Сейчас я хотел бы поведать не о естественных правах и путях модернизации, а о совершенно другом. О паранормальном. Вернее, о совокупности того, что я перечислил выше и о чем говорил раньше, но взятом вместе и формирующем совершенно необычный, мистическо-романтический антураж. Я расскажу о камере номер 13 в Бутырской тюрьме.

Необычность её бросается в глаза сразу, стоит к ней подойти. На двери камеры белой краской выведена одна лишь единица, хотя на соседней стоит цифра 14. Зайдя внутрь, обнаруживаешь стоящую на крышке унитаза баклажку с водой – как позже выясниться, это делается для создания преграды на пути в помещение крупной канализационной крысы, весьма упрямой и бесстрашной. Ночью гостя ожидает еще один неприятный сюрприз – из всех щелей вылезают тараканы, но не доморощенные прусаки, а какие-то огромные, толстые и малоподвижные (позже оказалось, что были черные тараканы (лат. Blatella orientalis). Постепенно тюремная романтика приближается к апогею…

Но еще насыщеннее она становится после того, как узнаёшь, что в годы советской власти эта камера была одной из тех, в которых содержали осужденных на высшую меру наказания – расстрел. Действительно, местечко-то историческое.

Правда, новость о том, что за стеной находится устройство, глушащее сигналы мобильных телефонов, особого очарования не придаст. Скорее появится желание поскорее смотаться подальше – кто знает, как работают магнитные волны от этой дребедени. Сидевшие в этом месте ранее, по слухам, особого энтузиазма на сей счет не испытывали.

В итоге повезло. Продержав три дня в этой камере, администрация отправила меня к подельникам поближе – на «большой спец». К моему счастью, вся романтика на этом иссякла.

Но эта извращенно отпугивающая и одновременно притягательная камера с недописанной цифрой 13 продолжает стоять там, где и была. Как, впрочем, и сама Бутырка, место которой в музее истории. Стоящая в центре столицы России тюрьма не может быть предметом национальной гордости. Оставить её в качестве назидания потомкам и как горький исторический урок – самое полезное, что мы можем извлечь из этого страшного и по-своему прекрасного екатерининского творения.

4 августа 2013

Преступмысль и её оковы

Цензура как самый непосредственный метод контроля и регулирования речевых практик всегда оставалась главным символом тоталитарных и авторитарных режимов. Глубина её вмешательства не общественными сферами жизни, она стремилась достичь самого сокровенного, что есть у человека – его интимного пространства. Казалось бы, в XXI веке влияние цензуры должно было сойти на нет, но практика показывает обратное: запреты снова приобретают актуальность, и их генезис никак не связан с проблематикой общественной безопасности.

На повестку дня снова становится «тюрьма». Причем не как конкретное учреждение, а в качестве модели отношений государства и граждан. В первую очередь, это относится к пространству Интернета и социальных сетей, год от года играющих все более важное коммуникативное значение. «Закрыть», «отключить», «блокировать», «изолировать», – похоже, эти слова приобретают двоякий смысл. Наложение ограничений мыслится как выход, естественно вытекающий из чувства недоверия к собственным гражданам. Контроль межличностностных коммуникаций видится наиболее эффективным средством для предупреждения угроз положению правящих групп, и если в советские времена он осуществлялся посредством доносительства в среде коммунальных общежитий, где все были друг у друга на виду, то сейчас для этих целей пытаются приспособить Всемирную паутину.

Для арестанта же самая доступная форма общения с близкими и родными – отправка электронных писем через сайт ФСИН. Родственник печатает заключенному текст и вдобавок заказывает форму для ответа, где сиделец собственной рукой вписывает все, что пожелает. Главные требования при этом следующие: письмо не должно содержать информации по уголовному делу, нельзя передавать номера телефонов, а также недопустимы слова и фразы на иностранных языках. За соблюдением всего этого следит цензор, просматривающий письма и ответы на них. В большинстве СИЗО контроллеры внимательно отслеживают выполнение именно этих требований. Но только не на Бутырке.

Тройное замалёвывание абсолютно любых фраз и предложений в текстах писем, их утайка или вовсе отказ от отправления адресату – в порядке вещей в этой старейшей московской тюрьме. При этом не принимается в расчёт, насколько важна и необходима для человека содержащаяся информация. Фигурант «болотного» дела Михаил Косенко, у которого умерла мать, узнал об этом две недели спустя из новостей по телевизору, несмотря на регулярно отправлявшиеся ему письма сестры. Они просто-напросто не доходили по вине цензора. Но арестантов-то в Бутырке две с половиной тысячи, и у каждого из них есть мать, сестра, брат, дети и другие родственники и друзья. Я уже не говорю про постоянное вырезание текстов, содержащих беседы на политические темы.

Конец ознакомительного фрагмента.