– Ну, как там наверху? Погода хорошая?
– раздался над ухом насмешливый голос Федора.

– А ты опять хотел мне помочь упасть с дерева?
– рассердилась я.

– Да, у меня это хорошо получается.

Перебрасываясь колкостями, мы направились в сторону реки. Послушали лягушек, полюбовались ночными пейзажами Трофимовки и вернулись к дому, проделав обратный путь в молчании.

– Полина, - остановил он меня среди яблонь.
– Я давно хотел тебе сказать... Нет, ничего... Как ты думаешь, почему Влад пошел напролом, а не стал посылать Эмме Францевне анонимные письма с просьбой поделиться доходами? Ведь так безопаснее, во всяком случае, он сохранил бы инкогнито.

– Мне кажется, он торопится. Авантюра с письмами требует достаточного количества времени на обмен любезностями и обсуждение доставки денег в нужное место. Видимо, он дал Эмме Францевне ночь на обдумывание ответа. Завтра все станет ясно... Либо она поделится с ним деньгами, либо посмеется над ним, либо закопает в ореховой роще... Ой, Федор, а где твоя трость?

– Где-то потерял... Теперь это не имеет никакого значения... Эмма Францевна и Влад прекрасно разберутся между собой. Они уже не дети, знают, в какие игры играют, два сапога - пара... Девочка моя, тебе здесь делать больше нечего, - он притянул меня к себе и заглянул в глаза.
– Я тебя завтра увезу.

– Э-э, кажется, мне уже пора, - выскользнула я из его рук и улизнула через боковую дверь к себе, в царские апартаменты с мебелью карельской березы.

Часы показывали половину второго ночи.

Морфей, наконец, распростер свои объятия, и я уснула...

Меня разбудила беготня по коридору и возбужденные голоса домочадцев. Уже рассвело. На часах было почти шесть часов утра. Гоша проснулся и напряженно внюхивался в щелочку под дверью.

Я выскочила в коридор.

На площадке боковой лестницы столпились Глаша, дядя Осип, Федор и Влад. Они смотрели вниз.

– Что случилось?
– протиснулась я между ними.

Никто не ответил, но мне и так все было ясно.

На нижней площадке, разметав руки и неестественно вывернув шею, лежала Эмма Францевна. Около нее стоял на коленях Аркадий Борисович и профессиональными движениями проверял, теплится ли жизнь в теле моей двоюродной бабушки. Доктор поднял на нас глаза, и мы поняли, что - не теплится.

Эмма Францевна лежала на спине, головой в сторону входной двери. Из-под розового атласного халата со стегаными обшлагами рукавов и воротником выглядывал подол батистовой ночной рубашки и худые лодыжки ног. На одной ступне еще держалась изящная домашняя туфелька с помпоном, второй не было видно. Пальцы правой руки сжимали медный подсвечник со сломанной свечой. Лицо ее было скорее удивленным, чем испуганным, седые волосы заплетены в жидкую косичку.

Глаша тихонько всхлипывала, остальные молчали.

Аркадий Борисович обошел ноги Эммы Францевны и поднялся наверх.

– Судя по всему, она потеряла равновесие, и упала. Несчастный случай. Но милицию придется вызывать. Пока ничего не трогайте.

Мы столпились в коридоре и наблюдали, как доктор вызывает местных блюстителей правопорядка по сотовому телефону. Он один был полностью одет: в тройку мышиного цвета. Однако брюки выглядели так, как будто он в них спал. Влад щеголял элегантным длинным шлафроком, перевязанным витым шнуром с кистями. Федор был в одних джинсах, с голым торсом и босиком. Только тут я обратила внимание, что мускулатурой он обладает достойной. Дядя Осип довольно комично выглядел в полосатой коротковатой пижаме на громоздком теле. Глаша, как обычно, была одета в сарафан, головной платок и обрезанные валенки.

– Хорошо бы кофейку, - потер ладони Аркадий Борисович.

Тут я обнаружила, что стою среди людей в голубой детской пижаме с зайчиками, и ринулась к себе переодеваться.

Через десять минут мы тем же составом, но уже цивильно одетые, спустились по парадной лестнице на улицу и направились в сторону летней кухни. По дороге мы обратили внимание, что возле "Вольво" Влада стоит белый "Мерседес" Ариадны.

– Позвольте, - сказал доктор.
– Мы вчера закончили игру где-то около трех. Ариадна сказала, что ей надо домой, утром у нее открытие какой-то выставки. Отец Митрофаний пошел ее провожать. Неужели, с ними тоже приключилось несчастье?

Мы сгрудились и принялись истошно вопить:

– Ариадна! Отец Митрофаний!

Они выскочили из хозяйственных построек в растрепанном виде. Ариадна на ходу натягивала рукав черного трикотажного платья, перо в ее прическе отсутствовало. Отец Митрофаний пятерней приглаживал бороду и вытаскивал из нее соломенки.

– Что случилось?
– крикнули они хором.

– Эмма Францевна умерла, - ответил Аркадий Борисович.

– Ах, - приложила Ариадна ладони к щекам.
– Не может быть! Она такая бодрая женщина!

– На все воля Божья, - закрестился батюшка, выпрастывая крест изпод рясы, скосил глаза на свою спутницу и осекся.

Мы дошли до летней кухни, и расселись вокруг стола. Дядя Осип варил ароматный кофе, Глаша доставала из буфета чашки, а мы молча сидели. Вид у всех был невеселый.

Бренча подвеской, подкатил милицейский "Жигуленок", за ним следом подъехал белый фургон. Два вялых милиционера вышли из машины. Тот, который был потолще, поздоровался с Аркадием Борисовичем за руку. Они важно проследовали к боковой двери большого дома и скрылись за ней. Мы стояли на улице, переминались с ноги на ногу и вздыхали.