По ту сторону волков (полная версия)
Остросюжетный роман А.Биргера — «По ту сторону волков», рассказывающий о нашем сложном мире, полном загадок и приключений, жестоких преступлений и удивительных превращений, оборотней и бандитов, любви и ненависти. По роману «По ту сторону волков» режиссером В.Хотиненко снят одноименный телевизионный сериал в жанре триллера.
АЛЕКСЕЙ БИРГЕР
ПО ТУ СТОРОНУ ВОЛКОВ
Сон привиделся Высику накануне очередной посиделки с Калымом (Федором Григорьевичем Сметниковым по паспорту, но как прилипла к нему со школы дурацкая кличка, так и тянулась через всю жизнь, уже и до капитана этот смышленый богатырь дослужился, а продолжали его Калымом называть), колючий такой сон: что стоял он, Высик, посреди пустого места, под свинцовым небом, а тучи, какие-то мятые, скомканные, цвета непростиранного белья, тяжело нависали над ним; и стоял-то он словно бы на тумане, коричневом и колышащемся, а не на земле - тверди его ноги под собою не чувствовали. И туман стал оседать, сгущаться коричневой моросью, и он поплыл вниз вместе с проседающим туманом; и вот некая местность образовалась - голая, скучная, кое-где дымок сизоватый тянулся струйками, вроде как хлипкие жилые конурки там прятались, но Высик знал, что нельзя доверять этому дыму и этому запаху жилья, доносящемуся до него, что страшное там вершится под выморочными обозначениями жилого тепла, что повсюду там - копошения мелкого чадного ужаса, сливающиеся в один всеобъемлющий, к земле приплюснутый ужас. «Это еще долюдское,» - сказал себе Высик во сне. Две параллельные рытвины, тянувшиеся из-за горизонта, стали как бы все больше натягиваться, обретать приятные ровность и четкость, и вот уже они превратились в железнодорожную колею, и паровозик запыхтел, и выцветшие шинели потянулись из теплушек на дощатый перрон полустанка, и грозно засверкала сталь стволов, и с другой стороны тонкая вереница людей потянулась - и будто прозрачные очертания домов обозначились в воздухе. И накапливалась эта сила завоевателей, и напуганное пространство присмирело и съежилось, уступая им себя, и все вокруг становилось все более людским, хотя и не более солнечным. «Мне повезло, я стал свидетелем рождения местности,» - подумал во сне Высик, но радости эта мысль почему-то не принесла...
Своим снам Высик доверял и, по собственному опыту, придавал большое значение, а потому горький осадок этого сна, не поддававшийся анализу мысли, с утра тревожил его и не давал расслабиться даже в привычно откровенной беседе с Калымом.
С возрастом отставной полковник милиции Высик стал и впрямь пооткровенней – не сказать «поболтливей», потому как болтливым он был всегда, вот только раньше его болтовня больше сводилась к активному переливанию из пустого в порожнее и больше прятала, чем сообщала; это был проверенный способ запутывать свидетелей и подозреваемых, ведь всегда наступал момент, когда от его говорливости у собеседника голова, наконец, шла кругом и он пробалтывался о чем-то важном. По привычке Высик переносил этот способ общения и на весь мир, но теперь – с Калымом, во всяком случае – он говорил о таких делах и делился такими мыслями, о которых раньше бы умолчал. Может быть, оказавшись на пенсии, он стал оттаивать, и угасало в нем постоянное стремление брать мир на пушку, а может быть, он видел в смекалистом парне своего преемника и желал передать ему весь свой опыт и остеречь от своих собственных ошибок.
И сейчас – когда Калым упомянул о всяких сверхъестественных явлениях и о том, что, может, есть доля правды во всех этих вудколаках, полтергейстах и летающих тарелочках – Высик, конечно, не удержался, чтобы не съязвить сперва в своем духе:
— Ну да, столько же правды, сколько ее было в том «призраке в пустом доме», когда ты мыслил, как полип, – казенными стереотипами, и настолько ловко запутал довольно простое дело, что тебе понадобился призрак, чтобы с грехом пополам увязать концы с концами!.. – но неожиданно помягчел и добавил после задумчивой паузы. – Впрочем, с вудколаками и оборотнями была у меня одна интересная встреча. Более того, с ними оказалось связанным мое первое уголовное дело... Самое первое дело, которым мне пришлось заниматься в качестве профессионала — работника милиции, я имею в виду. Могу рассказать тебе. Хотя, не знаю... Дело в том, что моя история не особо поучительна с профессиональной как раз точки зрения. Учатся на делах обычных, а необычное дело – в нем столько уникальных деталей, которые к другому делу и не приложишь. Не знаю, право...
– Расскажите, Сергей Матвеевич!
– попросил Калым.
– Что ж...
– Высик раскурил очередную «беломорину» и кинул задумчивый взгляд на свой ветхозаветный ковер с павлинами, словно в бугорчатых узелках цветных нитей ища подсказку, с чего начать.
– Вернулся я из армии в сорок шестом году, и район наш был не дальним пригородом Москвы, как сейчас, а одним из медвежьих углов Подмосковья... И даже водохранилища еще не существовало... Впрочем, обо всем по порядку...
Ты тех времен и знать не можешь, разве что по книгам. Да и сам я с натугой уже заставляю себя вспоминать их такими, какими они были на самом деле - окрашенными в серые подтеки, в запах керосина, в желто-коричневые тона. Даже многие сны мои лукавят. Так хорошо и сладко, когда видишь во сне теплую ночь, и дрожь пышной листвы, и слышится смех, и отдаленная музыка с танцплощадки... И, кажется, вот-вот сквозь поднимающуюся опарой голубую тьму повеет на тебя счастьем твоим, и пригреет, и приголубит... Но не было ничего такого, как в фильмах показывают. И странно даже, что кадры из фильмов цепким осадком выпадают в сны и кажутся уже ближе и родней, и реальней твоей собственной, воистину пережитой и перемолотой жерновами реальности.
А были разруха, и нищета, и вороха обесцененных денег, и разворошенный муравейник возвращавшейся с фронта страны, и на таких дрожжах всходила опара не голубой и счастливой тьмы, а иная опара: не скажешь даже, что преступность была огромной - она частью жизни стала, копотью въелась в быт, по жилам текла. Да, были танцы и танцплощадки, а там - сапоги военного образца, в которые так удобно финки прятать, и за котелок картошки зарезать могли, и мерещится мне порой, никуда это не делось - осталось с нами, все еще связывает нас незримой пуповиной с давнишним страхом и давнишней бесцветностью...
Так вот, вернулся я в наши места с «Вальтером» трофейным и с бумагой, по которой становился то ли участковым, то ли уполномоченным - словом, принимал на себя район, и несколько месяцев мне предстояло отдуваться за всех одному. Предшественника моего как раз порезали, за товарными складами Угольной Линии, где отстойник был для вагонов и где вечно эти вагоны взламывали. Вернулся я в тот же барак, что покинул перед войной. Разговор со мной, сам понимаешь, был короткий: фронтовик, из разведки, обязан пойти туда, где труднее всего. И вот сижу я в милицейской конторе и в зеркало смотрюсь - ох, до чего же я себе не понравился. Лопоухий какой-то, неказистый, больше на юнца необстрелянного смахиваю, чем на бывалого вояку. И начальник, что меня в милицию задвинул, он ведь тоже на меня с сомнением посматривал, и даже один раз в забывчивости «мальцом» назвал. Сразу я понял, что облик свой как-то менять надо - чтобы всем виделся я таким, каким сам хочу видеться. И тебе советую свою ухватку искать. Это важно. Надо так в жизнь вписаться, чтобы каждый чувствовал - ты здесь на своем месте и шутки с тобой плохи, но и доверия к себе не обидишь. Своим в доску тоже быть не надо - панибратство, оно иногда и руки связывает. Надо быть таким своим, чтобы при этом всем все равно казалось, что ты в любой момент и укусить можешь... Ну, ладно. Поговорили мы с начальником, какие могут быть наставления, как район вести. Я вопрос задал, он только рукой махнул.
– Какие там наставления!
– говорит.
– Смотри в оба, постарайся, чтобы хоть среди бела дня не бедокурили, и с жизнью своей поосторожней. За несколько месяцев сколотим коллектив, тогда и полегче будет. Сидят у нас там несколько сексотов, получишь их данные, тоже в помощь придется. Посматривай, чтобы не слишком уголь таскали из составов. Совсем они там обнаглели. Поймай разика три кого-нибудь из несунов и вкати им на всю катушку за кражу государственного имущества. Авось, присмиреет народ после этого. Да, и вот еще что. Народ там малограмотный, слухи распускает. Ты эти слухи пресекай.
– А что за слухи?
– спросил я.
– Да вот, например, болтали, что колбаса коммерческая из человечины делается. Твой предшественник пятерых укатал - в НКВД их передал, поскольку это, как ты понимаешь, уже и на антисоветчину тянет...
– тут я объяснить должен: МГБ, в котором всех тогда объединили, и политический сыск, и «уголовку», было образовано совсем недавно, и многие называли работников МГБ по-старому – «энкеведешники», а не «гебисты». Причем относилось это именно к работникам тех управлений и спецслужб, которые государственными делами и «антисоветчиной» занимались, а милиционеры продолжали оставаться «милиционерами», хоть, говорю, милиция и была объединена с МГБ и перешла под его ведение. А я тебе стараюсь в точности речь каждого человека воспроизводить, в эту историю оказавшегося втянутого, и если кто-то по привычке говорил НКВД, я тебе так и пересказываю. Такая вот деталь, чтобы тебя не смущало, что, вроде как, несуществующая уже организация в разговорах склоняется...