Суббота, 15 октября 2016 года

Я зашла в «Фейсбук» только потому, что это был его день рождения. Мне удалось прожить без «Фейсбука» три месяца, но мне так сильно захотелось увидеть его фотографию, что я нарушила свое обещание больше в «Фейсбук» не заходить. Нельзя сказать, что я не знала, чего мне ожидать, но уже при одном виде «Г» я сразу же залилась слезами. Он так сильно изменился! Он теперь настоящий маленький мальчик, и у него уже так много зубов, что сразу и не сосчитаешь. Волос у него теперь тоже намного больше. Они темные и довольно густые. И хотя он все еще однозначно похож на своего папу, мне кажется, что я могу различить в нем и кое-какие свои черты. И мамины. У него такая же нижняя часть лица — вокруг рта, — как у нас с ней.

— Эй, привет!.. — шепчу я и прижимаю телефон к своей груди так, как будто я прижимаю не телефон, а своего сына. Я как бы даю ему знать, что я здесь, рядом. Меня охватывает ужас от осознания того, что я никогда не увижу такого вот «Г» в реальной жизни, что меня не станет уже к тому времени, когда ему исполнится три месяца. Я не хочу верить в то, что это правда, однако все остальное пока что оказывалось правдой, даже когда я пыталась как-то сопротивляться, а потому с какой стати эта часть моей жизни в будущем окажется какой-то другой? Но я не понимаю, почему «Г» все еще живет с Анджелой. После того, как Ли арестовали, «Г» ведь уже должен был бы находиться у папы, не так ли? Наверное, Ли пока еще не признали виновным… Но как только его осудят и посадят в тюрьму, папа должен будет забрать моего сына к себе. Мое письмо ведь сыграет свою роль, верно? Я понимаю, что это не завещание, но в нем все же как бы содержится моя последняя воля. И я однозначно заявила в этом письме Сейди, кого я хочу видеть в роли воспитателя «Г» и почему будет небезопасно оставлять моего сына у Ли.

Я буду бороться за то, чтобы оставаться рядом с «Г», потому что меньше всего на свете мне хочется покидать его. Я не позволю растить его никому другому — и уж конечно не позволю этого делать Анджеле.

Я иду в ванную и умываюсь. Ли дома нет. Он прямо с работы поехал на матч футбольных команд «Лидс» и «Скотт». Я договорилась встретиться сегодня во второй половине дня с папой и Сейди. Я еще не говорила им о том, что беременна, но уже пора сказать. Я на четвертом месяце, и скоро скрывать это станет трудно: мой живот потихонечку начинает выпирать вперед. Мне это кажется чем-то таким невероятно большим и взрослым — сказать своему отцу, что ты беременна. Но я не чувствую себя в данный момент ни большой, ни взрослой. Я чувствую себя маленькой и уставшей девочкой, и меня все еще немного тошнит. Однако я знаю, что это необходимо сделать.

Когда я захожу в наш дом, папа готовит для меня обед. Это как-то странно — приходить в свой родной дом, который для тебя уже больше не дом. Все вроде бы такое же, как и раньше, но при этом уже кажется каким-то маленьким и чужим.

— Привет, — говорит папа, обнимая меня и целуя в обе щеки. — Очень рад тебя видеть.

Я знаю, что говорит он это очень искренне. Я вижу это по блеску, появившемуся в его глазах. И стараюсь не думать о том, как одиноко ему теперь здесь без меня.

— Привет. Как дела?

— Замечательно. Все время чем-то занят.

Я киваю, хотя и подозреваю, что не так уж у него все замечательно. От запаха того, что он готовит, меня уже слегка начинает тошнить. Я не могу придумать, каким образом отказаться от приготовленной папой еды так, чтобы он ни о чем не догадался, а потому решаю сказать ему сразу.

— У меня есть новости, — говорю я, чтобы больше не оттягивать. — Ты скоро станешь дедушкой.

Он смотрит на меня с таким видом, как будто ждет, что я сейчас начну смеяться и скажу, что это была шутка. Увидев, что я не смеюсь, он как-то так вздрагивает, а потом начинает плакать.

— Эй, — говорю я, подходя к нему и обнимая его. — Я вообще-то думала, что ты обрадуешься.

Проходит несколько секунд, пока к нему возвращается дар речи. Когда это наконец происходит, он просто говорит:

— Я радуюсь. И очень даже сильно. А если честно, то я попросту ошеломлен. И давно?

— Уже четвертый месяц. Срок — девятого апреля.

Он смотрит на меня.

— Да, — говорю я. — Я знаю. Это как будто она направила его нам, чтобы у нас появилось что-то такое, что ослабило бы нашу боль.

Папа вытирает глаза.

— Она очень бы обрадовалась, Джесс. Она пришла бы в восторг.

— И, наверное, начала бы что-то вязать, да?

— О да!.. Она начала бы вязать, готовясь к появлению малыша. И к тому моменту, когда он родится, ты уже была бы завалена всяческой вязаной одеждой.

— И она уже наговорила бы мне всякого-разного о том, что делать и чего не делать, что есть и чего не есть. Она каждый день давала бы мне какие-нибудь новые советы.

Папа улыбается, а потом его лицо слегка мрачнеет.

— Я приготовил рыбу. Это тебе подходит?

— Да, вполне, спасибо. Хотя сейчас мне не очень-то хочется есть. По правде говоря, с утра меня довольно сильно тошнило.

— Ой, солнышко мое… Я помню, как это было у твоей мамы. Жаль, что я ничего не знал.

— Я не хотела никому ничего говорить раньше трех месяцев. Ты ведь понимаешь, что может случиться всякое.

— Конечно. Ты скажешь завтра Анджеле?

Пару секунд я размышляю, стоит ли мне соврать, и решаю не делать этого.