Оглядываясь назад, я не знаю, почему я так думала. Возможно, я просто хотела счастливого конца.

Ничего из этого не случилось. Реальность После-Песни была той, в которой правила становятся ясными лишь тогда, когда ты с ними взаимодействуешь, часто с неприятными последствиями. Дети рождались с необычными дарами — хотя я бы назвала некоторые из них проклятиями; предметы не всегда функционировали так, как можно было ожидать по всем разумным причинам; двери не всегда вели туда, куда ожидалось; а зеркала стали самыми ненадёжными из всего — даже человеческие зеркала.

Магия пылала в планете, как никогда мощная, будто древняя мелодия проникла глубоко в Землю, в опасно неопределённой манере напевая «Пробудись». Все сделалось более напитанным силой, даже мы, ши-видящие.

Множество новых элементов непредсказуемости изменили моё поведение. Теперь я путешествовала в потоке только на небольшие расстояния в просчитанных обстоятельствах. Слишком много всего мне нужно было видеть, меньше вещей можно было принимать как данное, а передвигаясь в более высоком измерении, я поглощала меньше деталей.

Я обогнула огромную цистерну, чтобы поближе посмотреть на Зеркало. Встроенный в заляпанный крошащийся камень, узкий чёрный проем рябью струился в стене, в трёх дюймах над полом, протягиваясь ввысь до гниющих стропил. Что-то в узкой темной щели заставило мою кровь слегка похолодеть.

Порыв спёртого воздуха вырвался из-за подрагивающей поверхности, воняя древесным дымом и — я склонила голову, принюхиваясь — застарелой медью, возможно, кровью. В отдалении я слышала ритмичное пение, тысячи голосов — возможно, десятки тысяч — повторявших что-то раз за разом в почти гипнотическом ритме.

Это не английский. Я не узнавала язык.

Я настороженно подошла ближе, пинками пробираясь через несколько дюймов мусора и разбитых бутылок, заставив небольшую орду тараканов броситься врассыпную в тёмные углы комнаты. Все зеркала идут первыми в моем списке опасности; немногие из них оттуда вычёркивались. Я даже не желала вешать зеркало в своей ванной, пока оно не претерпело строжайшее испытание.

Человек с нормальным слухом не услышал бы ничего, исходившего от тёмного стекла, но я не нормальная. Я улавливаю лёгкое смещение воздуха при движении людей; если я приложу ухо к земле, то услышу бесчисленных насекомых, извивающихся и прокладывающих туннели в верхнем слое почвы. Я все ещё не могла расшифровать слова, но неразборчивое пение теперь пронизывалось тоненькими, отдалёнными, леденящими кровь криками.

Я прищурилась, сосредотачивая свои дары ши-видящей на чернильной тьме, как будто я могла проникнуть за завесу. Все равно я не видела ничего, кроме узкой цепочки тараканов, ползших вверх по нескольким дюймам стены и исчезавшим за стеклом. Жалко, что у меня не было одной из удобных маленьких беспроводных камер Танцора, чтобы прикрепить к одному из них и посмотреть, сумею ли я заглянуть на ту сторону. Я гадала, были ли они нормальными земными тараканами или частью отвратительного Папы-Таракана, который тусовался в Честере. К сожалению, они для меня были неотличимы.

Я попятилась от стены и метнулась в поток за полсекунды до того, как зеркало взорвалось, разбросав по полу острые как бритва осколки тёмного стекла.

Я ощутила приближение этого. Вибрация по ту сторону, как будто удару чего-либо или заклинанию потребовалась секунда-другая, чтобы достичь моей стороны портала.

К тому времени, когда я снова опустилась и с хрустом прошла по разбитому стеклу и ещё большему количеству тараканов, стена была просто стеной, доступ к моей добыче исчез.

Это ничего не изменило. Четверых детей выгнали на улицы, обрекая на верную смерть. Ради развлечения. Я немногие вещи считала священными. Дети — одна из них.

Я никогда не забываю. Никогда не останавливаюсь, пока не завершу работу. Лица мужчин выгравированы в моей памяти. Их время придёт.

Я пересекла пивоварню, неугомонная, неудовлетворённая. Почти наступил рассвет, то переломное время, когда ночь становится днём, злодеи исчезают, а месть кладётся на полку. Я провожу день за нормальными занятиями вроде стирки, уборки, визитов в сиротский приют, совершенствованием и наблюдением за моими многочисленными обязательствами, заглядыванием в аббатство, чтобы тренировать новобранцев и почитать последние переводы. Я получаю огромное количество удовлетворения от внесения своего вклада в то, чтобы сделать наш мир безопаснее. Сегодня я потерпела неудачу, и пройдут долгие двенадцать часов до того, как я смогу попытаться ещё раз. Каким бы опасным ни был Дублин по ночам, день проходил относительно гладко, как будто тьма и свет заключили своё соглашение, отдав порядок дню, а хаос — ночи.

Ночи мне нравятся больше. Лови не момент, а ночь. Мои дни тянутся. Ночью я чувствую себя наиболее живой.

Я с грохотом распахнула дверь и вырвалась во влажное туманное утро, пригнув голову под частым мелким дождём.

Как раз когда я собиралась нырнуть в поток, внезапное движение над головой привлекло моё внимание. Я помедлила и посмотрела наверх, наблюдая, как что-то размером примерно с игральную карту падает с неба, кувыркаясь вокруг своей оси.

У меня есть теория насчёт людей. Вообще-то, у меня много теорий насчёт людей, но конкретно эта гласит: если кто-то в тебя что-то бросает, то ты либо ловишь, либо уворачиваешься. Я никогда не уворачивалась. И на тяжёлом опыте научилась, что иногда это более мудро.