«ОНИ»
Жасминовые тирсы наших первых менад [1] примахались быстро. Они давно уже опущены и — по всей линии. Отошли и иноземные уставщики оргий. Один Малларме — умер, и теперь имя его, почти классическое, никого уже не пугает. А другой — Маврикий Метерлинк — успел за это время обзавестись собственной «Монной Ванной», и стилизаторы «Синей птицы» [2] уже не вернут нам его нежных лирных касаний. Три люстра едва прошло с первого московского игрища, [3] а как далеко звучат они теперь, эти выкликания вновь посвященной менады!
1
Жасминовые тирсы наших первых менад примахались быстро. — Речь идет о наступлении кризисного состояния русского декадентства и символизма. Эту мысль Анненский выражает иносказательно, используя образ из стихотворения Вяч. Иванова «Менада», которое он разбирает в этой статье. Менады-спутницы Диониса, как и вакханки. Здесь менада-олицетворение поэзии как дионисийского начала.
2
«Монна Ванна» (1902) и «Синяя птица» (1909) — пьесы М. Метерлинка, в которых обозначился некоторый отход его от чистого символизма.
3
Три люстра едва прошло с первого московского игрища… — Имеются в виду первые выступления символистов в середине 90-х годов, особенно 1894–1895 гг., когда вышли сборники «Русские символисты» (вып. 1–3). В черновых вариантах к статье Анненский совершенно определенно связывает появление этих сборников с зарождением русского символизма и декадентства: «Боевая пора нашей поэзии кончилась и, кажется, по всей линии. Три люстра прошло, не более с выхода в свет первого декадентского сборника. „Фиолетовые руки / На эмалевой стене“» (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, № 137, л. 2) — это строки из стихотворения В. Брюсова «Тень несозданных созданий…», впервые: Рс 3, с. 12. Люстр — пятилетие.
«Серебрящиеся ароматы» [5] и «олеандры на льду» [6] — о, время давно уже смягчило задор этих несообразностей. А то, что было только книжным при своем появлении, получило для нас теперь почти что обаяние пережитости,
Пускай самая короткая из поэмО, закрой свои бледные ноги! [7]4
«Мертвецы, освещенные газом…» — первые строки стихотворения В. Дарова. См.: Рс 3, с. 14. В. Даров — псевдоним В. Я. Брюсова.
5
Серебрящиеся ароматы — «Льются звуки, замирая…» Г. Заронина: «Ночка светит, золотится / Блеском утренней росы… Опьяняет, серебрится / Аромат твоей косы» Рс 3, с. 15). Г. Заронин — псевдоним Гиппиуса Александра Васильевича (1878–1942). А. Гиппиус — поэт-дилетант, юрист по образованию, один из ближайших друзей молодого Блока.
6
… олеандры на льду… — Из стихотворения В. Дарова, см. прим. 4.
7
Сравни обещанную немцами «Nordlicht» [северный свет (нем.)] сверхкосмика — ? — Теодора Деблера толщиной в две Илиады (30 000 стихов).
О, закрой свои бледные ноги! — Однострочное стихотворение В. Брюсова, появившееся в Рс 3. с. 13.
Деблер, Теодор (1876–1934) — немецкий поэт-экспрессионист. «Nordlicht» («Северный свет») — его лирический эпос в 3-х т., впервые был издан в 1910 г., на русский язык не переводился. Анненский опирается на какое-то сообщение в печати (русской или немецкой) о скором появлении в свет этого произведения.
навеяна стихами Малларме
О la berceuse avec ta fille et l'innocenceDe vos pieds froids - [8]дымка раздражения, которая вокруг нее скопилась, заставляет думать, что в жасминовом тирсе было, пожалуй, и немного крапивы.
Современная менада уже совсем не та, конечно, что была пятнадцать лет назад.
Вячеслав Иванов обучил ее по-гречески. И он же указал этой, более мистической, чем страстной, гиперборейке пределы ее вакхизма.
8
О la berceuse… — строки из стихотворения Малларме «Дар поэмы» («Don du роете»), переведено Анненским; этот перевод впервые был напечатан в Тп, с. 64.
Эти победные кретики [10] четных строк, которые мало-помалу ослабевают в анапесты (во плену, поутру, ввечеру) — поистине великолепны. И «Вакханку» охотно декламируют в наши дни с подмостков.
9
Бурно ринулась Менада… — Из стихотворения Вяч. Иванова «Перед жертвой» («Скорбь нашла и смута на Менаду..»). См.: Факелы, кн. I. СПб., 1906, с. 5961. Впоследствии печаталось под заглавием «Менада». См.: Cor ardens, т. I. М., 1911, с. 7.
10
Кретик, или амфимакр. — в античной метрике стопа, состоящая из долгого, краткого и долгого слогов.
А кто не оценит литературной красоты и даже значительности заключительных строк новой оды с ее изумительным, ее единственным на русском языке не окончанием, а затиханием, даже более — западанием звуков и символов:
Так и ты, встречая бога,Сердце, стань,Сердце, стань.У последнего порогаСердце, стань,Сердце, стань.Жертва, пей из чаши мирнойТишину,Тишину…Смесь вина с глухою смирнойТишину,Тишину…Вам, конечно, чудится здесь символ сознанных сил и власти над настроением. Но мне — бог знает почему — жалко той наспех обученной ритуалу и неискусной в самом экстазе менады, про которую когда-то уверяли, что она видит
Фиолетовые рукиНа эмалевой стене. [11]Эти годы давно канули в вечность, и мы уже не умеем быть дерзкими. В самом вызове мы стали или равнодушны, или педантичны.
Вот пьеса Бальмонта в одном из его последних лирических нагромождений («Птицы в воздухе», 1908 г.).
11
Фиолетовые руки / На эмалевой стене. — См. выше, прим. 3. Впоследствии это стихотворение печаталось под названием «Творчество».
Тут, конечно, почувствуешь прежде всего не дерзость, как таковую, по существу — дерзость. И вовсе не в том дело, что на место Моисеевой заповеди самовольно выскочило какое-то «убей». Мало что ли мы их переварили за последние годы, всех этих tue-la, tue-le, tue-les. [13]
12
Ты хочешь убивать?… — «Ты хочешь?» К. Бальмонта. — В кн.: Птицы в воздухе, Строки напевные. СПб., «Шиповник», 1908, с. 129.
13
Убей ее, убей его, убей их (фр.).
… tue-la, tue-le, tue-les… — Выражение «tue-la» принадлежит А. Дюма-сыну (18241895), восходит к его памфлету «Мужчина-женщина». См.: A. Dumas-fils. L'HommeFemme. Paris, 1872, p. 176. См. об этом подробнее: Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30-ти т. Д., 1976, т. 17, с. 383–384.
Но не поражает ли вас в пьесе полное отсутствие экстаза, хотя бы искусственного, подогретого, раздутого? Задора простого — и того нет, как бывало:
Хочу одежды с тебя сорвать! [14]Напротив, в строчках засело что-то серьезное, вяло-учебное.
Я не смеюсь над лириком, который до сих пор умеет быть чарующим… Я хочу только сказать, что ему — этой птице в воздухе — просто надоело играть тирсом.
Валерий Брюсов… В последнем отборе, в новой и строжайшей дистилляции своих превосходных стихотворений этот неумолимый к себе стилист оставил пьесу с рифмами толщиной в четыре и даже пять слогов:
14
Хочу одежды с тебя сорвать! — «Хочу!» К. Бальмонта.