Так, выдающиеся русские ученые-гуманитарии после низвержения Российской империи, после первого великого передела мира (первой мировой войны) в изгнании осмысляли и прогнозировали будущее своей многострадальной Родины.

Если материк Евразии европейские теоретики-геополитики именуют «Хартлендом Экумены» («Сердцевиной Земли»), то Россию евразийцы называли «Хартлендом Евразийского материка». Геостратегическое пространство между Западом и Востоком, которое занимала и занимает Россия, – становой хребет Евразии. Тысячелетиями через евразийские равнины с Запада на Восток и с Востока на Запад текли племена и народы, рождались и гибли кочевые империи, осуществлялась непрекращающаяся связь между традиционным ареалом западной Средиземноморско-Атлантической цивилизации и восточным Тихоокеанским геополитическим и геокультурным регионом. Еще в середине I тыс. до н. э. могущественные конфедерации скифских племен Евразии занимали пространства от Карпат на Западе до Великой китайской стены на Востоке. Ее строительство в ту эпоху отмечало границу между кочевой степной и оседлой земледельческой культурой. Этот же степной регион последовательно подчиняли своей власти восточные и западные гунны на рубеже и в начале нашей эры, тюрки в VII–VIII веках, монголы в XIII–XIV веках, русские в XVII–XIX веках. Монгольское владычество в эпоху своего апогея, при внуке Чингисхана, императоре-буддисте Хубилае (рубеж XIII–XIV вв.) охватывало практически подавляющую часть великого евразийского материка, за исключением Индийского субконтинента, Аравийского полуострова и собственно Западной Европы. Это было самое грандиозное континентальное государственное образование из всех когда-либо существовавших в истории. Оно более чем в полтора раза превышало по своим размерам Российскую империю в пору ее максимального расцвета в границах 1913 года.

Юрий Николаевич Рерих и Лев Николаевич Гумилев, которых автор может с гордостью назвать своими учителями, были последними яркими представителями евразийского направления русской исторической мысли. В их беседах о кочевниковедении и евразийстве мне посчастливилось участвовать лично.

Отдавая дань романо-германской культуре Западной Европы (особенно в ее христианское средневековье), они выступали против слепого подчинения России (Евразии) техногенной экономической и политической экспансии Запада. Они подчеркивали православно-византийские истоки русской культуры, с одной стороны, и глубинные восточностепные влияния – с другой. Последнее позволило им совершенно по-новому взглянуть на туранский мир Азии и его роль в русской истории. Еще в самом начале апокалиптического XX века самобытная евразийская позиция русских ученых явилась вызовом господствующим представлениям о роли кочевников в мировой истории. В сущности, евразийцы оставались последними глашатаями мира Природы и защищали ее божественную красоту от грядущего разрушения. С исчезновением вольных кочевий уходило последнее прибежище природной человеческой свободы. Это, конечно, противоречило урбанистическому идеализму, унаследованному от европоцентристской историософии XVIII–XIX веков, для которой, как для традиционной китайской историографии, а также современного мондиализма, понятия «кочевник» и «варвар» остаются синонимами. В рамках этой традиции попытки насильственной латинизации части западнорусских земель представлялись для европейской политики таким же «объективным» благом, каким было, с точки зрения китайских традиционалистов, принудительное подчинение китайскому политическому и культурному влиянию народов, живших к северу от Великой китайской стены. Такое отношение западных и восточных «культуртрегеров» к своим соседям базировалось на тезисе о превосходстве в первом случае европейской, а во втором – китайской цивилизации над традициями соседних народов.

Принцип «превосходства» одной расы над другой получил в середине века ярко выраженное «научное» обоснование в известной работе Ж. А. Гобино «Опыт о неравенстве человеческих рас», в которой автор выступил основателем расовой историософии. Ж. А. Гобино применил старую как мир идею «избранности» к народам романо-германской Европы. Позже эту идею пытался осуществить А. Гитлер. Естественно, что с точки зрения такой концепции Россия могла рассматриваться только как «плохая Европа», не имеющая самостоятельного историко-культурного назначения в генезисе мировой цивилизации. Но для Ю. Н. Рериха, несмотря на его блестящее европейское образование, Европа никогда не была «духовной Меккой», а связь России с Востоком была не абстрактной идеей, а личным жизненным фактором. Она была продумана и пережита им в долгие годы скитаний по самым труднодоступным областям Азии. Для него Россия явилась духовной наследницей того огромного мира, который раскинулся в древности от Венгерской равнины до Великой китайской стены, и чьи степные пространства были свидетелями великих событий, начиная от скифского похода Дария и кончая трагической гибелью от рук китайско-маньчжурских завоевателей последней кочевой державы Азии – Джунгарии. Часть калмыков в 1759 году спаслась от кровавого геноцида китайского императора Цянь-Луня и бежала из Синьцзяна в русские пределы под покровительство Екатерины Великой. Позднее калмыки откочевали к низовью Волги. С глубокой древности Русь вошла в общение с этим «Востоком». Апогей его военного могущества падает на эпоху Монгольской империи, которую академик Н. И. Конрад характеризует как «явление, принадлежащее и Востоку, и Западу» [22] . Именно тогда, в трагическое для Руси время, народы от Желтого до Средиземного моря вошли в орбиту небывалых до той поры историко-культурных контактов, одним из свидетельств которых служит знаменитое путешествие Марко Поло.

В послемонгольскую эпоху, когда Русь стала превращаться в Россию, она сама выступила собирателем степных и лесостепных пространств Евразии, объединяя живущие в них народы не только оружием, но и опираясь на силу традиций тех связей с Востоком, корни которых уходят в далекое прошлое. В душе русского человека издавна укрепилось чувство единства и неделимости всех народов Великой России.

«Мы как потомки батыевых татар, – говорил друг Достоевского и просветитель казахского народа Чокан Валиханов, – связаны с русскими историческим и даже кровным родством».

В сердце Ю. Н. Рериха надо искать ответ на вопрос о том, чем привлекала его кочевая Азия, изучению которой он отдал лучшие годы своей жизни. В образе Гесэрхана на вздыбленном коне, натягивающего тетиву лука на фоне пламенеющего неба (на одноименном полотне Н. К. Рериха), он ощущал неиссякаемую силу степной Евразии, судьбы которой тесно и неразрывно переплелись с судьбами его собственной Родины. И он мог бы повторить вслед за Достоевским, что «Россия не в одной только Европе, но и в Азии… что русский не только европеец, но и азиат» [23] .

В живописной долине Кулу, ставшей известной в XX столетии как местопребывание семьи Рерихов, Рерихи обосновались в конце 1928 года. Расположенная в Западных Гималаях среди сияющих на солнце снежных вершин, она бережно хранит сокровища прошлого: развалины индуистских и буддийских храмов, древние могилы неведомых племен, а также редкие виды растений, птиц, животных. Долина Кулу овеяна воспоминаниями о святых, великих сказителях, о духовных отцах Индии. Здесь, по преданию, была написана «Атхарваведа» и жил Вьяса, легендарный слагатель «Махабхараты». Именно здесь был основан Н. К. Рерихом в 1929 году как наиболее важный результат экспедиции Институт гималайских исследований, который стал своего рода выдвинутой в горы стационарной комплексной экспедицией. На протяжении двенадцати лет, с 1930 по 1940 год, когда события второй мировой войны прервали деятельность этого центра, бессменным директором и душой института был Ю. Н. Рерих, который в следующих словах охарактеризовал деятельность этого уникального научного учреждения: «Институт гималайских исследований состоял из двух отделов – ботанического и этнологического, который также занимался изучением и разведкой археологических памятников… Не остался институт чужд и проблемам изучения космических лучей в высокогорных условиях… Была собрана и богатая коллекция тибетской фармакопеи, причем в этих многолетних работах приняли деятельное участие тибетские ламы-лекари» [24] . Кстати, примерно в это время в Калуге проводили опыты с космическими лучами К. Э. Циолковский и А. Л. Чижевский.

Ю. Н. Рерих работает чрезвычайно интенсивно. В 1931 году в статье «Проблемы тибетской археологии» [25] он впервые четко определяет задачи археологии Тибета, дает периодизацию археологических памятников и намечает новые объекты для исследования. В 1932 году Ю. Н. Рерих публикует работу «Изучение Калачакры» [26] , эзотерического мистико-философского буддийского трактата, связанного с проблемой сакрализации времени. Эта работа Ю. Н. Рериха, напечатанная в периодическом издании Института гималайских исследований, – пока неоцененный шедевр творчества великого русского ученого. Учение Калачакры (Колеса Времени) было последней фазой развития буддизма на его родине в Индии, откуда в XI веке оно было принесено в Тибет. Однако религиозные традиции, связанные с этим учением, уходят в глубинную подпочву добуддийских индоиранских и отчасти сино-тибетских мистико-символических учений и культов. Согласно буддийскому преданию, это учение впервые проповедовал сам Будда в одном из своих воплощений в Шамбале, которой столько полотен посвятил Н. К. Рерих.

Юрий Николаевич Рерих, прозревая глубины прошлого, стремился проникнуть в суть этого учения и понять его общечеловеческое значение.

В нашу задачу не входит комментировать эту работу. Скажу только: несмотря на то, что со времени опубликования этой работы прошло уже шестьдесят лет, в европейском востоковедении не появилось ничего равного ей по глубине и уровню обобщения. Я перевел ее на русский язык сразу же после кончины Юрия Николаевича, но, к сожалению, она до сих пор почти неизвестна отечественному читателю [27] . Работа Ю. Н. Рериха побудила меня к исследованию литургического времени в разных культах.