– Я Вам не верю!

– Напрасно. Тело уже увезли на вскрытие. Если это убийство, Вы первый на подозрении. Сядьте.

Галицкий послушно опустился в рекамье.

– Все равно, на Ваши вопросы я отвечать не собираюсь. Я нахожусь на работе. Я частный сыщик. Вот моя лицензия.

Лев Бенедиктович протянул Федору документ. Тот дотошно изучил все надписи, сличил фотографию с оригиналом и сказал:

– В дате срока действия документа подретуширована последняя цифра. Что будем делать?

– А сам ты кто такой?
– завопил истошным голосом бывший сыщик. Уж, не из милицейских ли? Лицо мне твое, вроде, знакомо.

– Нет, я из гостей Эммы Францевны, а называть меня можешь просто: Федор Федорович, - по-барски взмахнул он рукой и скучным голосом спросил: - Где, когда и при каких обстоятельствах Вы, гражданин Галицкий, убили и спрятали труп Климовой Елизаветы Петровны?

Лев Бенедиктович сжался в рекамье и затравленно посмотрел на меня. Я мило улыбнулась ему в ответ.

– Я не убивал! Она сама таблеток наглоталась, и письмо оставила прощальное. У Эммы Францевны оно в сейфе лежит. А закопать в лесу барыня велела. Я тут ни при чем! А за захоронение в неположенном месте нет уголовной ответственности!

– Как Вы объясните причину самоубийства гражданки Климовой?

– Письмо она получила от жениха. Он ей отворот-поворот, вот она и наложила на себя руки.

– Лжете!
– по-прокурорски загремел Федор.
– Что было в письме?

– Не знаю!
– закрестился Лев Бенедиктович совсем, как домоправительница.
– Я письмо через Глашу передал нераспечатанным. Это она мне потом сказала, что Бурцев от Лизы отказался.

– Когда Вы познакомились с Бурцевым?

– Прошлой весной в Бадене. Я сопровождал Эмму Францевну в качестве телохранителя.

– Где закопали труп Климовой?

– В орешнике, напротив большого камня, у речки.

– Так, вернемся к нашим баранам. Как долго Вы сидели в шкафу?

– Уже сутки. Эмма Францевна позвонила вчера утром и просила срочно приехать. Я приехал. Она посадила меня в этот шкаф и велела сторожить компьютер, чтобы никто к нему не подходил.

– Расскажите, что Вы видели ночью.

– В двадцать два пятьдесят Эмма Францевна вошла в будуар. Что-то писала, сидя у бюро. В двадцать три пятнадцать вышла. Почти сразу послышались голоса в малой гостиной, но кто там разговаривал, я не разобрал. Звукоизоляция в доме хорошая. Вот как раньше строили!.. В двадцать три тридцать барыня вернулась в будуар и почти час работала на компьютере. Потом ушла к себе, и больше я ничего не слышал, если не считать слабый звон посуды внизу около часа ночи. Утром пришла Глаша и долго прибиралась. Где-то в это время меня и сморило. Господи, уже вторые сутки без сна... А что случилось с Эммой Францевной?

– При необходимости Вам сообщат.

Галицкий деликатно зевал в кулак, Федор ходил из угла в угол, огибая по дороге многочисленные кресла и столики с безделушками, я смирно сидела в кресле.

– Скажите, Лев Бенедиктович, а прошлой ночью, когда была гроза, Вы по личной инициативе сидели в шкафу?
– осмелилась спросить я.

Галицкий отвернулся и засопел, как Гоша, когда я застаю его на месте преступления - валяющимся на хозяйской кровати.

– Что просила Ариадна у Эммы Францевны?

– Галицкий, отвечайте. Ваша свобода в Ваших руках, - давил Федор на щуплого филера.

– Она просила продать ей какие-то фермуары, - нехотя выдавил он из себя.

– Фермуары - это как-то связано с мемуарами?
– удивился Федор.

– Нет, это застежка из драгоценных камней на ювелирных изделиях, просветила я мужчин.

– Галицкий, какие еще задания Вы выполняли для Эммы Францевны?

– Слежкой занимался, - угрюмо процедил он.

– За кем?

– За кем скажет, за тем и следил.

– Поконкретней, пожалуйста.

– Ну, она мне давала имена людей и домашние адреса, а я изучал их образ жизни.

– Что за люди?

– Да разные были: чиновник, музыкант, врач, рабочий на стройке, бандит среднего масштаба, банкир... всех и не упомнишь.

– Какие сведения о них Вы добывали?

– Распорядок дня, круг общения, привычки...

– Зачем Эмме Францевне нужны были эти сведения?

Галицкий красноречиво пожал плечами.

– Так. И что же мне теперь с Вами делать?