— Да твою ж мать, из-за этой метки я чувствую твои эмоции. Я чувствовал их той ночью на кладбище. Ты, может, и не хотела, чтобы я уходил, но не потому, что хотела, чтобы я остался. Ты хотела, чтобы я сидел и бесконечно ждал, ничего не делая, и все ради жалкого шанса, что Дэни О'Мэлли решит, что ей хочется меня увидеть. Я, черт подери, этим и занимался. Я сидел там четыре долбаных месяца и ты ни. Разу. Не. Пришла. Я дюжину раз приходил к тебе, но ты как можно быстрее удирала от меня. Я прекрасно знал, что ты почувствовала той ночью на кладбище. Я почувствовал каждую крупицу. Злость из-за того, что я ухожу, боль из-за того, что я не говорю тебе, на какой срок. Но прежде всего, интенсивнее всего остального ты ощущала облегчение. Ты, мать твою, черт бы тебя подрал, испытывала облегчение, видя, как я ухожу!

Я сжала руки в кулаки так крепко, что ногти через перчатки вонзились в мою ледяную плоть.

— Что ты хочешь сказать? Что ты ушёл, чтобы наказать меня?

Он фыркнул, затем горько рассмеялся.

— Никогда. И я уверяю тебя, не ты была наказанной. Я ждал четыре месяца, и что ты сделала? — он бросил на меня взгляд, полный столь уничижительной ярости, что я вздрогнула. — Ты схватила ближайшего мужчину, выглядевшего как я, и потащила его в постель.

Я разинула рот:

— Откуда ты знаешь, что он выглядел как ты?

Он улыбнулся, обнажая клыки, глаза полыхнули кроваво-красным.

— Я съел его.

Мои брови взлетели на лоб.

— До или после того, как ты пришёл на кладбище?

— Мать твою, а это имеет значение? До. Через три минуты после того, как ты оставила его той ночью. И не потому, что он почти изнасиловал тебя. Метка, которую ты хотела, заклинание, которое не даёт тебе потеряться — это метка моего зверя. Она связывает меня с тобой бесчисленными мучительными способами. Она спаривает моего зверя с тобой. Ты это понимаешь? Позволь разжевать это для тебя: мой зверь терпеть не может тех, кто нарушает право собственности. Мой зверь считает, что ты принадлежишь ему, — его следующие слова прозвучали с аккомпанементом свирепого рокотания в глубине его груди. — И грёбаный ад, я тоже так считаю. Иначе изначально не дал бы тебе эту метку.

Я уставилась на него.

— Ты поставил на меня эту метку, когда мне было четырнадцать.

— Как способ сохранить тебя в живых и обещание женщине, в которую ты однажды превратилась бы. Это был мой лучший шанс защитить тебя, сохранить твою бесстрашную импульсивную задницу в безопасности. И если бы ты захотела мою метку, будучи женщиной, я бы позволил тебе заклеймить меня парной меткой. Если ты выбрала кого-то другого, я бы срезал её. Но до тех пор я бы сохранял тебе жизнь.

Я запротестовала:

— Но ты не срезал её, когда я была с Танцором.

— Он был временным, — свирепо сказал он. — Я подумал, что сумею это пережить.

Я покраснела.

— О боже, ты чувствовал, когда я занималась сексом с Танцором! Вот откуда ты знал, что мне не стоило вибрировать на нем. Ты мог нас видеть?

— Все не так. И я не стал бы этого делать, если бы мог. У меня нет желания смотреть, как ты занимаешься сексом с другим мужчиной. Я провёл большую часть времени, пытаясь заблокировать вас двоих, мать вашу. Я чувствовал твою страсть. Я чувствовал его страсть. Я чувствовал твой жар, твою нужду, и проклятье, это едва не убило меня. Я был готов. Ты — нет. Я знал это. Когда ты выбрала мужчину, походившего на меня, ты не могла послать мне более явное сообщение. Через тебя я чувствовал жизненную силу Танцора. Он слабел с каждым днём. Если бы он выжил, если бы ты осталась с ним, я бы убрал метку. Я все равно не сумел бы выносить это и дальше.

— И все же ты предложил ему сделать его таким, как ты, — поражённо произнесла я.

— Как, черт подери… ах, письмо у Бэрронса. Оно было от Танцора. Вот кусок дерьма. Он не должен был говорить тебе.

— Ты сказал мне «нет». Почему ты передумал?

Он пожал плечами, мускулы и татуировки перекатились волнами.

— У меня был момент временного помешательства, Дэни. Проклятье, да не знаю я. Я просто хотел положить конец твоей боли. Может, я знал, что он не согласится. Не делай из этого благородство. Я — не причина твоего беспокойства.

Да, причина. Как бы ему ни хотелось представить это в другом свете. Потому что я любила Танцора, вопреки собственному желанию Риодан был готов сделать его бессмертным ради меня. Я хотела поблагодарить его. Я поблагодарю его. Но я ещё не закончила. Он исчез, затем появился у моей двери, едва не оголодав до смерти, и я хотела знать, где он был, и что с ним случилось. Больше никаких секретов. Мы могли бы, в самом крайнем случае, хотя бы быть друзьями, видит Бог, я хотела чего-нибудь с этим мужчиной, а дружба требует правды. Кроме того, я не могла вынести мысли о нем где-то там, ни разу не позвонившем и не написавшем. Это чушь собачья. Это не оправдание.

— Куда ты ушёл? Где ты был два года? — потребовала я.

— Почему ты испытала такое облегчение, увидев, как я ухожу? — выпалил он в ответ. — Была одна эмоция, к которой я не мог пробраться. Ты слишком плотно запаковала её в коробку. Я ни разу не сумел пробраться в твои наиболее строго охраняемые хранилища.

Рада слышать. Я закрыла глаза, покрывая себя сталью. Если я хотела от него правды, я должна быть готова дать ему правду. Но именно это изначально создало весь хаос в моих коробках. Коробки — как ложь, они размножаются как кролики и выскакивают из-под контроля. И все же нельзя сказать, чтобы мне ещё было что терять. Глубоко вдохнув, я открыла глаза и сказала: