– Почему странные? – грустно сказала Сашенька. – Если ты держишь ноутбук, то это точно ты. У дяди Олега его бы не было. Моего, во всяком случае.

– Нет, с этим выводом все как раз в порядке. Мне неясно другое: почему, если я тут стою, перехода нет? Я стою не потому, что его, так сказать, нет, а потому, видишь ли, что я еще никуда не ходил.

– Зато я ходила, – шмыгнула носом Саша.

– Куда?

– На чердак.

– Когда?!

– Только что.

– Так-так-так-тааак… – забормотал сыщик. – Что-то ты быстро это как-то все…

– Это не я быстро, это ты медленно, папочка, – фыркнула Саша и сразу поникла. – Что же нам делать-то теперь, а, папа?..

– Как что? Домой идти. – Брок посмотрел на часы. – Ужинать. Мама-то заждалась поди.

Но Саша, похоже, не слышала, что сказал отец. Глаза дочери вспыхнули вдруг такой ослепительной синью, что сыщик испугался, как бы этот синий огонь не спалил ее всю.

– А что, если!.. – воскликнула Сашенька. – Что, если мы приземлились не в нашем мире, а в ихнем?!

– Надо говорить «в их», а не «в ихнем», – машинально поправил Брок. Но тут же опомнился: – В каком еще ихнем? В параллельном, что ли? А как же ужин?..

– Да какой ужин, папа?! Погоди, я сейчас…

 Сашенька пулей метнулась к правому подъезду. Рванула дверь, и не успела та захлопнуться, как девушка взлетела уже на второй этаж.

Саша с дикой надеждой посмотрела на дверь квартиры номер шестнадцать. Надежда умерла моментально, опередив все прочие чувства, чем опровергла известную идиому. Дверь оказалась такой же обшарпанной и грязной, как и в родном мире Сашеньки. И все-таки девушка постучалась в нее. Как и в прошлый раз – каблуком.

Дверь открыло то же самое бесполое существо.

– Теб-бе ч-чего?.. – качнулось оно, пытаясь сфокусировать единственный действующий глаз-щелочку на Саше.

– Мирон… у вас? – подавила рвотный позыв Сашенька.

– Миро-о-он! Ты у нас?.. – обернулось существо в душную вонь коридора. Ответом ему была тишина, такая же, как показалось девушке, тошнотворная, как и все прочее здесь. – Не у на… …ас, – икнуло чучело. – Или выруб-бился уж-ж-же… Много ли им, муж-ж-жикам, надо?..

Но Сашенька это не слышала. Зажав варежкой нос, она через одну-две пересчитала ступеньки и вылетела на улицу. Бросилась к отцу, прижалась к нему и зарыдала:

– Миро-о-он! Миро-о-ошенька! Люби-и-имый! Где ты-ы-ы?!..

У Брока защипало в носу. Он погладил дочь по белой головке и как можно более ласково сказал:

– Пойдем к маме, доченька. Мы ведь с ней тебя тоже любим. Единственная ты наша, кровинушка!.. – Сыщик завсхлипывал. Так и пошли они, обнявшись, домой.

Глава 33. Брок поражается недоверчивостью жены, а потом и ее легкомыслием

Ирина Геннадьевна встретила мужа и дочь с искренней радостью.

– Дорогие мои! – бросилась она обнимать путешественников. – Живые! Здоровые!

– Ну-ну… – засмущался Брок, отвечая на суматошные поцелуи жены, – чего уж так-то?.. Ну, живые, как говорится. Чего нам неживыми-то быть?.. Не воевать же ходили. – Но сыщик был сейчас счастлив, что и говорить. Он и позабыл уже, когда его так вот встречала супруга.

– А ты-то, доченька, ты-то как? – посмотрела Ирина Геннадьевна в глаза дочери. – Что-то ты грустная какая-то… А где, кстати, Мирон? – Женщина заглянула за спину Сашеньки, будто бы парень мог там прятаться.

– Не надо!.. – сделал страшное лицо Брок, но было уже поздно. Слово вылетело, как пресловутый страус,[1] и сделало свое черное дело. Сашенька зарыдала.

– Что?.. Что такое? – засуетилась Ирина Геннадьевна. Кинулась было утешать дочь, но та, закрыв ладонями лицо, убежала в комнату.

– Эх, зря ты так, – досадливо поморщился Брок. – Не успел я предупредить тебя…

– Да что случилось-то? Мирон… погиб?! – Ирина Геннадьевна сама испугалась этих слов и зажала рукой рот.

– Кабы знать, – пожал плечами сыщик. – Нет, лучше не знать! – испугался и он. – Пусть лучше думает, что живой.

– Ты мне можешь четко сказать, что случилось с парнем? – насупилась супруга, став наконец-то прежней, привычной. Родной и любимой.

– Дай я разденусь сначала, ага? – несмело улыбнулся Брок. – И покушать бы, так сказать, не мешало.

– Сначала ответь! – остановила Ирина Геннадьевна руки мужа, потянувшиеся к пуговицам пальто.

– Да нечего мне тебе сказать, пойми ты! – рассердился сыщик и все-таки успел расстегнуть одну пуговицу, до того как пальцы жены вновь сомкнулись на его запястьях.