– Шестнадцатая полка? – удивился я. – На какой же она должна быть высоте?

Татьяна указала на букву “Б”.

– Эта буква означает, что к первому стеллажу под номером шестнадцать был приставлен дополнительный, под тем же номером, а отсчет полок этого дополнительного стеллажа начинался с девятой. То есть, полка получается восьмая, считая снизу, вполне нормально. Не очень удачное решение, но, видно, тогда решили дать стеллажу номер 16Б, а не 17, чтобы не сдвигать номера всех остальных стеллажей и не переписывать всю картотеку. Новая нумерация стеллажей была введена уже давно, но... – она показала на “16Б.16.” – Вас это ни на какие мысли не наводит? Представьте, что буквы “Б” здесь нет...

– И что?.. – я все еще не понимал.

– 1616 год – год смерти Шекспира! Как вам это нравится? И заметьте, это ж не специально делалось, это так совпало... Понимаете, нет ничего случайного. Книги движутся по своим путям, и даже номера хранения, которые они получают, определяют они сами, а не мы. Мы – только исполнители их воли, хотя сами не ведаем этого. Не верите? Давайте посмотрим дальше. Какой новый номер хранения оказался у книги Шихматова, после последнего переучета?

Я открыл книгу и поглядел.

– А.15.9.Ш.93. Дополнительный номер 1725... Гм. Если и это считать указанием на дату, то не могу припомнить, что особенного происходило пятнадцатого сентября девяносто третьего года. А если продолжить ваши выкладки и считать последние четыре цифры временем, двадцать пять минут шестого вечера... То что это может значить?

– Для меня это очень много значит, – сказала она. – Это было мое личное... Начало моего личного путешествия в ночь... Моя личная “Ночь на гробах”, да. Мне было сделано предупреждение, очень могущественное и грозное. И хорошо, что я это предупреждение вовремя поняла, иначе все могло бы кончиться для меня намного хуже, – тут она перехватила взгляд ворона, тихо сидевшего на ее левой руке, и осеклась. Такое было впечатление, будто ворон сказал ей этим взглядом: погоди, еще не время и не место рассказывать, что с тобой произошло. – Я... Да, я подумывала вам об этом рассказать, если вы приедете. Но не сейчас. Во-первых, мне надо собраться с духом. А во-вторых, вам стоит еще кое-что увидеть... На чем мы остановились, когда отвлеклись? Да, вот эти помещения – хранилища тех фондов, которые составили первоначальную основу библиотеки. Причем на эти фонды заведено несколько каталогов, по авторам, по темам, по жанрам. Пользуясь этой системой перекрестных ссылок, почти мгновенно можно определить и найти книгу, которая вам нужна. То, что дореволюционные фонды сейчас в таком порядке – это моя гордость. Вы бы видели, в каком они были состоянии, когда я ими только занялась! Одна работа по восстановлению основной картотеки заняла около года. Но зато мне даже удалось восстановить утраченное, найти те книги, которые считались безнадежно потерянными… Впрочем, и это история долгая.

– Мне бы хотелось ее услышать, – сказал я.

Мне думалось о том, что ее идеи не без сумасшедшинки, что из нескольких случайных совпадений, пусть и впечатляющих, она выстраивает целую систему, возводя две-три совпавших цифры в ранг чудесного откровения… В этом нечто фанатичное было, беспочвенное и безосновательное, да… Но, с другой стороны, это была фанатическая преданность книгам, а не чему-то другому – ни безумному “вождю и учителю”, ни безумной идее, ради которой стреляют, взрывают или молотят по головам. И, кстати, когда человек ежедневно имеет дело с книгами, он все больше и больше открывает для себя, что у всякой книги – своя судьба, что эти судьбы могут быть разными, волшебными и многоликими, и что они так или иначе отражаются на судьбах людей, берущих их в руки, иногда к добру, а иногда и к худу. Тут начнешь искать чудесное в мелочах. Сперва, наверно, почти бессознательно, а потом пытаясь придать этому поиску логические основы.

И, в конце концов, результатов в своей работе она добилась замечательных. А увлеченный, умеющий работать человек всегда будет – скажем так – немного преувеличивать значимость своей области деятельности, явный и тайный смысл того, чем он занимается. Это, пожалуй, любому профессионалу свойственно, и без этого нет ощущения истинности своей профессии.

А может быть, мелькнула у меня мысль, в ее догадках что-то и есть, просто я не готов еще это воспринять. Не ждет ли она, когда я буду готов ей поверить? И что ради этого мне нужно увидеть?..

– Хорошо, – а глаза у нее сделались отрешенными, будто она размышляла о чем-то своем. – Хорошо. Может быть... Если чего-то неожиданного не обрушится.

– А вы ждете каких-то неожиданностей? – полюбопытствовал я.

– Не то, что жду, – она нахмурилась. – Я улавливаю их присутствие в воздухе. Знаете, когда живешь в небольшом городе, то приучаешься очень чутко улавливать колебания в его атмосфере. Приблизительно так, как у кого-то ноют кости перед дождем.

– Случайно, не я всколыхнул эту атмосферу? – я старался говорить шутливо. – Непроизвольно, своим приездом?

– Нет, вы здесь ни при чем, – вполне серьезно ответила она. И пошла в другое хранилище. – Я вам еще кое-что покажу.

Она подвела меня к стеллажу, на котором стояли книги в довольно неказистых обложках.

– Вот это все я восстановила. В частности, я нашла упоминание, что в середине двадцатых годов нашей библиотеке был сделан роскошный подарок. Мы получили все книги издания Общества бывших политкаторжан. В конце двадцатых годов это общество было разогнано, позже все его члены были ликвидированы, уничтожены в лагерях, а книги их издательства было велено уничтожить. Не буду рассказывать, как я нашла эти книги, которые, к счастью, не были уничтожены. Их просто свалили в сарае, чтобы уничтожить потом. Пустить на растопку, быть может. Да так и забыли о них. У меня много было таких находок. Кроме всего прочего, мне пришлось осваивать ремесло переплетчика. Вот, видите, воспоминания Деникина, включенные в многотомник “Революция и гражданская война в воспоминаниях белогвардейцев”. Вот маркиз де Кюстин. Все то, что долгие годы было строго-настрого запрещено. А вот это, – мы перешли к другому стеллажу, – те книги, о которых даже по телевизору говорили. Полный комплект последнего журнала Николая Ивановича Новикова, “Кошелек”, с особой яростью запрещенного Екатериной Второй. Здесь же, кстати, и другие его журналы: “Трутень”, “Живописец”... Чудом уцелевший экземпляр первого издания “Путешествия из Петербурга в Москву” Радищева. Словом, вся вольная мысль конца восемнадцатого века. И это тоже – мои находки.

Она покачала головой, будто вспоминая. Ворон, задремавший, казалось, приоткрыл глаза и глянул на нее.

– Когда я перебирала картотеку, то обратила внимание на некоторые несостыковки. В частности, не хватало кое-каких номеров, хотя, вроде бы, все единицы хранения были на месте. Я решила составить опись недостающих номеров, и стала вырисовываться очень занятная картина. Я вам еще покажу мои расчеты, но смысл в том, что, если взять книги в целом, за любую эпоху, расклад по жанрам окажется приблизительно одним и тем же. Как ни странно вам это покажется, но художественная литература занимает очень небольшое место в общем объеме издаваемых книг. Мы этого не замечаем, потому что в первую очередь, как нам самим кажется, мы читаем романы и стихи, читаем детективы и фантастику, любовные истории и классику. Но это нам только кажется, да. Если поглядеть, сколько раз на дню мы обращаемся к телефонным справочникам, к учебникам, словарям и пособиям, к изданиям по нашим профессиям, к кулинарным книгам или к юридическим кодексам, вроде законов о труде или о правах пенсионеров, и ко всему прочему, что называют “утилитарной” литературой, то выяснится, что художественная литература занимает в нашей жизни не так уж много места. Да вот, один пример. Знаете, какое издательство было самым мощным в советские времена?