Я люблю аббатство Арлингтон.

Населённая тысячью ши-видящих крепость пронизана секретными проходами за книжными шкафами и каминами, имеет дюжины укромных уголков и тайников и всегда обладает для меня аурой тайны, перед которой невозможно устоять.

Начиная с павильона для медитаций, окаймлённого фигурно стриженым топиарием, который по легенде некогда жил и дышал, защищая аббатство, и заканчивая замысловатым лабиринтом, простирающимся на семь акров возле озера, это место некогда было дурно управляемым монастырём для женщин, которых тренировали быть отчуждёнными, запуганными и неуверенными.

Положение вещей изменилось. Мы тренируемся, мы дерёмся, мы не боимся грязи и крови и всякий раз жёстче давим друг на друга. Аббатство заполнено до пределов вместимости, и существует долгий лист ожидания, чтобы попасть сюда.

Ши-видящие без опыта, Новички, могут провести от двух до десяти лет в тренировках, обучаясь использованию своих способностей. Те способности, что мы видели после того, как Песнь Созидания вернула магию в наш мир, не похожи ни на что из того, с чем мы сталкивались ранее.

Ученицы, которые достигли достаточного уровня опытности, чтобы пройти серию сложных тестов, проводят ещё несколько лет в дополнительных тренировках. Некоторые могут никогда не достичь финального уровня: Адепты — те из нас, кто обуздал свои способности и служит тренером для Новичков и Учениц.

Затем существует Шедон, совет избранных голосованием ши-видящих, которые управляли аббатством.

Монастырь больше не является тиранической тюрьмой деспотизма и тщательно контролируемого, извращённого давления. В детстве я проносилась по этим коридорам на всех парах, все вокруг боялись меня и не доверяли мне. Я ненавидела видеть страх. Он заставлял меня чувствовать себя одинокой. Но я оцинковывала свою правду. Бесстрашные люди — аутсайдеры. Для страшащихся всегда есть множество мест. Они пушистые белые овцы, которые держатся поближе к пастухам, позволяют другим кормить их, откармливать и стричь их, и сбиваются в тугой паникующий узел, когда приближается волк.

Когда я окружена таким стадом, я не могу понять разговор, который обычно звучит примерно так: «Я напугана, как думаешь, что нам делать? Я не знаю, как думаешь, что нам делать? Я не знаю, давай спросим у кого-нибудь другого».

Отсюда и паника. Бееее.

Я грязно-серая овца, которую никто не хочет стричь, которую все забывают покормить, которая бесится и с паром из ушей в одиночку скачет охотиться за оружием, убивающим волков, вместо того чтобы нежиться на солнце под заботой хозяина — нет гарантий, что он знает о выживании больше меня.

Я скорее буду бесстрашной и порицаемой, чем страшащейся и одобряемой.

Иногда это кровавый выбор.

И все же за последние годы я научилась отбеливать свою шкуру и лучше вливаться. А когда они не смотрят, я такая серая, как мне надо. Для всех нас так будет проще. Думаю, Риодан тоже это делает, скрывает своего внутреннего зверя с небрежной элегантностью, за холодными серыми глазами. Я скучаю по нему. Когда позволяю себе думать о нем. То есть никогда.

Сегодня я прошла по сводчатым каменным коридорам до библиотеки, отвечая на приветствия и возвращая улыбки. Хоть многие женщины и таращились на мою руку, это было без суждения, лишь приподнятые брови и любопытные взгляды мне в глаза.

Когда Шазам не вернулся к тому времени, как я проснулась, немного вздремнув на диване, я собралась и отправилась начинать свой день. У него был способ найти меня, куда бы я ни отправилась, и я подозревала, что он часто нависал надо мной в более высоком измерении, проявляясь, когда ему захочется. Я понимала необходимость побыть одному и обычно не давила на него, но после выходки прошлой ночью, как только он появится снова, я планировала сделать все в своих силах, чтобы держать его вовлечённым и при себе.

— Привет, Кэт, — сказала я, входя в библиотеку.

Высокая подтянутая брюнетка подняла взгляд от экрана компьютера и скользнула по мне ровным серым взглядом.

— Ох, а это выросло.

Кэт была частью Шедона, её дар ши-видящей — опасно чувствительная эмпатия. Обладающая способностью читать эмоции окружающих на самом истинном их уровне, мне она казалась неспособной на ложь.

— Что ты чувствуешь? Прочти меня, — я перемахнула через спинку кресла и уселась за стол напротив неё.

Долгий момент она смотрела на меня, её глаза расфокусировались, затем она легко сказала:

— Ты ощущаешься как всегда.

— И как же это?

— Как Дэни. Свет и энергия, бурлящее чувство юмора, неиссякаемое чувство личной ответственности и справедливости, и сердце размером с Ирландию, — она помолчала секунду, затем добавила: — И много, много частных склепов, которые никогда не будут открыты и не увидят свет дня.

Мои глаза прищурились.

— Ты можешь в них попасть?

— Нет.