Костя рискнул спросить:

– А о психологе ты не думала?

– Что? Нет! Я боюсь идти к психологу! Выворачивать душу перед незнакомым человеком – лучше пусть все остается по-старому. Тебе могло показаться, что я сильно страдаю от этого… Вовсе нет, – мотнул она головой. – Я привыкла, я всегда была такой и принимаю это в себе. Близкие люди знают и любят меня, да и я с ними совсем другая. Странно, почему я это рассказываю тебе, будто родному. Но отчего-то мне стало легко с тобой…

– Лена. Послушай… – Костя так многое хотел ей сказать, что не знал, что именно озвучить, чтобы не переборщить. – Я ценю это. Ты очень хорошая девушка, честная, настоящая. Скромность украшает женщину, пусть в наше время это считается спорным, но я и, правда, так думаю. Не ищи в себе изъянов. Я бы очень хотел пообещать, что никогда не обижу тебя. Но знаю, что жизнь многолика и подобные обещания, даже данные от чистого сердца, не всегда выполнимы с течением времени. Тебе не требуются улучшения, Лена. Найдется тот, кто оценит и полюбит в тебе все твои черты. И я бы хотел стать этим человеком… – он посмотрел на нее, сглатывая комок напряжения.

– Костя… – вздохнула она. – Ты классный парень, правда. Я… Но я не могу, прости, – пробормотала она и резко поднялась со скамейки. Не взглянув на него больше, она быстро зашагала прочь.

Он так и остался сидеть на лавке с пустым стаканом от кофе в руках, и в полном недоумении, что же на этот раз пошло не так?..

Костя совершил одну из досаднейших ошибок – так и не взял у нее номер телефона. Обычно девчонки давали ему номера сами, даже не приходилось просить. А Лена… Лена была особенной во всех смыслах. Она снова отшила его, хотя, вроде бы, все шло очень неплохо.

Он еще долго сидел на лавочке, теряясь в догадках, в чем же он прокололся? С неба начало накрапывать – Костя даже не пошевелился. Он смог предположить, что Лена, возможно, шестым чувством ощущала исходящую от него опасность. Ведь он был инкубом – сущностью, тысячелетиями соблазнявшей женщин. Он не помнил своих прошлых жизней, в отличие от Германа, который постоянно твердил, что их души дружат не одну сотню лет, реинкарнируя бок о бок. Герман всегда выбирал возможность помнить прошлые жизни, чтобы отыскать новое воплощение Костиной сущности и заново подружиться. Костя же раз от разу отчего-то предпочитал забыть свою прошлую жизнь… Герман отшучивался, что душа друга, с тех пор, как они познакомились тысячу лет назад, всегда была несколько странноватой, нетипичной для инкуба.

Конечно, Костя был чистокровным – это кое-что объясняло. Чистокровки появлялись на свет от пар, состоящих из инкуба и суккуба. Изредка это давало отпрыску кое-какие незначительные преимущества, такие как, например, Костино скорочтение. Но чаще последствия были негативны: чистокровные инкубы имели куда более скромные сексуальные аппетиты, чем полукровки, поэтому в мире сущностей к ним было несколько предвзятое отношение. Быть же полукровкой, то есть родиться от инкуба и человека, считалось значительным преимуществом. Таких, как Герман, не заботили философские вопросы о смысле бытия, они умели отрываться и получать удовольствие от жизни с ее бесчисленными связями. Полукровка – это всегда работник месяца в Инкубаторе, это секс по распределению и секс ради собственного удовольствия. Это подружки на одну ночь, для коротких романов и для длительных отношений с нечастыми встречами на ее территории. В общем, такие, как Герман, жили полной инкубской жизнью, и им это чертовски нравилось!

Костю же тяготила его сущность, он раз от разу задавался одним и тем же вопросом: почему он не мог перестать быть тем, кем являлся, хотя очень этого хотел? Он не мог отказаться от природных инстинктов: ему, как и любому инкубу, требовался регулярный разнообразный секс для нормальной жизнедеятельности. Но Костя это в себе презирал. Вот такой вот психологический казус. Поэтому он «для здоровья» работал в Управлении Страсти, брал заказы по распределению, никогда в заданиях не рылся и действовал методично. Отношений с женщинами помимо работы никогда не заводил, и даже мысли об этом не допускал. Свое свободное время тратил на книги и прогулки, не без размышлений о смысле бытия. Но последнее – удел всех чистокровных инкубов.

Однако Костя подозревал, что его неприятие себя куда серьезнее, чем у других чистокровок. Но обсуждать это ни с кем не хотел, даже с Германом, дружба с которым имела тысячелетнюю выдержку.

Леночка. Лена. Она была особенной. Она была нужна ему. Он сам не понимал почему, ведь инкубы не умели любить... Но он хотел оберегать ее, хотел дарить себя хотя бы так, как он умел это делать. Он желал, чтобы она полюбила его, пускай это и было эгоистичным. Ни одна женщина не смогла бы полюбить его по-настоящему, ведь его инкубские чары порабощали женскую волю. Они все думали, что влюблялись в него, но по сути, это было не так. Лена же не реагировала на чары, а значит, если бы смогла полюбить – это были бы настоящие чувства. Самые что ни на есть истинные чувства с ее стороны. Судьба посмеялась над ним, подстроив их встречу на Тверской. Или, быть может, наоборот, вознаградила?..

Тем временем дождь успел промочить Костю до нитки. Барабанящие по голове капли немного приводили в чувства, напоминая, что не все еще потеряно. Зазвонил телефон.

– Костян? Ты где? – раздался голос Германа в трубке.

– В парке на лавке сижу. Лена снова меня отшила.

– Что же с ней не так?! – воскликнул друг.

– Все с ней так. Это я лишний в ее пьесе.

– Послушай, я узнал сплетню в Полиции нравов, что тебя отстранили…

– Я сам ушел в бессрочный отпуск, – буркнул Костя.

– Что, все так плохо? – в голосе друга ощущалась явная тревога.

– Плохо, Герман. Я не могу смотреть на других.

– Что же ты будешь делать? На что жить? А Лена твоя, она ж такими темпами не даст тебе еще, может, тысячу лет! Ты заболеешь и помрешь. Тебе нельзя уходить с работы.

«Ну что он кудахчет, как наседка, в самом деле…» – раздраженно подумал Костя, но ответил сдержанно:

– Я не ушел, Герман. Я в отпуске. Мне нужно отдохнуть и подумать. Не в настроении сейчас говорить, извини, – он нажал отбой.