Замуж за Григория императрица не пошла, отступила, однако Иоанн Антонович оставался для неё, да и для нас, как бельмо в глазу. Но здесь случай помог. Служил в охране Шлиссельбургской крепости подпоручик Василий Мирович - потомственный бунтовщик, его дед к Мазепе и Карлу шведскому перекинулся; отец с поляками стакнулся и в Сибирь был сослан. Сам Мирович считал себя императрицей обиженным, хоть ничего для неё не совершил, - и вот взбрело ему на ум Иоанна Антоновича освободить и на трон вновь возвести. Подговорил солдат, обещая им в случае удачи такие милости, каких и Орловы не видели; они взбунтовались и пошли Иоанна Антоновича освобождать.

Но ещё от Елизаветы Петровны существовал строжайший приказ: если будет попытка освободить узника, немедленно оного жизни лишить, так что приставленные к Иоанну Антоновичу офицеры, как только бунт в крепости учинился, в камеру арестанта вошли и сей приказ выполнили. Мирович лишь к мёртвому телу подоспел; видя крах своего предприятия, он сдался и по приказу императрицы казнён был...

А Иоанна Антоновича жаль - как перед Богом говорю, жаль! Всю жизнь безвинно страдал и кончину принял мученическую, но опять-таки скажу: такова участь царственных особ - кто корону на голову надел, тот всегда её может вместе с головой лишиться.

Битва с турками

– Ну, чего приуныли?
– спросил граф, видя некоторую нашу растерянность от его рассказа.
– Что, грешен граф Орлов? Да, грешен - а вы думали, я святой? Святые по скитам хоронятся, за наши грехи у Господа прощение вымаливают. А в миру без греха жить нельзя - особливо во власти... Я грехи свои не скрываю, но пусть за них меня Господь судит, а не такие же грешные люди... Ляля, зови своих цыган, плясать будем! Эй, ромалы, давайте в круг, и я с вами пройдусь!..

Плясал граф на удивление живо, выделывая фигуры, которые даже у видавших виды цыган вызвали бурю восторга. Костры ярко горели, тени метались по тёмному саду, отражаясь на белых стенах и колонах дома; цыганская музыка далеко разносилась над Москвою-рекой.

В разгар танца из дома вышла, зябко кутаясь в шаль, Анна Алексеевна.

– Батюшка, можно ли так себя изводить?
– сказала она.
– Пожалейте хоть меня, если вам себя не жаль.

– Прости, Нинушка, захотелось стариной тряхнуть, - граф подошёл к ней и обнял за плечи.
– Ты не замерзла?

– Мне жаровню в комнату поставили, и я уже было заснула, а тут такой шум, - сказала графиня.

– Извини, мой друг, - поцеловал её граф.
– Садись-ка к огню, погрейся, но не мешай мне сегодня душу излить. Знаю, любишь старика-отца, да и я тебя больше всех люблю, но эта ночь моя, заветная, и другой такой у меня не будет.

– Рассказали бы лучше о ваших славных победах над турками, - попросил Григорий Владимирович.
– Недаром вы Орловым-Чесменским зовётесь.

– Да, при Чесме я туркам хороший урок дал - до сих пор, поди, при имени графа Орлова почёсываются, - улыбнулся граф.
– Но если рассказывать, то с начала: отчего мы с турками воевали, и почему мне их побить выпало... Рассказать, что ли?

– Расскажи, Алексей Григорьевич, сокол ясный, - попросила его Ляля.

– Расскажите, ваше сиятельство, - присоединился к этой просьбе и я.

– Ладно, слушайте, - с видимым удовольствием согласился граф.
– Императрица Екатерина Алексеевна мечту имела отбить у турок всё, что они когда-то у Византии отняли, и возродить великую Греческую империю. Старшего внука своего, нынешнего нашего государя, императрица недаром Александром назвала - хотела она, чтобы Александр в Александрии царствовал, а другой её внук, Константин, должен был в Константинополе на трон сесть.

Зародил же мечту о Греческой империи мой брат Григорий - от него Екатерина это переняла. К нему после переворота стали обращаться православные, что под турецким игом изнывали: говорили, что турки владеют этими землями не по праву и чинят православным большие обиды. Греки и сербы, и болгары, и прочие православные народы не раз против турок поднимались, но одолеть их не могли, а вот если бы Россия, де, на Турцию войной пошла, то все православные на её стороне выступили бы, и владычеству турецкому конец настал. И пусть бы Россия тогда здесь владычествовала, под русской рукой нам отрадно быть, - говорили они Григорию.

Григорий от сих речей воспламенился, как огонь на сухой бересте, и начал императрицу убеждать. Она и сама была не прочь на Чёрном и Средиземном морях утвердиться, но пока ещё сомневалась, - тогда Григорий, чтобы её окончательно убедить, направил двух петербургских греков - купца Саро и поручика Папазоли - чтобы они по турецким землям, где православные живут, проехали и доподлинно настроения жителей узнали. А чтобы не было сомнений в том, что Саро и Папазоли из России приехали, Григорий им дал грамоту императрицы, где на греческом языке было написано о милости её императорского величества к стонущим под варварским игом православным народам и желании знать об их состоянии.