Челябинская, Курганская, Оренбургская области). Екатеринбург, 2009 [Электронный ресурс]. URL:(дата обращения: 10.03.2015).

23. Черноухов Э. А. Какой «свободы» хотели учителя частных горнозаводских школ Урала в первой половине XIX века? // Проблемы истории России. Вып. 9: Россия и Запад в переходную эпоху от средневековья к новому времени. Екатеринбург, 2011. С. 416–422.

24. Шарц А. К. Богословский Павел Степанович: (Библиогр. материалы). Пермь, 1969.

25. Шилов А. В. Савич Александр Антонович // Пермский край: энцикл. 2008 [Электронный ресурс]. URL:(дата обращения: 10.03.2015).

26. Шилов А. В. Савич Александр Антонович // Профессора Пермского гос. ун-та: (1916– 2001). Пермь, 2001. С. 166.

Формулировка проблемы, вынесенная в название статьи, заимствована у А. Блока, концепция крушения культуры лежит в основе его историософии, наиболее обстоятельно изложенной в послеоктябрьских статьях «Катилина» (1918) и «Крушение гуманизма» (1919). В самом общем виде мысль Блока сводится к тому, что современная Европа завершает тот цикл своей истории, началом которого была эпоха Ренессанса; историческим концом гуманизма стало превращение живого бытия культуры в мертвую зону цивилизации, чему причиной – «духовное изнеможение», «вырождение» главной творческой силы гуманизма – индивидуалистической личности.

Но поздняя публицистика Блока – это отрефлектированный рационалистический итог ранних поэтических откровений, среди которых особое место занимает цикл «На поле Куликовом» (1908). Осмысление общеевропейской истории началось с выяснения истоков истории России: «Я должен восходить к истокам той реки, к бурному устью которой я пришел со стороны», – писал Блок в период создания цикла («Стихия и культура», 1908) [2, т. 5, с. 353]. Пять его стихотворений насыщены реминисценциями древнерусских текстов – московских памятников Куликовского цикла и «Слова о полку Игореве», эта генетическая связь отмечалась и блоковедами, и медиевистами прежде всего на уровне метафорики и системы мотивов [4; 7, с. 22–32; 10, с. 73–93]. Но особое влияние древнего киевского памятника обнаруживается и в самом характере лирической интонации (трагическая взволнованность, печаль «куликовских» стихов Блока более соответствуют вещему вдохновению Автора «Слова о полку Игореве», нежели деловитому тону московских памятников), и в сходном поэтическом видении истории как ритмической смены культурных циклов, их угасаний и возрождений.

Оба текста, древний и новейший, связаны между собой своим провиденциальным пафосом, они выявляют одну и ту же опасную склонность русской истории – все время выходить к крайней точке, к самой предельной границе, за которой культуру ожидает крушение; оба текста свидетельствуют о своем «пограничном» времени как «безвременье», вызванном исчерпанностью культуротворческих сил Руси-России.

Понятие «безвременья» принадлежит Блоку (у него есть статья с таким названием), Автор «Слова о полку Игореве» сходный смысл передает с помощью метафоры «изнаночного времени». Остановимся на ней подробнее.

Эта метафора из ключевой фразы «злата слова» Святослава является, на наш взгляд, концептуальным центром поэмы: «Нъ се зло – княже ми не пособие; на ниче ся годины обратиша» [22, с. 380] 16 . Переводы этого места разнообразны и в основном рационализированы, метафора в них заменена понятием 17 . Буквальный ее смысл, подтверждаемый однокоренными словами славянских языков, – «наизнанку (на оборотную сторону, вниз лицом) годы обратились» 18 . Сохранен древний облик метафоры в его собственном виде в переводах Н. А. Мещерского: «наизнанку времена обернулись» и А. Чернова: «наизнанку времена вывернуты» [23, с. 41, 243]. Рационализированные переводы затушевывают стилевую специфику «Слова», модернизируют его стиль. На древний текст смотрят сквозь призму позднейших поэтик, сложившихся тропов и риторических фигур, уже забывших о своем мифологическом происхождении. Между тем «Слово о полку Игореве» – это феномен первозданной поэзии, он может обнаружить свою новизну лишь в свете тех закономерностей, которые характерны для стадии поэтического генезиса. Иначе говоря, точка зрения на поэтику «Слова» должна быть перенесена из будущего в прошлое, то есть во время, предшествующее этому памятнику, – в область мифопоэтики.

Языкотворческая инициатива Автора «Слова» как поэта заключалась в преобразовании мифопоэтической образности в метафорическую, безусловно, не без помощи книжной традиции (подробнее об этой специфике стиля «Слова» см. в наших статьях: [16–18]). Его поэтический образ – это первичная метафора, только что вышедшая из мифа. Как показали наблюдения О. М. Фрейденберг над стадией генезиса древнегреческой поэзии, перворожденная метафора представляет собой тот же старый мифологический образ, который на новой поэтической стадии выступает в функции «иного сказывания» самого себя; метафора – первая форма понятия, но понятийная отвлеченность ранней метафоры – не полная, в ней еще явственно ощутима не до конца снятая конкретность и одушевленность образа-мифа [28, с. 242–243]. Точно так же в «Слове о полку Игореве» связь с языком мифа еще настолько сильна, что подчас авторские метафоры понятийным сознанием вообще не прочитываются, воспринимаются «темным местом». Так, в частности, обстояло дело и с метафорикой времени, в том числе с метафорой «изнаночного времени». Но что она, в самом деле, означает?

С метафорой «изнанки времен» связаны в «Слове» еще два места, восходящие, очевидно, к одному мифологическому представлению.

Первое выражение – из обращения к Бояну в Большом зачине: «О Бояне, соловию стараго времени! А бы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы, свивая славы оба пола сего времени, рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы!» [22, с. 372].

Переводы выделенного места также разнообразны, наиболее точный, на наш взгляд, дан Л. А. Булаховским: «оба пола» – «с обеих сторон» [20, с. 127], но буквально это выражение означает: «свивая (сшивая) славы той и другой полы сего времени», то есть в данном случае время уподобляется свите – верхней одежде 19 .