— Это не то, что ты думаешь, Элара. Леон честолюбивый рыцарь, он помог мне донести корзину и проводил до дома. — бросила Элисса, а ее щеки в этот момент пылали так, что о них можно было греть руки как у костра.

Леону оставалось уповать на то, что горящее в сих ланитах пламя было пламенем той же страсти, что испытывает он сам. Элисса показала где можно оставить лошадь. Под домиком, уже на земле был небольшой навес, где хранилась охотничья утварь — там Леон и пристроил Грозу. Конюшни как таковой тут не было, ведь единороги считали выше своего достоинства позволять ставить себя точно вещь или скот, в указанное место и дожидаться хозяина. Эти величественные животные предпочитали пастись неподалеку от места обитания хозяина, не стесненные в передвижении и приходить по их зову. Они не могли сбежать или потеряться, единороги были умны, крайне умны. Потому-то Леон ничуть не удивился, когда Элисса просто отпустила Альбу и та ушла себе в лес как ни в чем ни бывало. Вероятно, где-то рядом бродил и единорог Элары, если у нее таковой был. Элисса начала подниматься по веревочной лестнице, а Элара сбросила Леону веревку с деревянной рогатиной, прекрасно справляющейся с ролью крюка.

— Леон, поднимешь корзину? — бросила Элара и рыцарь кивнул в ответ, закрепляя крюк на ручках корзины. — Меч попрошу оставить внизу, в наш дом с оружием нельзя.

— Как скажите лир Элара, ваш дом — ваши правила, — Леон снял ножны и оставил Розалинду под навесом, рядом с Грозой.

Рыцарь поднялся следом за девушкой, очутившись на уютной и милой веранде. Леон сразу поспешил поднять корзину наверх, пока ту не залило дождем. Веранда была крытая и пальцы дождя не могли прощупать одежду сумевших оторваться от него юноши и девушки. Леон сразу же оценил уровень комфорта и домашнего уюта, переполнявший это место. Здесь был и круглый столик с плетеными стульями вокруг него и целых два гамака. Однако при более внимательном рассмотрении выяснилось, что гамак все же один, а вторая конструкция была ничем иным как садовыми качелями. Плетеный деревянный гамак располагался с западной стороны от дома и крепился к двум опорным балкам веранды. Лежа на нем можно было созерцать как волны Бесконечного Океана вылизывают каменистый берег. С восточной стороны дома располагалось то, что Леон изначально принял за каркасный гамак. На деле же это были качели: деревянная, стрельчатая арка из трех опор, покрытых резьбой. К вершине арки крепилась цепь, а на цепи была подвешена огромная корзина, устланная мягкими подушками нежных оттенков, расшитых цветами. Там же лежал и плед. Леон представил Элиссу, сидящую в этой корзине из подушек, подобравшую под себя ноги, с книгой в руках и сердце его переполнилось трепетной нежностью. Ему захотелось стать художником и запечатлеть этот образ на холсте, вот только увы, таким талантом природа юношу не одарила.

Под потолком веранды раскачивались плетеные бабочки — основной каркас выполнен из жесткой проволоки, а расстояние меж проволокой заполнено множеством нитей. На ветру их легкие конструкции трепыхались как живые бабочки. Как минимум в двух разных местах Леон приметил кормушки для птиц. Куда с веранды ни посмотри, всюду свисали лианы лиловых цветков глицинии или вьюнок, обрамляя простой взгляд на окружающие дом места в сказочную рамку из розовых цветов. Леону думалось, что в этом доме воплощена не иначе как сама сущность сильвийской женской сущности, — весь антураж, как и дом были пронизаны нежностью и утонченной красотой свойственным лишь женщинам, сильвийским женщинам. Как знать, быть может сюда даже никогда не ступала нога мужчины? Неужели две эти девушки построили дом самостоятельно? Леон решил, что если ему выдастся возможность, то он обязательно спросит. Обратил юноша внимание и на лук, стоящий у ограждения веранды, не так далеко от Элары. Очевидно, ее оружие (а в том, что лук принадлежал ей, Леон не сомневался) было исключением из правил и могло находиться в этом прекрасном доме, а может быть девушка просто опасается незнакомца и Леон в этом вопросе полностью был на ее стороне.

— Мое почтение, лир Элара. Простите, что беспокою вас. Мое имя Леон Бертрам, я странствующий рыцарь, эквилар, если наслышаны о нас. Элисса немного рассказала о вас. Я рад, что имею честь познакомиться с вами лично. — произнес Леон и поприветствовал девушку альвийским жестом.

Леон сразу понял, что с Эларой будет непросто. Язык ее тела был склонен к красноречию: напряженное лицо без тени намека на улыбку, скрещенные на груди руки, недоверчивый взгляд изумрудных глаз. Глаза Элары искрились не застенчивым любопытством как у Элиссы, они мучительно испытующим взглядом впились в Леона как стрелы. Опасения Леона подтвердились, когда Элара ответила закрытым приветствием. В закрытом приветствии, кулак поднесенный к груди, затем не разжимался, что означало следующее — я приветствую вас, я вам не враг, но и оснований доверять вам у меня нет, моя глория сокрыта от вас. Леон заметил, как погрустнела Элисса, увидев приветствие ее сестры. Глядя на Элару, Леон видел, как будет выглядеть обиженная или сердитая Элисса.

— Я Элара из клана Глицинии. Мою младшую сестру ты как я погляжу, уже знаешь. Давно вы знакомы, кай? — спрашивая об этом, альвийка вела себя так как если бы приходилась Элиссе матерью, нежели сестрой.

По крайней мере, так показалось Леону, хотя откуда ему знать? Он никогда не имел чести общаться с альвийскими сестрами-близнецами, тем паче живущими сами по себе.

— Пожалуйста, прекрати называть меня младшей, мы ведь близнецы! — возмутилась Элисса, но на границе этих слов ее возмущение и кончилось, подобно морским волнам, разбившимся о твердый берег принципов Элары.

— Не более двух часов. Мы встретились у изумрудного озера, где я вызвался проводить Элиссу домой, а также помочь с корзиной трав, по моей вине ставшей столь тяжелой.

— Я приготовлю нам чай, а вы пока знакомьтесь, — сообщила Элисса и зашла в дом.

Леону было больно видеть напряжение на лице Элиссы, равно как и недоверие в глазах Элары. Рыцарь провожал взглядом Элиссу, покуда тот не уперся в Элару и это смущало. Вот Элисса мгновенье назад была тут, затем ушла и вот чудесным образом она снова перед ним, но уже в другой одежде! Пока Элисса находилась рядом, все было так легко и спокойно, а теперь в воздухе повисло это напряжение, невидимое противостояние.

«Я ей не понравился? Что ж, вполне может быть, — я и не обязан ей нравится. Если она любит сестру, а она ее любит, в этом я не сомневаюсь, то я заслужу ее благосклонность своим достойным отношением к Элиссе. Может Элара не хочет видеть мужчин в их доме? Ее право, и я его уважаю. Мне же не важно где находиться, лишь бы Элисса была рядом. Ну разумеется, Элара боится за сестру. Я ее понимаю, она меня не знает и переживает, тогда план действий, как и в первом пункте», — вот о чем успел подумать Леон, за те мгновенье пока был наедине с Эларой.

— Присаживайся, Леон, — альвийка указала на один из плетеных стульев, в углу веранды.

Всего их там было три и Леон призадумался, стоит ли за этим какой-то смысл. Для кого третий стул, если девушки живут тут вдвоем? Бывают ли у них гости и если да, то кто? Пока оставив эти мысли, Леон последовал приглашению Элары и сел спиной к дому, чтобы наслаждаться прекрасным лесным видом. Элара села напротив рыцаря и некоторое время смотрела на него, как будто ожидая от него каких-то слов. Все задуманное казалось в перспективе простым, вот только сложности стояли перед Леоном уже сейчас — ему было банально тяжело смотреть на Элару и видеть ее прекрасную фигуру: эти же губы, эти же глаза, эти же тонкие, бледные и стройные руки и ноги. Он смотрел на девушку и сердце его слепо воспевало ей оды, принимая за Элиссу. Лишь силой разума, Леон отводил от себя эти сокровенные чувства, повторяя, что они для другой… другой, что выглядит точно так же, хоть и иная внутри. Леона озадачил вопрос, что же он любит? В чем, в каком фрагменте кроется магия любви? Если бы там, на изумрудном озере он увидел Элару, а не Элиссу, полюбил бы он ее? Две идентичные девушки снаружи, но различные внутри. Ответ как ни странно, был для юноши очевиден. Нет, Леон не полюбил бы Элару, — он был в этом уверен. Не внешняя красота увлекала его, хотя бесспорно, Леон восхищался ею и глупо было бы это отрицать. Было что-то такое в Элиссе, в ее словах, ее голосе, в ее личности, что создавало ощущение родственности душ и притягивало, притягивало иррационально, порождая в душе ураган переживаний. Иначе говоря — ее внутренняя красота, такая эфемерная, с трудом поддающаяся описанию, но вместе с тем, такая осязаемая всем естеством Леона.