— Вся в отца. Садись, Леон, отдохни с дороги, я принесу чай. — девушка жестом пригласила Леона сесть на один из плетеных стульев и тот воспользовался ее предложением.

Альвийка ушла в дом, а Леон остался наслаждался шелестом листвы, щебетанием птиц и ароматом глицинии. В тени ее цветов можно было найти хоть какое-то спасение от жары, а близость дома к морю, дарила возможность наслаждаться отголосками морского бриза, прохладными и бодрящими. Когда на веранду вышла Элисса, Леон подумал, что его хватил тепловой удар — на альвийке был легкий, летний белый пончо и ничего больше. Длинный, до колен пончо скрывал фигуру, но вместе с тем открывал обнаженные ноги и при удачном повороте, бедра.

— Хотела показаться тебе в нем вот так, пока не вернулась Элара, — поставив поднос на столик, сгорая от смущения, произнесла альвийка.

Леон и думать забыл про какой-то там чай. Поднявшись со стула, он нежно притянул девушку к себе, целуя ее в слегка обнаженное от сползающей ткани, плечо. Элара увлекла его за собой в дом, в комнату Элиссы, где обоюдные поцелуи уже не знали преград одежды и стеснения собственных желаний. Пончо полетело на пол, открывая дивный мир желанной красоты. Следом за пончо устремилась и одежда Леона, а влюбленные уже были на кровати. Прерывать все было уже поздно, да и не думала об этом Элара, она вообще была неспособна сейчас думать. Если по началу девушка хотела выжать из этого момента все, потому, что знала, что он первый и последний, то сейчас она вообще уже ни о чем не думала, вверив свое тело течению страсти. Испытывая на себе ничуть не мешающий вес Леона, будучи прижатой к кровати Элара чувствовала себя желанной и любимой тем, кого любила сама. Она не собиралась становиться препятствием на пути к счастью сестры, все, чего она хотела это получить эти бесценные минуты и сохранить их в своем сердце, — ни больше и ни меньше. Эти мгновения стоили всего, даже если бы пришлось сжечь весь мир, погибнуть или заплатить любую цену — оно стоило того, так Элара себя чувствовала в тот момент. Все происходящее воспринималось ей как противоестественное и неправильное, но черт возьми, вместе с тем, как безумно приятное и желанное.

«Неужели нас и правда не отличить?» — такая странная, не подходящая к происходящему мысль, внезапно посетила Элару.

Когда все было кончено и семя обманутого рыцаря осталось в лоне альвийки, Элара села и внезапно нервно, нездорово рассмеялась. Она смеялась и смеялась, будучи не в состоянии остановиться, с раскрасневшимися щеками точно пьяная. Леон пребывал в недоумении, не понимая, что так насмешило девушку. Та в свою очередь столь же внезапно перешла на плачь, закрыв лицо руками. Магия сладострастного порыва прошла, обнажив ужас произошедшего в реальности без грима страсти. Леон в ужасе застыл, не в силах сказать или сделать что-то, он понял, что только что произошло. Немыслимой, непробиваемой толщей гранита в воздухе повисла тишина.

— Элара? — голосом, похожим на шепот умирающего ребенка, произнес Леон, с трудом разжав вцепившиеся в тишину челюсти.

Альвийка сидела на кровати, закрывая лицо, она уже не плакала. Не убирая рук, она нервно кивнула.

— Что я наделал! — вскричал Леон и резко вскочил с кровати.

Альвийка вздрогнула, уверенная в том, что сейчас он ударит ее.

— Как прикажешь это понимать?! — вскричал Леон, но девушка так и сидела на кровати, закрывая лицо руками.

Ее нагота перестала радовать глаз, утратив свою притягательность под тяжестью имевших сейчас место, событий. Собственная нагота рыцаря и вовсе сейчас его не заботила, о ней он и думать забыл.

— ЭЛАРА! — выкрикнул Леон, требуя к себе внимания и его гневный голос испугал его самого.

Еще никогда в жизни он так ни на кого не кричал. Леон был подавлен, расстроен, зол, потрясен и пребывал в полнейшем замешательстве. В его голове, подобно стуку сердца, выбивало свой ритм одно и то же слово — ПОЧЕМУ!? Первое, что приходило ему в голову так это то, что Элара была против их союза с Элиссой и решила разрушить его вот таким вот образом. Девушка наконец убрала с лица ладони и посмотрела на Леона. Еще никогда он не видел ни у Элиссы, ни Элары столь подавленное, несчастное лицо и такие грустные глаза. Да, запретный плод был сладок, очень сладок и желаем, однако оставшееся после него послевкусие отравляло не хуже яда.

— Прости, — все, что смогла выдавить из себя девушка.

— Зачем?!

Элара потупила взгляд. Ее удивило то, что Леон не понимает. Ответ вертелся у нее на языке, но она вдруг осознала, что никогда не сможет дать его. Она натворила уже достаточно, так зачем отягчать еще душу Леона тем, что она влюблена в него? Его место рядом с Элиссой, а не с ней.

— Я хотела разыграть тебя, проверить отличишь ты меня от сестры или нет, затем ты меня поцеловал и… все произошло так быстро, я не смогла себя держать в руках.

— Что же я наделал, что же я наделал, о горе мне! — Испытывая легкое головокружение, Леон сел на край кровати, обхватив голову руками.

— Я во всем виновата, если хочешь винить и судить, то вини и суди меня, не себя. Пожалуйста…

— Замолчи! И выйди из комнаты! Она не твоя, — с холодной злостью произнес Леон.

Элара не ответила, а вместо этого вернулась в свою комнату и оделась уже в свой обычный, зеленый сарафан. Чтобы хоть как-то отвлечься от того кошмара, в который она втянула Леона, девушка переключилась на свою прическу и привела ее в обычный, отличный от Элиссы, вид. Затем она заглянула в комнату сестры. Леон оделся и теперь просто сидел на кровати, разглядывая в руках игрушечного ежика с тряпичными грибами на игольчатой спине — одна из игрушек, сделанных Элиссой.

— Что ты намерен делать?

— Расскажу Элиссе все как есть. Можешь врать ей о том, что я тебя склонял к этому. Я верю в то, что она поверит мне, потому, что я всегда был и буду честен с ней.

— Я не собираюсь врать ей, потому, что я не собираюсь вообще говорить что-либо и ты не скажешь, — с уже привычной, проводящей четкую грань между сестрами, категоричностью, решила сразу за обоих Элара.

Между тем, степень уважения и восхищения Леоном после его ответа лишь возросли, хотя Элара и понимала, что это полная глупость, но эта феноменальная честность подкупала и грела ее сердце. Как бы дико это сейчас не казалось, но Элара была рада за сестру, за то, что ей достался такой мужчина. Другой бы с радостью согласился сокрыть произошедшее, а иной и того вовсе — предложил бы повторить и не раз.