Наконец, девушка заметила его.

— А… вот и ты пришел.

— Ждала? — спросил Льеф.

— А то, — она кивнула головой на стоявшую у окна лежанку, — расскажи Руну, как я хорошо тебе помогла.

— Обязательно, — Льеф поднялся и пересел на топчан, который указала Сигрун.

Галл лежал, закрыв глаза. Его длинные волосы разметались по покрывалу, напоминая собой лучи светила, пылавшего в полуденном небе.

— Его зовут Кадан, — шепнула Сигрун, заметив какой нежностью наполнился взгляд воина, — и он в самом деле околдовал тебя

— Ну и что? — бросил Льеф, не глядя на лекарку.

— Ничего, — Сигрун повела плечом и вернулась к своим делам.

А Льеф все сидел и смотрел, пытаясь понять, в чем же тайная магия лица раненого юноши, и зачем он притащил сюда, на север, этого раба. Галл был слаб, от него не будет проку в доме. Будь он хотя бы женщиной — тогда Льеф бы лучше себя понимал.

Но Кадан был мужчиной, и что с него может быть толку, Льеф не знал.

Кадан открыл глаза — ясные и голубые, как у самых красивых из северян. В зрачках его таился страх — как будто он Льефа узнал.

Галл попытался немного отползти назад, но Льеф перехватил его запястье и удержал.

— Я твой господин. Я взял тебя по праву победителя, и ты не должен чураться меня. Твоя жизнь в моих руках.

Кадан сглотнул.

"Все-таки это правда", — с отчаяньем подумал он, и слезы навернулись на глаза. Никогда больше ему не увидеть зеленые просторы Элриа, никогда не услышать песен своего народа. И здесь, в чужой земле, он больше не был сыном вождя, а стал всего лишь рабом.

Льеф смотрел на юношу в недоумении. Он никогда не видел, чтобы плакали мужчины старше десяти лет.

Однако суровый и часто без меры жестокий в бою, Льеф никогда не посмеялся бы над незнакомым человеком. За насмешку же над собой тотчас вызывал на бой.

— Перестань. Ты сам выбрал свою судьбу.

Галл отвернулся к окну.

— Разве кто-то дал мне возможность выбирать?

— Я предпочел бы смерть бесчестию. Никого из людей севера не склонить на свою сторону силой — только доводами разума. Для любого из нас смерть достойнее и желаннее, чем бесславное и бессильное существование. Ты же позволил увести себя.

— Ты спросил меня, хочу ли я умереть?

— Я могу помочь тебе с этим прямо сейчас.

Кадан замолк и опасливо посмотрел на Льефа.

Мужчина с черными волосами, густой волной стлавшимися по плечам, мало походил на северянина и, казалось, был Кадану знаком. На плечах воина лежал плащ из волчьей шкуры, а одежда его состояла из меховой куртки и штанов.

Жившие на юге одевались иначе и более походили на германцев: они носили меховой плащ и куртку, сшитую из двух шкур, а для украшения надевали янтарные бусы и зубы животных.

Бедра северянина оплетал широкий металлический пояс, с которого на цепочке свисал меч.

— Вы убили всех моих родных, — тихо сказал Кадан. Во взгляде его тлела мольба, будто он надеялся, что Льеф опровергнет его слова.

Но на севере не говорили с человеком о его несчастьях — разве что для того, чтобы предложить помощь. А помочь галлу Льеф уже ничем не мог — даже если бы и хотел.

— Ты должен свыкнуться. Никто не избежит участи, назначенной роком — как говорит мой отец.

Люди севера свято верили в то, что судьба определяет земной путь как людей, так и богов. Ни воля воина, ни мольбы женщины не смогут изменить предначертанный путь. Все свои поступки воины объясняли тем, что рок уже позаботился обо всем, и все происходит так, как решено волей норн*.

"Нельзя противиться судьбе, — слышал Льеф с малых лет и не раз испытал на себе. — Никому не сделать даже шага вперед, если судьба так пожелает".

— И какова же… — Кадан прокашлялся, — какова же моя судьба?

— Принадлежать мне.

Льеф встал, не обращая более внимания на своего раба, и обернулся к Сигрун.

— Продолжай за ним наблюдать. Я приду через несколько дней.

Затем снял золотое обручье и протянул ей.

— Не забудь сказать Руну, — крикнула Сигрун, когда Льеф уже выходил за дверь.

Льеф вышел на воздух. Только теперь он ощутил, какой тягостный дух лука и лечебных трав стоял в избе. Он смотрел на кромку леса вдалеке и думал о том, какой неудачной была мысль притащить галла сюда.

Галл не годился для северной жизни. Льеф предчувствовал, как ему придется день изо дня оберегать его — но уже в следующую секунду при мысли об этом по груди разливалось тепло. Тело Кадана было даже хрупче, чем у Сигрун, и рождало в животе Льефа ощущения, которые пугали его. "Нужно держать его на расстоянии, — подумал Льеф. — На расстоянии… но так, чтобы можно было дотянуться рукой."