ухмылка, наглая, как раньше, понуждает меня едва сдержаться, чтобы не улыбнуться в ответ. В этом весь он - был всегда, самоуверенный тип, который сводил меня с ума год назад, и стал причиной окончательного безумия сейчас. - Проходите, - приглашаю гостей, видя, что пап смущён, но счастлив. А за это ему можно простить диверсию в виде прибытия Алексея. - Значит, ты решил действовать через отца? - без капли злости уточняю у Казанского, который помогает мне сервировать овощи и сыр на кухне. - Вася сам меня позвал, - притворно возмущается он, но по улыбке вижу, что это - маленькая милая ложь. - Ладно, пригласил, когда я намекнул, что неплохо было бы увидеться. - Всегда подозревала, что ты стратег, каких поискать. Вздохнув, наливаю себе в бокал вина, прислушиваясь к тому, что происходит в гостиной. Приглушённые голоса отца и Людмилы погружают меня в состояние, близкое к эйфории. А то, что рядом Алексей, который чувствует себя здесь хорошо и спокойно, дополнительный бонус к этому удовольствию. - И как тебе Люда? - словно прочитав мои мысли, интересуется Казанский. - Или ты из тех дочерей, у которых невозможно пройти фейс-контроль? - Как мало ты обо мне знаешь, - снова вздыхаю я, качая головой. - Напротив, я из тех, кто за ошибки, опыт и шишки, но не за буксирование на одном месте. - Именно поэтому ты и пошла тогда со мной, когда заново «познакомились» в баре? - Намекаешь, что ты моя ошибка, опыт и шишки на лбу в одном флаконе? Не сдерживаясь, запрокидываю голову и смеюсь. Точнее не скажешь ведь. В гостиной стихают голоса - так и вижу, как отец прислушивается к происходящему в кухне, как я это делала несколькими минутами ранее. - И если говорить об отце, то скорее это у него сложно пройти фейс-контроль. Но думаю, все папы такие. -Думаю, да. Он отворачивается, раскладывает на тарелке черри и, забрав её, кивает на гостиную. - Пойдём? - Пойдём, - отвечаю эхом и, забрав сыр, иду следом. Такие ощущения как эти - на пересчёт. Даже не знаю, со всеми ли бывает такое, когда чувствуешь что-то особенное, что витает в воздухе, и понимаешь, что запомнишь эти мгновения навсегда. Вроде бы обычный вечер, один из множества в череде точно таких же, и в то же время - совсем иной. Хочется, чтобы время замерло, и не бежало так быстро, а ты просто обрёл бы возможность зафиксировать в памяти каждый миг до чёрточки. - Сегодня у нас особенный день, - говорит изрядно повеселевший папа, парой минут раньше вызвавший такси. Видеть его вот таким - что-то запредельное по эмоциям. Я всегда знала: что бы ни случилось в моей жизни, рядом будет отец, и мы разделим с ним то, что выпало на долю каждого. Это особенно ценное ощущение, которое я бы не променяла ни на что иное. - Ну, если уж быть совсем конкретными, то вечер, - улыбаюсь я в ответ. - Хорошо, что завтра суббота. - Вера, умеешь же ты вернуть людей с неба на землю. Нам намекают, что мы задержались? Или мне так только кажется? - качает головой Казанский, и папа хлопает его по плечу. Эти двое определённо нашли общий язык. - Я не об этом! - возмущённо откликаюсь, поднимая бокал выше, ведь отец, судя по всему, собирается произнести тост. - Говори, пап, мы ждём. Людмила опускает голову, и пряди волос скрывают от нас её лицо. Что-то здесь нечисто, и я, кажется, начинаю понимать, что именно, но боюсь в это верить. - В общем... у нас сегодня особенный день, - кашлянув, продолжает папа. - Мы с Людочкой приехали знакомиться к вам, но не просто знакомиться, а с новостями. Это «к вам» звучит очень интересно, но я только поджимаю губы и молчу под взглядом Казанского. Как будто сама бы не поняла, что возмущаться сейчас - не лучшая идея. -Та-а-а-к... - подгоняю, когда молчание становится слишком затяжным. - Ну, говорите, что за новости. - Мы с Людой женимся. Свадьба через две недели. Папа выпаливает эту новость быстро, словно от скорости, с которой произнесёт слова, зависит, насколько хорошо они будут приняты. А мне хочется счастливо хохотать, так дурашливо, по-настоящему. Искренне, потому что безумно рада за отца. - Пап... Какой ты... Хоть бы намекнул на что-то... - качаю я головой. - Люда хотела сюрприз сделать. - И это у вас получилось. Уже всё готово? - Да. Но всё скромно будет. Вы вот с Лёшей, Барыгины, Масликовы. И пара знакомых Люды. Я молчу, переваривая услышанное. «Вот вы с Лёшей» идут в копилку «к вам», но почему мне совсем не хочется возмутиться? - Окей. А платье-костюм-банкет? - Это мы уже предусмотрели. Отец, будто бы разом выдохнувший оттого, что я спокойно восприняла известие, поднимается на ноги и скрывается в прихожей, откуда возвращается с двумя золотистыми прямоугольниками приглашений на свадьбу. - Это вам, - вручает он мне и Казанскому по одному из них. - Там всё указано. Смотрю на свой пригласительный невидящим взглядом, буквы расплываются перед глазами. Киваю, отпивая ещё глоток вина. - Пап... Это так круто, - выдыхаю, поднимая бокал с остатками спиртного. - Безумно рада. Людмила всё также смущена. Отец - тоже. Что не мешает мне радоваться за обоих так, будто на моей улице только что перевернулся грузовик с глазированными пряниками. И Казанский тоже в этом всём - улыбается, допивая остатки вина. Но почти ничего не ест. Впрочем, с этим мы разберёмся позже. Как так выходит, что у этого невыносимого мужчины есть оружие, против которого доводы моего разума не играют никакой роли? Ведь стоит заявить ему, что он остаётся ночевать у меня, как папа просто кивает и уводит Людмилу из квартиры, а я стою и не знаю, что сказать в ответ. - Просто я знаю, чего хочу, - пожимает плечами Казанский на мой удивлённый вид, после чего проходит в гостевую комнату. И это тоже ответ на вопрос, где он будет спать сегодня. Я не намерена сдаваться прямо сейчас, а Алексей - не собирается настаивать на большем. -Ты мне дашь бельё? Или ложиться прямо так? - кивает он на кровать, заваленную всякой всячиной. - Отправить бы тебя домой, да рука не поднимается, - ворчу я, застывая в дверях и складывая руки на груди. - Надо было папе поведать о том, что именно я о тебе думаю. - А что ты обо мне думаешь? Казанский садится на край постели и стягивает через голову джемпер. Даже в полумраке вижу, насколько его тело стало худым и измождённым. - Я думаю, что ты - самый невыносимый из всех возможных мужчин, которые встречались мне в жизни. - И тебе с этим существовать. - Звучит как приговор... - Это он и был. Засыпая в эту ночь, ловлю себя на том, что каждую минуту задерживаю дыхание не несколько секунд. Прислушиваюсь к тому, что происходит в гостевой комнате, словно боюсь спугнуть нежданное счастье. Алексей рядом, в нескольких метрах. Но сейчас мне не хочется большего. Мы уже сделали многое - пришли к тому, с чего начали. И я хотела наслаждаться каждым мгновением вместе. Утром меня будит звук осторожно открываемой входной двери, что заставляет испуганно подскочить в постели от отчаянно колотящегося о рёбра сердца. Страх, что ко мне в квартиру пытается вломиться вор, такой огромный, что я не сразу вспоминаю, что уснула не одна. Это успокаивает - если что. Казанский, как я надеюсь, сможет меня защитить. Когда осторожно выглядываю в прихожую, мне хочется ругаться. Это Алексей собственной персоной, который сидит на банкетке и стаскивает кроссовки. Рядом, на полу, стоит объёмная сумка. Он что - собирается переезжать ко мне? - Разбудил? - спрашивает он, заметив меня. - Нет, я всё ещё сплю, - даже не собираюсь сдерживать сарказм. - Ты что, уже успел куда-то съездить? Вопрос из разряда «женская логика - такая женская», но мне очень хочется понять, что происходит. - Да. Уезжал, ты спала. Ключи взял на полке. - А это что? Ты решил ко мне переехать? -Аты против? Нет, с ним совершенно невозможно взаимодействовать. Потому что слова, сопровождающиеся нагло­самоуверенной ухмылкой, совсем не вызывают у меня желания протестовать. - Ну, вообще это странно, не находишь? - Почему? - Потому что ты забыл меня спросить. - И это всё, что может заставить тебя выгнать меня на улицу? -Лёша... -М? - Не передёргивай. Ты прекрасно понимаешь, о чём я. - Понимаю. И нет - я к тебе пока не переезжаю. Это инструменты. Буду доделывать у тебя ремонт. Тяжело вздыхаю и иду в ванную чистить зубы. - Лучше бы в сумке были твои вещи, - шепчу тихо. И слышу за спиной приглушённый смех Казанского. Эта суббота больше похожа на выходной день семейной пары, которая только-только переехала в новое жильё. Я занимаюсь тем, что готовлю выпечку по рецептам диетолога, Алексей - что-то сверлит, прибивает, шпатлюет и делает бог знает какие манипуляции, о которых даже не собираюсь расспрашивать. В крайнем случае, приглашу мастера, чтобы он исправил все огрехи Казанского, если выяснится, что из босса столяр-маляр-штукатур сильно так себе. - Лёш, есть иди! - кричу в сторону ванной комнаты, где Казанский вешает маленькие светильники возле зеркала. И слышу мгновенное: - Я не хочу. Нет, так дело не пойдёт. Этот вопрос - то, что волнует меня гораздо больше нашего с Алексеем совместного будущего. Казанский и без того выглядит сильно исхудавшим, а если он продолжит голодать, далеко мы так не уедем. - Или ты сейчас же идёшь в кухню и садишься есть, или выходишь из моей квартиры и больше никогда сюда не возвращаешься, - говорю безапелляционно, останавливаясь в дверях ванной комнаты. -Ты это несерьёзно, - отмахивается Алексей, измеряя стену рулеткой. - Абсолютно серьёзно. И не заставляй меня повторять дважды. Вернувшись в кухню, сажусь за стол, надеясь, что не услышу через пару минут, как хлопнет входная дверь. Но если это случится, придётся искать какие-то другие способы донести до Казанского, что так делать нельзя. Он всё же появляется в кухне минут через пять. Косится на стол, на котором лежат мои кулинарные шедевры диетического искусства и, вздохнув, садится напротив. - От этого же худеют, - предпринимает последнюю попытку Алексей. - От этого - живут, - отрезаю я, накладывая ему и себе салата и курицы. - Хорошо. Он вяло ковыряется в тарелке, но съедает примерно половину, что воспринимаю едва ли не как личную победу. - Надо будет ещё подарком озадачиться, - перевожу беседу в безопасное русло. - Сто лет на свадьбах не была, даже не знаю, что сейчас дарят. - И я тем более не знаю. Но во всём полагаюсь на тебя. Он отставляет тарелку и произносит то, от чего улыбаюсь, как дурочка: - Кстати, что там с пирожными? Всегда любил сладкое. Глава 23 Он впервые просто смотрел на спящую женщину, стоя в дверях её спальни и улыбаясь в темноте. Раньше всё было иначе - подобное бы Казанский расценил как излишний романтизм, который ему был никогда не свойственен. Но с Верой всё ощущалось настолько органичным, что он и не представлял, как может быть по-другому. В ней сосредоточились его желание просто жить. Сначала оно было едва уловимым, и Алексей отмахивался от него, как от досадной помехи. Но чем больше дней проходило, тем больше он понимал - если и есть у него хоть один шанс в этой грёбаной жизни - этот шанс в ней, Вере. Она без раздумий бросилась ему на помощь, хотя это могло дорого ей стоить. Она неизменно желала быть рядом, даже когда он намеренно прогонял её, приняв решение больше никогда не быть счастливым. И без неё же он больше не представлял своей жизни. Развернувшись, Казанский отправился спать в гостевую комнату, хотя, знал, что до утра не сомкнёт глаз. Всё потому, что в нескольких метрах от него находилась женщина, которую он желал до безумия. Особенно сейчас, когда изголодался по её ласкам и поцелуям. По теплу её кожи и по нежным прикосновениям. Всё то время, что отделяло их от дня свадьбы Вериного отца, они провели в каких-то безумных хлопотах, в которых Алексей находил свою неповторимую прелесть. Сейчас они с Верой были больше похожи на семейную пару, которая прожила бок о бок не один десяток лет. Вроде бы и любовь уже поугасла, но всё равно двое людей живут вместе, и дороже друг друга у них нет никого. Всё это, вправду, было лишь внешней стороной. Внутри же Казанского жила потребность снова вернуть всё то, что связывало их с Верой до момента, когда ушла Лина. И чем больше времени проходило, тем острее было это желание. Но он боялся. Опасался сделать этот шаг и понять, что стал за эти недели ненужным. Глупый страх - ведь видел же её отношение, взгляды, которые она на него бросала. Будто бы чувствовал, что всё у них может в любой момент, стоит только решиться. И боялся... - Мне кажется, мы опоздаем, - в сотый раз проговорила Вера, сидя рядом с ним на пассажирском сидении машины и сжимая тонкие пальцы на ремешке сумочки. - Я же сказал - всё в порядке, успеем. -Ты это сто раз сказал. - А ты сто раз повторила про опоздание. - Потому что церемония через сорок минут! -А навигатор показывает, что мы будем на месте через семнадцать. - Пф... Она замолчала, отворачиваясь к окну, а Алексей с силой нажал на клаксон, когда перед ним, совершенно внезапно, стала перестраиваться машина. -Чёрт. -Только нам аварий не хватало! - воскликнула Вера. - Сплюнь. Мы успеем. Они действительно успели. Почти. Взбежали по огромной лестнице, держась за руки и пытаясь совладать со сбившимся дыханием ровно в тот момент, когда гости входили в зал для церемоний. - Ну, я же говорил, - выдохнул Казанский, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. - Угу, - буркнула Вера, и прошла к белоснежной скамье. Алексей не любил подобных мероприятий. Они казались ему какими-то искусственными, что ли. Вот так стоять напротив женщины, которой наплевать на то, как проживут двое, которых она объявляет мужем и женой - было в этом что-то противоестественное. Но сейчас, когда Василий и Людмила произносили свои «Да», и когда он раз за разом переводил взгляд на профиль Веры, что смотрела на отца и его новоиспечённую жену не отрываясь, в душе родилось какое-то царапающее чувство. Тёплое и новое, от которого ощутил себя ещё более живым. А если жизнь свою повернуть на сто восемьдесят градусов? Просто взять и решиться на серьёзный шаг, как это сделал отец Веры? Вот она, женщина, с которой он хочет быть. Настолько близко и дело даже не в физическом расстоянии. Он кашлянул, когда в горле запершило, и Вера повернулась к нему. Улыбнулась, и снова перевела взгляд на отца и Людмилу. «Она просила присмотреть за тобой». Показалось, что чувствует кожей взгляд Лины, которым та взирает на них в этот момент откуда-то сверху. И почувствовал ещё большую потребность в Вере. - Что? - наконец не выдержала она, повернувшись к нему, когда Василий и Люда обменивались кольцами. - Ничего. Потом поговорим. Само свадебное торжество проводили в небольшом грузинском ресторанчике, куда прибыли после поездки по городу на автобусе, где всем гостям щедро разливали шампанское, которое они закусывали фруктами и шоколадом. Совершенно безыскусное, но такое тёплое и душевное времяпрепровождение породило в душе Алексея ощущение, будто он вернулся лет на двадцать назад. Туда, где мечты были совсем иными. И чувства - искренними и настоящими. - Лёш... если меня развезёт совсем, ты хоть до дома меня проводи, идёт? - улыбаясь так, будто только что получила то, к чему стремилась всю жизнь, проговорила Вера, отставляя пластиковый стаканчик на откидывающийся поднос. - Да ты нарезалась, как я посмотрю. - Есть такая буква. Это всё потому, что не ела с утра ничего. - Хорошо. В ресторане мы это исправим. -Угу. Она положила голову ему на плечо, и Алексей погладил Веру по волосам. Такая доверчивая... маленькая девочка, вытащившая его из дерьма, в которое он вступил по своей воле. Конечно, он далеко не тот, кто стал бы для неё идеальным. Но никого другого он даже близко к ней не подпустит. Никого и никогда. - А вы, Лёша, жених Верочки нашей? - во второй раз, только другими словами, поинтересовалась одна из знакомых Василия - худощавая женщина лет пятидесяти, с которой они танцевали уже третий танец кряду. Кажется, её звали Ларисой. - Жених. Только тихо... сама Вера ещё об этом не знает. -О! На лице «Ларисы» отразилось такое удивление, что Алексею даже стало стыдно. Ненадолго. После оно сменилось воинственным выражением, и Казанский удивлённо поднял брови, услышав: - Вы только не затягивайте с тем, чтобы ей всё рассказать. А то мы уже решили, что она в девках останется. С кем они это решили и почему, Алексей уточнять не стал - дождался, пока стихнет музыка и ретировался к столу, за которым сидела Вера с бокалом в руке. - Может, хватит спиртного на сегодня? > уточнил он, кивая на вино. - А тебе может хватит расточать своё обаяние на всех папиных знакомых? -Ты ревнуешь? - Забочусь о том, чтобы эти милые женщины не получили инфаркт раньше времени. Казанский хмыкнул, скрывая желание расхохотаться. Она и вправду его ревновала - да ещё к кому... к дамам, на которых бы он не взглянул с желанием даже под страхом смертной казни. Но это ему нравилось. - Какая ты у меня гуманная. - Какая есть. - Может потанцуем? - А какой у меня номер в очереди? Она вскинула бровь и залпом допила остатки вина. - Никакого. Ты такая единственная. - Какой же ты... - Какой? - Неважно. - Ладно. Идём танцевать. Они уехали из ресторанчика в числе первых. У Казанского больше не осталось сил терпеть, когда они танцевали вместе снова, и Вера вытворяла такое, от чего мгновенно кровь вскипела в венах. Гости тоже веселились рядом, не обращая на них ни капли внимания. И когда Алексей наклонился к уху Веры и выдохнул: «Уедем?» - получил кивок. Но даже если бы не получил, уже был готов поиграть в пещерного человека, взвалить свою женщину на плечо и уволочь в пещеру. Неважно, в чью. Целовались на заднем сидении так, что кислорода не хватало на следующий вдох. С жадной потребностью друг в друге, от которой сносило все тормоза. Поймав в очередной раз взгляд таксиста в зеркало заднего вида и в ответном пообещав ему все кары мира, если этот нездоровый интерес не поутихнет, Казанский прикусил нижнюю губу Веры, провёл по ней языком и отстранился. Если они так продолжат, рискуют выгнать водилу ко всем чертям и заняться непотребством прямо в такси. - Лёш, я такая сегодня... развратная, - хихикнула Вера, утыкаясь носом ему в шею, от чего по телу Казанского толпой побежали мурашки. - Хочется всякостей. - М... Значит, сегодня сорву джек-пот. - Угу. Сегодня ты счастливчик. Он усмехнулся, с облегчением понимая, что они почти приехали. Он - долбаный счастливчик, который понял это пусть с запозданием, но ведь осознал же. - Приехали, - хрипло выдохнул Казанский, протягивая таксисту крупную купюру, и добавил быстро, выходя из машины: - Сдачи не надо. Коробка с кусками свадебного торта, врученная Василием на выходе из ресторана и упакованная в пакет, полетела на пол, когда Алексей прижал Веру к едва захлопнувшейся за ними двери. Впился в губы, теряя остатки самоконтроля. Голод был таким всеобъемлющим, что затмевал собой всё. Хотелось показать, насколько огромную потребность он испытывал сейчас в своей женщине. - Лёш... - выдохнула Вера, когда Казанский сорвал корсаж её платья вниз, и он приподнял идеальную грудь с возбуждёнными сосками. О чём она молила, произнося его имя, Алексей не знал. Зато знал, что не остановится, даже если она будет просить об этом. Наклонившись, втянул в рот напряжённую вершинку, с наслаждением слушая, как Вера стонет. Как притягивает его голову ещё ближе, собрав волосы в горсть на затылке. Прикусив сосок, перешёл к откровенной ласке второй груди, пока стоны Веры не стали похожи на громкие вскрики. Как добрались до спальни, он не помнил. Знал лишь, что если не удовлетворит эту звериную жажду - просто сдохнет. Содрав с себя одежду, а с Веры - платье, развёл её ноги, всё ещё облачённые в чулки и туфли. В полумраке спальне, разбавленном лишь отсветами уличных фонарей, с растрёпанными волосами, такая открытая, принадлежащая лишь ему - Вера казалась принадлежащей другому миру. Он нашёл в себе силы не вторгаться в готовое для него лоно сразу. Провёл по нему пальцами, чувствуя, насколько Вера влажная, и услышав её судорожный вздох, начал ласкать её рукой. Она заметалась на постели, комкая простынь в хрупких ладонях. Открываясь ему всё сильнее, и в этом тоже отзвуками звучало доверие. - Не могу больше, - выдохнула она, и когда Казанский убрал пальцы, жалобно всхлипнула. Следом - всхлип сменился новым стоном, когда Алексей одним движением заполнил её собой. В этом всём было что-то настолько порочное, что он чувствовал себя на грани сумасшествия. Скрещенные на его пояснице ноги в чулках и туфлях, скрип кровати, когда входил в неё глубоко, до предела, этот полумрак и их хриплые выдохи. Всё это было сводящим с ума и единственно правильным. Перевернув Веру на живот, Алексей потянул её к себе за бёдра, заставляя приподняться, нажал на спину ниже лопаток, и когда она прогнулась, подставляя ему всю себя, снова с рыком заполнил её собой, мгновением позже срываясь на бешеный дикий темп. Эта ночь стирала все грани. Нет, они занимались такими же безумствами и до этого, только теперь всё казалось совсем другим. Даже в поскрипывании пружин чудилось что-то новое, будто звучали они как- то иначе, что уж говорить о хриплых стонах и мольбах продолжать? До боли сжав бёдра Веры пальцами, чувствуя, что самоконтроль держится на тоненькой ниточке. Казанский услышал знакомый горловой стон, и ощутил, как мышцы лона сжимают его член. Не в силах сдерживаться и дальше, кончил следом за Верой с хриплым рыком, наваливаясь сверху и прижимая хрупкое женское тело к матрасу всем своим весом. Пытаясь отдышаться, думал только о том, что уже слишком немолод для таких упражнений, но знал, что не променял бы эту ночь ни на что другое. - Надо будет чаще ходить на свадьбы к твоему отцу, - пошутил глупо, откатываясь в сторону и привлекая Веру к себе. И рассмеялся, услышав усталое: Глава 24 В последнее время я часто ловила себя на мысли о том, что совершенно перестала чувствовать время. Кажется, моя первая встреча с невыносимым Казанским была так давно, что я уже и забыла, сколько месяцев с тех пор прошло. И в то же время, я испытывала ощущение, что он впервые вошёл в двери приёмной буквально на днях. Хотелось сберечь эти воспоминания, но они неизменно заменялись новыми, и я тонула в своих впечатлениях, которые мог подарить мне только один мужчина - Алексей. Порой просыпалась раньше него на полчаса, поворачивалась набок, подпирала голову рукой и просто смотрела на то, как он спит. Чувствовала себя в этот момент круглой дурочкой, влюблённой по уши, но не испытывала ни грамма стыда. Он был мой, настолько, насколько это вообще возможно. Теперь я это знала точно. И собиралась ценить эти скоротечные мгновения, потому что понимала - уже завтра всё может закончиться. Впрочем, совсем не желала думать об этом самом «завтра», наслаждаясь только тем, что у меня было здесь и сейчас. - Паш! - кричу в спину Тупикина, который прибавляет шаг, когда слышит мой голос. - Паш, да подожди ты! Оборачивается, и на лице его вижу бесстрастное выражение. А вот я совершенно не могу надеть точно такую же маску, как ни стараюсь. Потому что Павел Тупикин мне дорог, как бы то ни было. - Что? - без приветствия уточняет, когда я всё же догоняю его. - Ничего. Давай пообедаем вместе? - Чтобы твой Казанский снова набил мне морду? Вот уж спасибо! В его голосе, правда, совсем нет ни злости, ни обиды. Наверное, он и сам должен понимать, что у нас бы с ним ничего не получилось. А если не понимает этого сейчас, обязательно осознает потом. - Глупости. Ничего он никому не набьёт. Он на совещании. Но даже если бы там не был... не набил бы и точка. Выпалив свою тираду, смотрю на Пашу, а он делает вид что заинтересован разглядыванием светлой стены коридора. Не знаю, о чём он там себе думает, но мне совсем не стыдно за то, что случилось. Зато хочу наладить отношения, которые научилась ценить ещё больше за последние несколько месяцев. - Ладно. Идём, - кивает Тупикин и продолжает путь в сторону кафе. - Как отец? - задаёт он вопрос, листая изученное за годы работы в офисе вдоль и поперёк меню. Мы сидим за нашим столиком, и я размышляю, что бы такого заказать. Кажется, от нервов кусок в горло не полезет. - Отлично. С женой заграницу улетели. Ой, я же не рассказывала тебе, что папа женился. - Я видел фотки на твоей странице. -Ага. Ясно. Значит, в курсе, что я была там с Казанским. Тем лучше. - А у тебя как дела? -Тоже отлично. Возможно, переведусь в Москву. - Из-за меня? -Нет. Он откладывает меню, растирает лицо ладонью и вдруг перестаёт быть таким серьёзным, каким был всё это время. Будто снова возвращается тот Паша, которого знала несколько лет. - Я с девушкой познакомился. По сети. Она из Москвы. Мы общаемся сейчас активно. Подаёт знак официанту, диктует заказ, а я опять чувствую прилив какой-то невероятной эйфории. Вроде и верится, что всё наладилось, а радовать этому страшно. - Здорово. Я бы тебя пару месяцев назад отговаривать стала, а сейчас скажу, что нужно обязательно пробовать. Даже если боишься, что не получится. - Не боюсь. В том и дело. После того дня, ну, когда... * он машет рукой в воздухе, но пояснять мне не надо, что имеет ввиду - я это знаю и так, потому просто киваю, - всё как будто иначе стало. Твой пример перед глазами, вроде столько дерьма навалилось, а ты молодец, даже не подумала сдаваться. - Где бы я была сейчас, если бы сдалась? Придвигаю к себе тарелку с салатом, начиная уминать его с таким аппетитом, будто не ела минимум сутки. Прекрасные новости определённо хорошо на меня действуют. А их в последнее время так много, словно вселенная решила разом компенсировать мне ощущения от того, что уже было в прошлом. Впрочем, главная новость ещё ждёт меня впереди. В субботу с огромным трудом дожидаюсь, пока Казанский уедет по делам. За ночь почти не сомкнула глаз - задремала только под утро, и кажется, просыпалась каждые десять минут от настойчивых кошмаров. В голове по кругу разговор, который был у нас с Алексеем на берегу Финского залива. И его категоричное «нет» на вопрос о ребёнке. Думаю об этом потому, что на девяносто девять процентов уверена, что у нас с Казанским будет малыш. И, как водится, уже успела мысленно прикинуть несколько вариантов развития событий, но так или иначе в голове всё сводилось к самому худшему. Едва за Алексеем закрывается дверь, нетерпеливо смотрю на часы. Стрелки показывают почти девять часов утра, но больше я не вытерплю. Хватаю мобильный и набираю номер Ольги. Не одной из своих подруг, которые наверняка не поймут моих метаний и волнений, а того человека, которого Казанский считает другом. -Алло, - слышится сонное на том конце, понуждая меня испытывать муки совести. - Оль, можем встретиться через час-два? - без приветствий выпаливаю я. - По очень важному вопросу. В небольшом кафе безлюдно. Посетителей почти нет, все предпочитают разъехаться на выходные или до сих пор отсыпаются. Наверное, можно было действительно подождать пару часов, но у меня бы на это не осталось никаких моральных сил. Смотрю за окно, заняв самый дальний от входа столик. Редкие машины и прохожие, серовато-унылое утро, и в противовес ему - какая-то вселенская радость внутри, смешанная со вселенским страхом. Но я уже ведь всё решила. Этот ребёнок будет рождён, даже если Казанский исчезнет из моей жизни, получив нежданную новость. - Привет-привет, - приземляется напротив меня Ольга, которая выглядит обеспокоенной. Но тут же это выражение на её лице сменяется удивлённым, а после - неверяще-радостным. - Привет, - отвечаю едва слышно, сцепляя пальцы в замок. -Ты меня напугала, а оказывается, повод у нас - приятнее некуда, - говорит она с вопросительными нотками, которые скорее звучат в голосе для проформы. - Откуда ты знаешь? - Я родила троих. У меня на такое глаз намётан. Ты поправилась. - И это впервые за всю мою жизнь меня не пугает. - Зато пугает другое? - Да. Мы говорили с тобой об этом. Вообще не знаю, как новость воспримет Алексей. -Ну... Она делает паузу, за время которой успевает заказать официанту сок и блинчики, а я понимаю, что в этом её «ну» - столько всего, что меня снова начинает ощутимо потряхивать. Оно может обозначать очень разные вещи, но я искренне надеюсь, что за «ну» не прячется приговор, который Ольга уже мысленно вынесла мне с Алексеем. - Ну? - осторожно уточняю, когда официант уходит, а Оля так и продолжает сидеть с задумчивым видом. - Совсем необязательно подбирать слова, мне можно говорить всё, что думаешь. -Тогда всё просто - скажи ему, и будь, что будет. Но я уверена, он нормально воспримет. -Твою бы уверенность, да мне... - Вер... Лёша отходчивый. Во всём. Если несколько месяцев назад он, по ряду причин, даже не хотел думать о детях, то когда узнает про ребёнка - всё будет совсем иначе. - Наверное, ты права. Я вздыхаю, чувствуя облегчение, такое острое, что от него по венам разливается эйфория. Даже если Казанский скажет своё веское «нет», всё уже решено. Даже не мной, а свыше. -Ты хоть тест-то сделай, а то мы тут нарешали уже на год вперёд, - смеётся Ольга, поднимая стакан сока в импровизированном тосте: - В любом случае, за вас! Дождаться Алексея вечером и не сообщить ему по телефону - гораздо сложнее, чем я думала. Хожу по квартире туда-сюда, прокручивая в голове разговор с Олей. Она права - первое, что необходимо сделать -тест. Но я почему-то совершенно точно уверена в том, что у нас будет малыш. С остальным сложнее - мысли мечутся с одной на другую. Я то успокаиваюсь, когда заверяю себя, что всё пройдёт как нельзя лучше, то начинаю сходить с ума, представляя, что именно меня может ждать. В замке поворачивается ключ, и я внутренне подбираюсь, готовясь к худшему. Наверное, надо было выпить пару бокалов вина, чтобы не чувствовать это нервное напряжение. А хотя, мне теперь нельзя алкоголя, равно, как и нервничать - тоже. - Извини, задержался. Казанский присел на банкетку, стащил ботинки и, распрямившись, посмотрел на меня. Захотелось протянуть руку и провести по его лицу, стирая морщинки, залегшие в уголках глаз. - На кладбище был. Он растёр лоб пальцами, а я вдруг поняла, что не смогу сказать. Не сейчас. Не теперь, когда снова страх накатил такой волной, что она стала душить со всех сторон. - Не извиняйся. Ужинать пойдём. Улыбнувшись, я прошла в кухню, слыша, как Алексей идёт в ванную, чтобы вымыть руки. Наверное, это было даже к лучшему - сохранить этот секрет для себя. По крайней мере, пока. После у меня не будет возможности делить его с собой, а сейчас... Сейчас эти мгновения, когда представляла себе нашего ребёнка, принадлежали только мне. Остальное - подождёт. Наверное, он не имел права быть таким счастливым. Но ведь был же, чёрт бы всё побрал! Рядом с Верой вообще счастье казалось чем-то само собой разумеющимся. Как, например, проснуться утром или сделать следующий вдох. Она вся состояла из чего-то настолько чуждого ему, но одновременно родного, что это пугало. Как будто знал, что не заслуживает всего того, что с ним происходило, но не мог заставить себя отказаться. Дышал этим всем, будто бы воздухом чужим, как вор, и не мог надышаться, даже когда голова кружилась от слишком щедрых порций кислорода. То, что совсем недавно казалось ему обыденностью, рядом с Верой принимало совсем иные черты. Жить вместе, готовить ужин по субботам, а утром завтракать вдвоём - такие вещи раньше представлялись чем-то настолько заурядным, что он на них и внимания не обращал, считая ничего не значащими и будничными. Сейчас же наслаждался каждой минутой, как ребёнок радовался любой возможности побыть с Верой, даже если она всего лишь заходила к нему, чтобы занести бумаги на подпись. И от понимания, что за дверью кабинета находится приёмная, где Вера, например, разбирает документы или созванивается с партнёрами, внутри разливалось какое-то щемяще-острое тепло. Даже её окружение, включая несчастного Тупикина, с которым сразу после отпуска последнего у Казанского состоялся разговор, было другим. Светлым каким-то, что ли. И Алексей знал - это потому, что Вера их такими делает. Рядом с ней просто невозможно было оставаться мрачным или злым. Он проснулся, когда услышал, как она готовит завтрак в кухне. Знал каждое её передвижение от плиты к столу и обратно. И то, как старается ходить на цыпочках, чтобы не разбудить его раньше времени, и то, как ругается шёпотом сама с собой, если вдруг у неё что-то не получается. Усмехнувшись, Казанский отбросил одеяло и крикнул в сторону кухни: - Можешь готовить в полную силу. Я в душ. В ванной тоже пахло Верой - нотки грейпфрута и ванили. Казалось, он способен узнать этот аромат из миллионов других. Здесь всё было точно таким же, как и вся нынешняя жизнь Алексея - радовали даже их две зубные щётки, стоящие в одном стакане. Две, мать их, зубные щётки! Растерев тело полотенцем, Казанский обмотал его вокруг бёдер, и собрался уже выйти из ванной, когда его взгляд наткнулся на тонкую полоску, лежащую на стиральной машинке. Сердце пропустило несколько ударов, когда он безошибочно узнал в этой полоске тест на определение беременности. Нет... Это не должно быть правдой. Он просто не перенесёт ещё раз пройти то, что уже пережил. Даже если всё будет хорошо - страх, который уже родился внутри, будет поглощать его, вбирать в губительный кокон, пока не затмит собой все другие эмоции. Разъест его душу, и вместо того, чтобы радоваться своему ребёнку, Алексей будет бояться - каждую грёбаную секунду. Выдохнув, Казанский взял тест и, досчитав до трёх, перевернул его, чтобы убедиться в своих подозрениях. Две полоски. Что и требовалось доказать. Он вышел из ванной минуты через три, показавшиеся ему вечностью. Просто пересёк прихожую, открыл входную дверь, услышал позади себя выдох: «Лёша...». И прошёл к общему балкону, игнорируя тот факт, что в одном полотенце было холодно. Он сказал Вере, что не хочет детей, и действительно в тот момент не просто не желал никогда больше даже шанса судьбе давать забрать у него самое дорогое, но и помыслить не мог, что судьба распорядится иначе. Что у него снова будет ребёнок, пусть пока он не может взять его на руки, вдохнуть родной запах. Он уже существует, и это тоже счастье. Развернувшись, Казанский быстрым шагом направился в сторону квартиры. Тот кислород, что он жадно вдыхал, стоя на балконе, не мог насытить его так же, как воздух, которым он дышал с Верой. Она сидела на стуле, такая растерянная и маленькая, что Алексей мысленно обругал себя на всех возможных языках за свою реакцию. На плите что-то подгорало, и он быстро выключил конфорку, переставил кастрюльку, обжигая пальцы. Подошёл к Вере, устроился возле неё на полу и прижался лбом к её животу. Хотелось... разрыдаться. Он не позволил себе этого, когда умерла Лина, загнав боль так глубоко внутрь, что она распирала лёгкие, сердце, билась в горле, не давая чувствовать себя живым. И вот теперь вырвалась с первой беззвучной судорогой, прошедшей по его телу, будто он в агонии бился. - Вер... - Хорошо ведь всё будет? И в голосе её тоже столько растерянности послышалось, что пришлось сжать челюсти, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Он поднял голову и посмотрел в её глаза. Кивнул просто, зная, что она поймёт всё. Но всё же заверил: - Всё уже хорошо. Пока ты рядом, всё хорошо. -А ты? -А я тебя люблю. Он так давно никому не говорил этих слов... Да и когда говорил, не вкладывал в них и сотой доли того, что вкладывал и чувствовал сейчас. Но сейчас произносить «я тебя люблю» было легко и просто, как дышать. - И я тебя люблю, очень. Вера прижала его к себе, даря ощущение, что теперь он останется на плаву, даже если небеса рухнут. Впрочем, он всегда испытывал рядом с ней именно это чувство - наверное, с того самого момента, как впервые уселся на край её стола и получил нагоняй. Алексей улыбнулся, делая глубокий вдох. По нутру разлилось облегчение, а в лёгкие щедрыми порциями поступал кислород. Его общий - с Верой. И пусть так будет всегда. И так будет. Всегда. Эпилог Всё всегда в наших руках. Эту простую истину я усвоила не сразу. Помню, когда впервые почувствовала уверенность в себе. Рождённая из слишком большого разочарования, подкреплённая почти что спортивной злостью от нескольких неудач, эта уверенность впоследствии расцвела, и я питалась теми силами, которые она мне давала. Я смогла не только «слепить» себя физически, но и создала своё настоящее. Своими руками, но не без помощи тех, кто был рядом и так и продолжает составлять каждый мой новый день. И всё же сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что внешний вид-далеко не главное. Да, люди частенько встречают по одёжке, но если для них так и остаётся главным эта самая «одёжка», значит, вам просто не по пути. Это совсем не значит, что эти люди плохие, или с вами что-то не так. Просто вы из разных вселенных... И это совершенно нормально. Отложив свой последний дневник, я улыбнулась, закрыла окно, из которого стало ощутимо тянуть вечерней прохладой, и бросила взгляд на часы. Вечер скоро перейдёт в ночь, а это значит, Любу пора укладывать спать, иначе Алексей будет негодовать. Всё, что касалось нашей дочери, всегда происходило под его строгим неусыпным контролем. Хотя, конечно, так считал только Казанский, я же видела - дочь способна свить из него верёвки, и если вдруг ей что-то будет не по нраву, она найдёт способ донести до папы, что и ему нужно передумать по этому поводу. Поднявшись из-за стола, я помассировала поясницу, морщась от едва приметной боли и мысленно поставив себе галочку перестать налегать на сладкое и выпечку, на которые меня тянуло с самых первых дней второй беременности. Эта тяга уже отразилась на фигуре, а ведь шёл всего лишь шестой месяц, как мы с Казанским узнали, что снова станем родителями. Нет, я совсем не беспокоилась из-за того, что после родов придётся снова сбрасывать вес, но моя поясница была категорически против каждого набранного килограмма. Второе УЗИ уже показало, что у нас будет девочка, что Алексей воспринял так, будто на его улицу снова пришёл праздник. Всячески стараясь угодить мне во всём, он порой доводил происходящее до абсурда, и мне пришлось заявить ему, что беременность не равно болезнь, и если он будет и дальше так продолжать, нам придётся видеться до родов по минимуму. Конечно, я пошутила, но Казанский воспринял всё более чем серьёзно, и, немного подувшись для порядка, перестал усердствовать в своей опеке. - Вер! Ужинать будешь? Сергей предлагает на улице, - раздался голос Ольги, и я выглянула из комнаты, которую мы занимали с дочерью и Лёшей. - Буду. Сейчас спущусь. Моих не видела? - Неа. Гуляют где-нибудь. Мы проводили выходные на даче Ольги и её мужа, куда часто наведывались последние несколько лет. Люба прекрасно ладила с близнецами Оли, они в ответ в ней души не чаяли, считая младшей сестрёнкой, чем она и пользовалась, вертя ещё и ими, как ей заблагорассудится. Спустившись в сад, где Сергей уже накрывал стол к ужину, я вдохнула напоенный ароматами летнего вечера воздух и улыбнулась, почувствовав руки Алексея, обнимающие меня сзади. - Написала? - поинтересовался он, целуя меня в макушку. - Да. Но только не на форуме. Так лениво было просиживать там, когда здесь так классно. - Очень классно. Любушка, правда, отказалась в мяч играть. Наверное, всё ещё припоминает то, что днём было. - И не зря. Ей семь скоро. В это время дети уже спят только ночью. - Не все. - Ну, она не хочет. - Ей нужно много отдыхать. И много кушать. - Казански-ий... ты опять за старое. Я повернулась в руках мужа и прищурилась, мысленно готовясь к очередному спору на тему того, что нужно или не нужно Любе. Порой Алексей переходил границы в том, что касалось нужд дочери, которые зачастую отличались от пожеланий самой Любы, и тогда мы с ним обсуждали всё в извечных непримиримых тонах. - Ладно... я помню наш последний разговор. И ты права была - больше никаких закармливаний. - И никакого сна днём если не захочет. - И никакого сна днём, - сдался Алексей. - А теперь зови её ужинать, обещаю больше не быть наседкой. Нехороший холодок прошёлся по спине, когда я услышала это «зови её ужинать». Даже как-то особенно остро кольнуло с левой стороны, где сердце пропустило удар. - В каком смысле «зови»? Разве она не с тобой? - Нет... она домой побежала с прогулки, сказала - к тебе. Я видела, как лицо Алексея меняется на глазах - превращаясь в застывшую каменную маску, и словно бы вернулась назад, туда, на восемь лет назад, где был вот такой же Казанский. Только сейчас и я испытывала весь тот ужас, что испытал тогда Лёша. - Дома её точно нет? - выдохнул он. - Нет... но я проверю. Слова удалось выдохнуть с огромным трудом. Словно в полусне я видела, как Казанский разворачивается и бежит в сторону ворот, чтобы искать Любу. Кто-то что-то спрашивал у меня - кажется, это была Оля, пока я шла на неверных ногах к дому, прекрасно понимая, что дочери там быть не может. Близнецы по сотому разу обходили улицу, Казанский так и не вернулся, я, пытаясь держать себя в руках, сидела на крыльце, допивая порцию корвалола, на которой настоял врач, потревоженный звонком Ольги, когда я схватилась за поясницу в очередной раз. - Давайте вызовем полицию, - снова предложил Сергей, и Оля помотала головой. - Потом это обсудим. Сначала дождёмся Лёшу. - Окей. Я уткнулась взглядом в свои колени, соображая, где может быть Люба. Мне не давал покоя спор дочери с Алексеем, который они затеяли днём. И хоть было совсем непохоже, чтобы Люба вредничала таким образом, я очень надеялась, что причина её пропажи кроется именно в этом. - Кажется, я знаю, где она... - выдохнула я, поднимаясь с крыльца. - Если найду - позвоню Лёше. Поднимаясь по крутой и довольно хлипкой лесенке, ведущей в домик, что был устроен на кроне дерева, я молилась, чтобы не оступиться и не рухнуть вниз. И чтобы дочь оказалась внутри. И как только мы сразу не догадались поискать здесь? Через несколько секунд двери домика открылись и из них высунулась Люба, внимание которой, видимо, привлёк скрип лесенки. Облегчение затопило с головой, но я не произнесла ни слова, продолжая свой путь наверх. Смогла выдохнуть только когда оказалась в домике и набрала номер Лёши, чтобы сообщить ему о том, что пропажа нашлась. Сама Люба наблюдала за мной с опаской, но на лице её было написано упрямое выражение - подбородок вздёрнут, и сама малышка, кажется, до победного готова отвоёвывать свою свободу и возможность вот так пропасть без предупреждения. - Наверное, не стоит говорить, что так делать нельзя, - стараясь придать голосу строгости, проговорила я, присаживаясь на перевёрнутый кверху дном ящик, который служил в домике и столом, и стулом, и диваном. - И тебе залезать сюда тоже нельзя. - Потому что это домик для детей? - Нет. Потому что ты могла упасть. - Мне бы не пришлось этого делать, если бы ты здесь не спряталась. Люба кивнула, соглашаясь с моими доводами, после чего отошла и принялась смотреть в криво вырезанное в досках окно, выходящее на поле, залитое оранжевым светом вечернего солнца. - Я думала, папа догадается, что я здесь. Придёт и мы поговорим. Интересно, была ли я такой же в семь лет? Кажется, совсем нет. Но как же на нас непохожи дети и сравнивать себя и их - глупо. Равно как и навязывать им то, что они категорически не желают принимать. - Вы с папой обязательно поговорите. Только сейчас он придёт немного в себя. А пока поговорим мы с тобой. -Ты будешь меня ругать? - Не буду. Хотя, ты заслужила. Просто расскажу тебе кое-что, и ты сама решишь, будешь так дальше делать или нет. Идёт? - Идёт. Но я уже всё равно, наверное, не буду. -То есть, не рассказывать? - Расскажи... пожалуйста. Сделав глубокий вдох, смотрю на дочь, на лице которой написан искренний интерес. Тема Лины была табу в общении Алексея с Любой, и он истово оберегал этот секрет. Наверное, даже сейчас я не имела права вмешиваться в это и выдавать ту тайну, которая принадлежала не мне, но если гиперопека Казанского и дальше будет приводить к таким последствиям... Когда родилась старшая дочь, наверное, только тогда я смогла прочувствовать весь ужас того, что пережил Алексей, когда не стало Лины. Вскакивала ночью даже когда Люба спокойно спала в своей кровати, проверяла, всё ли с ней в порядке. И сам Казанский тоже, видимо, делал всё, чтобы предвосхитить какие-то трудности, пусть порой это и доходило до абсурда. Но Люба, по крайней мере, имела право знать, почему так происходило, чтобы лучше понимать отца. Опасаясь, что после обязательно отхвачу от Лёши, я начала медленно, взвешивая каждое слово, рассказывать: -Ты уже наверное, знаешь, что мы с твоим папой познакомились за два года до того, как родилась ты. А до этого каждый из нас жил своей жизнью и даже не подозревал о существовании другого. - Знаю. И папа сказал, что ты родилась, когда ему было десять лет. Потому он такой старый. - Это папа так шутит. Ничего он не старый. - Я ему так же сказала. Люба с интересом продолжала слушать, пока я - продолжала подбирать слова. - До того, как мы с твоим отцом познакомились, у него была своя жизнь. И в этой жизни... у него была дочь. Я замолчала - Люба молчала тоже. Но по лицу её я видела, что она ошарашена, хотя и пытается этого не показывать. Всего на мгновение у меня родилось ощущение, что я только что совершила ужасную ошибку, но я быстро отогнала его прочь. -А где она сейчас? - наконец задала вопрос Люба, с опаской, будто я говорила ей об этом потому, что хотела сообщить, что её папа теперь будет воспитывать не только её, но ещё и другую девочку. - Её больше нет... Она умерла ещё до твоего рождения. - Почему? - Она болела. И умерла. - Как бабушка, которая была до бабы Люды? - Да, как моя мама и твоя бабушка. Так бывает, мы с тобой говорили об этом. - Я помню. Она хмурила брови, видимо, пытаясь понять, как всё это относится к ней. А я снова испытывала то чувство, которое даже словами было нельзя описать. С появлением Любы столько всего поменялось во мне самой, что теперь я уже даже не могла вспомнить, какой была раньше. Но знала, что я нынешняя - это то, к чему стоило стремиться всю мою жизнь. Когда я бросилась на борьбу с лишним весом, мне хотелось добиться гармонии с самой собой. Сейчас же она была абсолютной - и полнота ни имела никакого значения. В мире столько вторичных, несущественных вещей, которыми люди забивают себе головы, а на деле выходит, что счастливыми они могут быть и сами по себе, без этой мишуры. - Просто сейчас, когда у папы есть ты... он хочет, чтобы ты получала всё. И готов в лепёшку расшибиться, но дать тебе это. Понимаешь? - Но мне и так всего хватает. Столько кукол, как у меня, нет ни у кого в садике. И велосипеда такого то же. Я не смогла сдержать улыбки - Люба была права, в этом и был весь Казанский. Задарить дочь всем, чтобы только у неё было лучшее детство. - Я говорила немного о другом. О его так называемой гиперзаботе. Это когда слишком усердствуют в том, чтобы обеспечить ребёнка необходимым. Но это всё только потому, что он безумно тебя любит. - И я его тоже. - Я знаю. Поэтому давай мы сейчас просто спустимся вниз, и ты больше не будешь так делать. Идёт? - Идёт. И я первая слезу, хорошо? Я не успела ответить - Люба почти бегом добралась до лесенки, споро слезла вниз и побежала к дому. Мне осталось только ещё раз тяжело вздохнуть и начать спускаться следом. Я видела, как Казанский, к которому подбежала Люба, хватает дочь на руки и прижимает к себе, как он идёт в мою сторону, но дала ему знак, что спущусь сама. По крайней мере, им сейчас точно стоило побыть вдвоём и обсудить всё, что случилось. - Я сказала Любе про Лину, - потирая виски, сообщила я Ольге, которая усадила меня в кресло, а сама принялась мыть посуду после ужина, который происходил в обстановке какого-то безумия и хаоса. Близнецы вовсю делились впечатлениями о том, как перерыли весь посёлок в поисках Любы, Казанский то хмурился, то улыбался, переговариваясь с дочерью. А Ольга с Сергеем отчаянно пытались перевести тему в другое русло. - И правильно сделала. Рано или поздно она бы всё равно узнала. Не знаю, почему Лёша не хотел говорить. - Наверное, это всего лишь его извечное желание оградить Любу ото всего. - От жизни её не оградишь. Ей с ней сталкиваться и сталкиваться. Но каков характер! По-моему, чисто Лёшкин. Убежать, спрятаться, и хоть трава не расти. - По крайней мере, теперь он на собственной шкуре понял, что это такое... -Да уж. Казанский после ужина забрал Любу, и они уже второй час о чём-то беседовали в детской. Я не собиралась вмешиваться, тем более, что это было обычным их времяпрепровождением. Надеялась только, что Алексей не выскажет мне после всё, что думает по этому поводу. Он надеялся, что ему больше не придётся переживать того, что уже испытал однажды. Готов был молиться всем богам, чтобы никогда не прочувствовать тех эмоций, и они его услышали. Потому что когда оказалось, что Люба исчезла - это было гораздо острее того страха, что он помнил. На мгновение показалось, что сердце перестало биться, и больше никогда не застучит, пока в ушах не раздался грохот. Казанский бегал по чёртову посёлку, который знал как свои пять пальцев, и ему чудилось, что он ничего не видит кругом. Ужас был огромным, он ослеплял, делал глухим. И только беззвучные молитвы, перемежаемые угрозами, срывались с губ. А потом позвонила Вера и сообщила, что Люба нашлась. И он просто опустился на обочину дороги и разрыдался, будто не мужиком был на пятом десятке жизни, а мальчишкой. Восемь лет назад он испугался новости о том, что у них с Верой будет ребёнок, сейчас же понимал - никого более дорогого, чем его девочки, у него просто не могло быть. И не будет никогда. Да, порой он перегибал палку... Хотя, какое, к чертям, порой? Люба наверняка слишком близко к сердцу восприняла их сегодняшнюю размолвку, вот и решила показать характер. Он поднялся с обочины и пошёл к дому Ольги и Сергея. Ему физически необходимо было увидеть дочь и убедиться, что с ней действительно всё в порядке. Остальные заканчивали ужин, а Казанский и Люба устроились в детской, где дочь всегда читала ему сказки прежде, чем лечь спать. Не он ей, а наоборот. Но сегодня, вместо того, чтобы взять книгу, указала Алексею на свою кровать, на которой он с трудом, но поместился, легла рядом и крепко к нему прижалась. - Почему ты мне не рассказывал про свою первую дочку? - задала она вопрос тихим тоном, и рука Казанского, поглаживающая Любу по голове, замерла. Значит, Вера ей всё уже поведала. Что ж, тем лучше. - Потому что не хотел, чтобы ты переживала. - Как её звали? -Лина. -Ты расскажешь мне о ней? Она устроилась удобнее, и Алексей замер. Конечно, он расскажет ей, давно должен был рассказать. И ещё о том, как безумно, каждую секунду своей жизни боялся и будет бояться потерять её, Веру и их ещё нерождённую младшую дочь. Он заговорил, сначала медленно, подбирая каждое слово, а после - рассказ получился больше похожим на поток, прорвавший плотину молчания. И с каждой минутой Казанский чувствовал, как высвобождается то, что он хранил и копил в себе годами. Только сейчас всё другим казалось - как будто именно это количество дней должно было быть отмеряно кем-то свыше, чтобы ему легче стало. Люба уже уснула, а он всё говорил. Рассказывал в тишине детской, как впервые взял Лину на руки, как не мог свыкнуться со своей новой ролью, когда она только появилась в его жизни. О том, как пропустил всё самое важное, как ему тогда казалось. И о том, как не желал пропускать ни секунды из жизни Любы, словно это могло компенсировать ушедшее время. -Лёш! - шёпотом позвала его Вера от двери, и Казанский очнулся, выходя из состояния, в котором пребывал. - Спать пойдём? Или тут останешься? - Сейчас приду. Любу только уложу удобнее. - Да оставь так, сколько раз в одежде засыпала. - Посмотрим. -Лёш... -М? -Ты на меня не сердишься? - Нет. Наоборот. Хочу сказать тебе спасибо. В очередной раз. - Правда? - Да. Спасибо. Кажется, из нас двоих ты всегда знаешь, как будет лучше. Он усмехнулся, приподнимаясь и перекладывая Любу на её подушку, и Вера лукаво улыбнулась и развернулась, чтобы пойти в спальню. - Зря ты это, Казанский. Такое оружие в руки женщине давать нельзя. И её тихий смех заставил его тихо рассмеяться ей вслед. Несколько лет спустя - Я не выйду за него замуж! - решительно заявляет Люба, когда я распахиваю дверь после того, как бесперебойный звук дверного звонка более полуминуты разливается по квартире трелью. - Мам! Кто там? Мне даже через наушники слышно! - раздражённо кричит Надя из своей комнаты. - Почему ты в наушниках? - кричит в ответ Алексей из гостиной. - Ты должна делать уроки! А я стою, смотрю на старшую дочь, в глазах которой застыли непролитые слёзы и подбородок которой дрожит, вижу кривую улыбку, что она изо всех сил пытается удержать на лице, как хорошую мину при плохой игре, и не знаю, что ей ответить. - Вер, да кто там уже? - уточняет Казанский, десятью минутами ранее устроившийся в гостиной, чтобы поработать в тишине. Из комнаты младшей дочери высовывается любопытная мордашка Нади, которая, увидев, что пришла всего лишь старшая сестра, разочарованно вздыхает. - Это Люба, - отвечаю сразу всем и никому в отдельности. И добавляю чуть тише: > И она не выйдет замуж за Аркашу. Всё объясняется через пять минут сбивчивого рассказа дочери, и я выдыхаю с облегчением, едва не смеясь. Мы сидим в кухне, куда пришла даже Надя, хотя, сейчас она была в возрасте, когда её гораздо больше интересовали собственная жизнь, музыка и общение в сети с друзьями, чем то, что происходило в семье. Особенно, если речь шла о замужестве старшей сестры, с которым, вроде как, всё было решено ещё полгода назад. - Он не сказал мне, понимаешь! Не сказал, что собирается уезжать, и что я вроде как планирую ехать с ним! Нет, ты можешь представить, папа? Я планировала ехать с ним - в его фантазиях! То есть, мне об этом говорить вроде как и необязательно. - Люб, успокойся. Я подлила дочери чаю, который она снова выпила залпом. Наверное, стоило добавить в него порцию- другую корвалолу. - Как я могу успокоиться? За меня всё решили! И он даже не рассматривает возможности остаться. - Работа есть работа. Ты же не сможешь быть здесь, пока он в Архангельске. - Правильно. Поэтому нужно мне лгать. - Не нужно. Он поступил нехорошо. Но лишь потому, что боится тебя потерять. Это же очевидно. Люба прикрыла глаза и покачала головой, будто ей только что сообщили самую неразумную вещь на свете, а ей пришлось проявить весь возможный такт, чтобы сделать вид, что она её не заметила. - Пап... ну ты хоть меня понимаешь? - воззвала она к Казанскому, стоящему возле стола, на который он опирался бедром, сложив руки на груди. - Понимаю. Но не пойму, если ты откажешься из-за этого от свадьбы. Наступает моя очередь удивлённо вскинуть брови. Видимо, я не особо хорошо изучила своего мужа за прожитые несколько лет бок о бок, раз его фраза вызывает у меня неподдельное изумление. Думала, он в пляс пустится, когда узнает, что Люба решила отменить свадьбу. С каким трудом удалось уговорить его отпустить двадцатидвухлетнюю дочь жить вместе с её женихом пару лет назад - лучше даже не вспоминать. И вот теперь всё так кардинально изменилось, что Алексей практически собственными руками отправляет Любу в другой город. Пожалуй, чай с корвалолом нужен ещё и мне. -Ты сейчас серьёзно? -Абсолютно. - Но я буду жить далеко от вас. Очень-очень далеко. - А что, интернет и самолёты отменили? - Нет, но... - Без «но». Я не вижу ничего страшного в том, чтобы отправиться со своим мужем в другой город. Хоть мужа у меня никогда и не было и надеюсь, не будет. - Он меня обманул. - Он знал, как ты отреагируешь. И просто схитрил. Люба поджимает губы, смотрит на Алексея так, будто подозревает, что он желает от неё избавиться. Прищуривается, почти как он, когда хочет показать, что именно думает о поступках окружающих. Надя наблюдает за этим с таким интересом, слово перед ней только что развернулась интереснейшая история, облачённая в черты реальности. А я не знаю, плакать мне или смеяться. - Я уже сказала ему, что не выйду за него замуж, - наконец выдыхает Люба, пыл которой разом утихает. Вижу, что вместо решительной молодой женщины передо мной снова сидит моя маленькая дочка, которая столкнулась с тем, что кажется ей тупиком. Наверное, так будет всегда, сколько бы лет ни было Любе или Наде. Они всегда будут оставаться для меня моими девочками, к которым я приходила рассказывать на ночь сказки. Боже... как же летит время. И мы совсем не умеем его ценить. Когда дети плачут или с ними нет покоя, нам хочется, чтобы они поскорее выросли. А после... после перебираем эти минуты, как самые большие драгоценности. Наши дети уже не принадлежат нам настолько, когда вырастают. Нельзя просто зайти к ним в детскую, крепко обнять, вдохнуть неповторимый аромат, присущий только им. Они всё чаще возвращаются домой за полночь, а после и вовсе заявляют, что будут жить отдельно. И только в их продолжении можно снова почувствовать себя так, будто вернулся назад. Вот только сами они маленькими не станут больше никогда. - Это ты зря, Люб. Папа спит и видит, как скоро начнёт нянчить внуков. Вздыхаю, сдерживая улыбку. Перевожу взгляд на мужа - он хмурится, будто в этот самый момент изобретает какой-то план по возвращению дочери обратно жениху. Впрочем, не удивлюсь, если так оно и есть. -То есть, вы совсем не против того, чтобы я уехала в Архангельск? - Мы против того, чтобы ты была несчастной. А с Аркашей ты будешь счастливой или с кем-то другим, в Архангельске или Питере - неважно. И кстати, ты именно поэтому отказалась? Из-за нас? - Я вот скучать совсем не буду, - поспешно заявляет Надя. - И если вернёшься - живи в гостиной. В нашу комнату я тебя больше не пущу. - Вот уж спасибо! Мы снова замолкаем. Казанский так и смотрит на Любу, Надя, очевидно, теряя интерес к происходящему, начинает готовить себе чай, а я не понимаю, что делать. Звонить Аркадию? Узнавать у него, что он думает обо всём случившемся? Поговорить с ним о дочери, ведь мы знаем её лучше и можем попытаться объяснить причины, по которым она оставила его практически накануне дня, когда они должны были идти под венец. - Да. Из-за вас, - выдыхает Люба, бросая взгляд на часы, будто от того, сколько минут успело пройти с момента, когда она ошарашила Аркадия, зависит то, сможет он её простить в случае чего, или нет. - И потому что мне кажется, я без вас не смогу быть счастливой. - Но мы у тебя будем. Алексей отстраняет меня, и я отхожу к окну, в которое выглядываю, вспоминая о том, как точно так же смотрела во двор, когда Казанский уезжал или, напротив, оставался возле моего дома. Сам же он присаживается на корточки возле Любы и говорит: - Мы у тебя будем всегда. Даже если ты вдруг станешь астронавтом и решишь улететь на Луну с исследовательской миссией. Изо рта дочери вырывается судорожный всхлип, переходящий в нервный смех, а я вижу машину Аркаши, припаркованную возле подъезда. Значит, приехал за ней, несмотря на фортель Любы. Что ж... лишний повод обрадоваться тому, что она сделала правильный выбор. - На Луну я улечу, если вдруг Аркаша от меня откажется, - мрачно констатирует дочь, стирая злые слёзы. - Правильно, - поддакивает Надя, идущая в сторону выхода из кухни с чашкой чая и шоколадкой. - Лучше на Луну, чем снова в нашу комнату. Снова разливается молчание. Люба шмыгает носом, Казанский, распрямившись, стоит напротив неё - он никогда не знал, что делать, когда его девочки плакали. Просто был рядом, как сейчас. И это неизменно - двадцать лет ребёнку или два. Просто нужно дать ему знать, что родители поддержат и помогут - плохо ли ему или хорошо. -Так, а что с рестораном? Вы утрясли все вопросы? Я беру с подоконника блокнот, открываю на отмеченном закладкой месте и начинаю изучать список ресторанов, которые выбрали для банкета в качестве подстраховки. На самом же деле почти ничего не вижу из-за того, что всё расплывается перед глазами. С годами я стала сентиментальной. - Мам... не сыпь мне соль на перец... - И всё же? Ресторан подтвердил банкет? -Да. - Вот и славно. А теперь беги вниз, садись в машину Аркаши и поезжайте готовиться к свадьбе. - Он здесь? Этот вопрос больше похож на вопль. Люба подрывается с места и мчится к окну, выглядывает во двор, и я снова улыбаюсь, когда вижу, как на лице дочери появляется облегчение. - И давно? - Ну минут десять точно. А так - не знаю, не видела. - Почему ты мне не сказала? А вдруг он бы уехал? Люба мчится обратно в прихожую, куда следом за ней выходит Казанский. Они о чём-то тихо переговариваются, через пару минут за дочерью закрывается входная дверь. Алексей возвращается в кухню, встаёт позади меня так привычно и по-родному узнаваемо и мы просто молча смотрим на то, как Аркадий выходит из машины, как они о чём-то говорят с Любой. Давно ли я вот так же смотрела из окна, названивая дочери каждые три минуты, когда она начала одна возвращаться из школы? Кажется, это было вчера, на деле же - уже прошло лет пятнадцать. Наконец, Аркаша крепко обнимает Любу, открывает перед ней дверцу машины, она садится в неё, и они уезжают. Поворачиваюсь в руках мужа и киваю уверенно: - Он бы не уехал. С набережной в открытое окно ресторана долетает свежий ветер. Он треплет лёгкие занавеси, которые взмывают вверх и опускаются мгновением позже. Сегодня мы празднуем свадьбу Любы, и она кажется мне какой-то совершенно иной, отличающейся от тех торжеств, на которых мы уже успели побывать. Вроде всё то же самое, что и всегда - роспись в зале с вычурным потолком, где все сидят на скамейках и ждут, когда можно будет подойти и поздравить молодых. Прогулка по центру Питера, где Люба и Аркаша выпускают в небо голубей. Поездка на лимузинах и автобусах, где все выпивают и поздравляют друг друга с этим событием. Всё то же самое, но кардинально отличается от свадебных торжеств, на которых мы присутствовали с мужем до этого. Потому что это наша дочь. И потому что сам Алексей смотрит на неё со стороны, и в глазах его читается неверие вперемежку со счастьем. Таким тихим, отцовским, настоящим. Если бы в данный момент я тратила драгоценные минуты на то, чтобы написать статью на форум здесь и сейчас, я бы поведала обо всём этом. Рассказала бы, как важно понимать, что каждая минута нашей жизни не имеет своей цены, и её нужно проживать так, будто она последняя. И совсем неважно, весишь ты в этот момент пятьдесят килограммов или сто пятьдесят. От этого время не станет отсчитываться по-иному, а дети не перестанут быть ещё любимее, чем прежде. Банкет шумный, хоть на него и приглашены только самые близкие люди, которых никогда не бывает слишком много. Наша с Алексеем дочь - королева этого дня. Для неё сегодня всё самое лучшее, и нам остаётся только наблюдать за этим и радоваться тому, что Люба счастлива. - Этот парень снова болтает с Надей, - ворчит Казанский, отпивая коньяка. - С кем он здесь, ты говоришь? - Со Смирновыми. Кажется, младший брат Аркашиного друга. И почему это так тебя беспокоит? Надя нравится мальчикам. - Ей шестнадцать! - Это сегодня ей шестнадцать, а совсем скоро будет двадцать пять. - Не напоминай. Он морщится и переводит взгляд на невесту и жениха, которые как раз направляются в центр зала, чтобы исполнить свой первый танец. Любуется дочерью, я вижу это по его лицу. Он всегда смотрит на наших девочек так - с обожанием, которое можно увидеть только со стороны отцов, безумно любящих своих дочерей. - Когда они уезжают? -Ты же знаешь и так. - Думал, мало ли что-то изменилось. - Нет, я бы сказала. Казанский хмурится - всего лишь полминуты, но мне хватает этого, чтобы улыбнуться быстро и снова надеть на лицо беззаботное выражение. -А давай домой сбежим? -А Надя? - А что Надя? Попросим папу - он докинет её к нам через пару часов Я утыкаюсь носом в шею мужа и вдыхаю родной запах. Всё случилось именно так, как и должно было случиться. Мы произвели на свет двоих чудесных девочек, дали им всю ласку, всю заботу, всё тепло, на которые были способны. И теперь каждая из них пойдёт своей дорогой. А мы... мы останемся друг у друга, потому что именно так было решено свыше для нас обоих. - Я тебе говорил, что ты до сих пор меня безумно возбуждаешь? - Неа. Но буду не против, если ты мне докажешь слова делом. Мы прощаемся с Любой и Аркашей. Не навсегда, разумеется. Знаем, что у нас впереди много дней вместе, даже если уже завтра они уедут в Архангельск или в другую страну. Просто мы будем рядом с ними, а они - с нами. Добираемся до дома, целуясь безотрывно. До сих пор мы - воздух друг для друга, и это тоже неизменно. - Мне сейчас это напоминает тот вечер, когда мы приехали ко мне ночью после бара, - шепчет Казанский, безуспешно пытаясь отпереть дверь в нашу квартиру. Не сразу попадает ключом в замочную скважину, что вызывает у меня приступ неконтролируемого веселья. - Если бы ты знал, как сильно я тебя ненавидела тогда, ты бы так не говорил. - И хотела, признайся. - И хотела. Признаюсь. С самого первого мгновения, как увидела. Алексей довольно ухмыляется, наконец распахивая дверь, и мы вваливаемся в прихожую, всё также неистово целуясь и черпая в этих поцелуях возможность дышать. Он не зря вспомнил тот вечер, когда я приехала к нему после встречи в баре. Не будь тогда уверенности внутри, что Казанский меня хочет, кто знает, как бы тогда сложилась моя жизнь. Но и тогда, и сейчас я знаю одну неизменную истину, что всегда буду повторять - своим детям, внукам или правнукам, если мне выпадет счастье дожить до момента, когда они появятся на свет... Всё всегда в наших руках. Больше книг Вы можете скачать на сайте — Knigochei.net