— Ты сын конунга, — сухо произнес Льеф, — но даже ты не смеешь заниматься воровством. Если хочешь того, что предназначено мне судьбой — подойди и отбери. Понял меня?

— Льеф, да брось. Я не испорчу его.

— Ты сошел с ума, — Льеф повысил голос. — Рун, не навлекай на себя позор.

— Ты думаешь, ему впервой? — зло поинтересовался Рун. — Спроси у него сам. Кажется, со мной он был более честен, чем с тобой.

Льеф медленно развернулся, и взгляд его упал на Кадана. В глазах галла появился страх.

— Льеф… — прошептал тот внезапно осипшим голосом.

— Он же пользуется тобой, Льеф.

Льеф поймал плечо Кадана и вздернул того на ноги.

— Прикройся, — приказал он и снова посмотрел на Руна. — Это не объясняет того, Рун, что ты хотел забрать мое. Тайно. Как будто ты ночной вор, а не мой брат. Замолчи, — оборвал его Льеф, заметив, что Рун собирается что-то сказать. — Я не прошу тебя виниться передо мной. Но больше не делай так.

Рун молчал. Он мог бы спросить: "А то что?" — но знал, что в этом нет смысла. Рун хорошо разбирался в людях и хорошо видел в глазах Льефа, что тогда произойдет — их будет судить Один, а не тинг.

— Льеф, — повторил Кадан в очередной раз, пытаясь поспеть следом за северянином, но тот шагал вперед, удерживая его за запястье так, что руку пронзала боль, и не собирался замедлять ход. — Льеф, ну постой. Я хочу объяснить.

— Нечего объяснять, — Льеф втолкнул его в комнату и затворил за собой дверь. Кадан тяжело дышал.

— Льеф, не было ничего.

Льеф не слышал его.

— Мне следовало понять, Кадан. Ты слишком ласков был. Слишком готов на все. Ты знал о мужчинах куда больше меня.

— Нет.

— Это не имеет значения. Теперь ты мой. И никто больше не должен касаться тебя.

Но Льеф не подошел и не обнял его, и они продолжали стоять и смотреть друг на друга.

— Но это имеет значение, Льеф, — тихо сказал Кадан и шагнул к воину, но тот отступил назад. — Тебе больно от того, что он сказал. И от того, что я не совсем твой.

Льеф стиснул зубы и молчал.

— Но все это не так. Были те, кто добивался меня. Это все, что я сказал Руну. Но я никогда не хотел, чтобы они касались меня.

— А теперь у тебя не было выбора, так?

— Я не знаю, — Кадан шагнул еще вперед и, прежде чем Льеф успел отступить, поймал его за запястья. — Я не знаю, Льеф. Но я хочу, чтобы ты каждую секунду был со мной. Мне не нужно ничьих других даров. Твой Рун… Он тоже предлагал мне золотой браслет…

— Замолчи, — рявкнул Льеф, вырываясь из его рук.

— Я не взял, — прервал его Кадан, тоже повышая тон. — Никогда не возьму.

Льеф высвободился и, поймав в ладони лицо Кадана, до боли потянул вверх.

— Тогда зачем ты теперь позволил ему? — прошипел он.

— Я не… — слезы навернулись Кадану на глаза, и внезапно закончились все слова.

— Если бы я не появился, он бы взял тебя, так?

— Что я мог сделать? — теперь уже Кадан рванулся из его рук.

— Драться с ним. Ты не женщина и не дитя.

— Ты даже не дал мне ножа.

Льеф молчал. Какое-то время в комнате царила тишина. Затем Кадан отвернулся и прикрыл руками глаза. Он не хотел плакать сейчас, но сдержаться никак не мог.

Льеф не выдержал первым. Подошел и обнял его со спины.

— Кадан, перестань, — тихо сказал он, — я ведь сказал — я простил тебя.

Из горла Кадана вырвался всхлип, но он повернулся и приник к груди Льефа, как делал это всегда, когда нуждался в тепле.

— Научи меня… — прошептал он, прижимаясь к плечу Льефа щекой, — научи, как постоять за себя. Мне страшно. Я боюсь его. Но я хочу победить этот страх.

Льеф провел рукой по волосам Кадана.

— Разве братья не учили тебя? — спросил он.

Кадан качнул головой.

Льеф поцеловал его в висок и сказал:

— Хорошо.

С самого раннего возраста Льефа воспитывали воином. Такому воспитанию способствовала сама жизнь, окружавшая его: с детства он видел вооруженных людей, брал в руки их оружие, ходил с родичами на охоту, убивал зверей и птиц в лесах.

— Будучи подростками, мы с Руном состязались друг с другом в прыжках с высоких гор, в перепрыгивании рек и ручьев, лодок и людей. Когда стали старше, то прыгали уже с разными тяжестями в руках или привязав груз к ногам.