Снова отвлекусь. Ленинским он стал только в 1961-м году. До этого он был… ну, угадаете? Правильно – с 1952-го он был Сталинским. Как эта главная улица Минска называлась в первые послевоенные годы, сказать затрудняюсь (скорее всего – Советская), но в годы немецкой оккупации она называлась – Гауптштрассе, что, насколько я понимаю, так и переводится – Главная дорога. А перед войной она называлась Пушкинской, потому что в 1937-м году Советский Союз с невиданным размахом отмечал 100-летний юбилей… гибели Пушкина! Вся страна праздновала и ликовала. В 1991-м Союз распался, сябры почесали затылки и решили, что несправедливо целых 30 лет такой замечательной улице носить псевдоним В.И. Ульянова, у нас, бульбашей, свои знаменитости есть. И стала улица называться проспектом имени Франциска Скорины. 14 лет этот средневековый учёный, философ, медик, первопечатник и просветитель, основатель восточнославянского книгопечатания, переводчик Библии на белорусскую редакцию церковнославянского языка напоминал о себе не только с табличек на домах, но и в миллиардах всевозможных бумаг и документов, включая паспорта граждан. Надоел! И с 2005-го Главная «штрасса» Минска называется Проспектом Независимости. Похоже, у «незалежных» сябров-бульбашей других проблем нет, и они тратят море денег на очередное переименование единственной приличной улицы своей столицы.

Памятник Ленину на проспекте Ленина

Мой же рассказ о годе 1985-м. Приехали, значит, в Минск и достаточно быстро поняли, что не ошиблись. Прочная «сталинская» архитектура на привокзальной площади убеждала нас в прочности системы, а политизированный и подчас чрезмерный декор зданий утверждал, что живём мы богато и идём правильным путём. Поначалу показалось, что мы попали в какое-то «законсервированное» время – так всё было спокойно и прочно. Здания, правда, почти за 30 лет, прошедших со времени их постройки, сильно обветшали, их давно не ремонтировали, но, во-первых, это не очень бросалось в глаза, а, во-вторых, именно это нам и было нужно. Чуть ли не в первом же дворе мы воочию убедились, что обветшали не только здания. Обветшала система, и очень сильно. Такой картинки невозможно было представить себе никогда! Во все времена так называемой советской власти подобный акт вандализма и святотатства оценили бы высшей мерой наказания. Даже нам, случайно увидевшим подобную картинку, было бы несдобровать. Во дворе дома на Ленинском проспекте валялась (другого слова не найти) обезглавленная статуя Ленина! Ужаснувшись, мы поняли, что страна резко изменилась, и Вадим Юсупович молча встал в ногах поверженного и поруганного идола. Как всегда, для масштаба. Было непонятно, кто и зачем это сделал. Ни реставрировать, ни утилизировать статую явно не торопились. Но рука вождя, ранее к чему-то призывавшая, по замыслу скульптора, а ныне поднятая вверх, как бы моля о помощи, была аккуратно забинтована для лучшей сохранности.

Юные мои друзья, вам, аполитичному поколению, выросшему во времена свержения всяческих кумиров, скорее всего, не понять наших чувств и той оторопи, которую мы ощутили в тот момент. Я, конечно, и раньше видел «вождя» в разрозненном и даже «обнажённом» состоянии, правда, это было во дворах скульптурных мастерских, где ребята ваяли «кормильца» на заказ для всяких колхозов. Но даже там обломки были стыдливо и трусливо накрыты мешковиной. Этот же несчастный вариант кумира валялся во дворе жилого дома, находящегося на проспекте его имени! «Находка» навела на раздумья, но для наших задач не годилась – слишком уж прямолинейным и чересчур откровенным был бы ход. Не ложилось это в стилистику фильма и не соответствовало нашим жизненным позициям. Зачем пинать? Потому что – можно? Уже через два года выйдет фильм Сергея Соловьёва «Асса», где расхристанная молодёжь будет плясать на портрете Брежнева… Ладно, там стилистика другая.

За 10 лет до этого события, в 1975-м, выбирая натуру для «Подранков», я увидел в Одессе великого кобзаря Тараса Шевченко почти в подобном положении – и содрогнулся. Тогда мне это показалось чудовищным кощунством. Но кобзарь с проломленной челюстью сердито взирал на свидетелей своего унижения из-за забора, кроме того, он – только поэт, но не ВОЖДЬ. Да, чуть позже мы почти привыкнем к сносу памятников под радостное улюлюканье толпы – разрушать мы горазды. Даже в партийном гимне «Интернационал», который ритуально пели стоя все делегаты всех съездов, есть слова: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья. А затем…». Напрашивается вопрос: А зачем? Зачем – до основанья?! И что такое – «мир насилья»? Любое государство – отточенный веками инструмент насилья. Я, по счастливой случайности никогда не бывший комсомольцем, но имеющий Почётную Грамоту ЦК ВЛКСМ, никак не мог понять (уверен, что сами поющие хором и не особо задумывающиеся над словами делегаты – тоже), в чём они клянутся и к чему так вдохновенно призывают. Не понимаю и теперь. А может быть, Аркадий Коц просто неправильно перевёл с французского?

Памятник Тарасу Шевченко

О, Минск! Город отголосков прошлого. Буквально в соседнем дворе мы обнаружили ещё две статуи. Они стояли в высоченной арке за навсегда закрытыми ажурными воротами и выглядели почти пристойно. Но парочка эта была довольно непривычной и оттого странной. Нас приучили к смычке города с деревней и к бесполой дружбе рабочего с колхозницей.

Но эти четырёхметровые колоссы из алюминиевой выколотки изображали колхозницу с хилым подобием снопа, и, судя по всему, лётчика-испытателя с мужественным лицом под шлемом. Вот эти «ребята» были уже из нашей темы. Они были неполитизированными обломками империи. Это были безымянные герои уходящей эпохи. Статуи как статуи. Элемент городского декора. Не более того. Нас не в чем упрекнуть. Нам нечего инкриминировать. Мы ни над кем не измываемся. Эти статуи непременно надо использовать в картине. Ассоциативно они точно «работают» на тему. Надо лишь «подсуетиться», чтобы их никуда не увезли до съёмок. Показываю вам кадр из фильма. Общий план, панорама. Мальчик куда-то бежал по двору и слегка приостановился, увидев. Пять секунд экранного времени. Всё. Конец кадра. О чём он? Не знаю. Абдрашитова не спрашивал – глупо спрашивать. Всё и так ясно. Тупик. Вечно закрытые ворота и парадные подъезды в стране, «где так вольно дышит человек». Символы успехов и достижений томятся пока на задворках. Идёт спешная переоценка ценностей. Всё, чем якобы гордился советский народ, скоро пойдёт на свалку И добро, если всё это просто будет забыто. Нет, многое, если не всё, будет высмеяно и охаяно. Скорее, скорее на свалку истории, развивающеися, как принято считать, по спирали и не имеющей сослагательного наклонения. А трагедии, как правило, превращаются в фарс.

Кадр из фильма «Плюмбум, или Опасная игра»

И летом мы, совсем уж впопыхах, снова пробежали мимо этих обломков империи. Да, теперь они со стыдливых задворок переместились на откровенную, открытую для всех глаз свалку. Пройдёт совсем немного времени, и (кто бы мог тогда такое представить даже в пьяном горячечном бреду?!) начнут сбрасывать с пьедесталов кумиров нескольких поколений! Лишь ничтожно малой части из них несказанно повезло – они украшают собой Парк искусств, что при ЦДХ. Но скоро, говорят, снесут и ЦДХ, и Парк искусств заодно. Жизнь продолжается, господа-товарищи!

Такие вот коррективы внесла в сценарий, вернее, в ткань фильма минская натура. Это невозможно предусмотреть и даже придумать. Когда-то в кино бытовало выражение: «Сценарий – не догма, а руководство к действию». Творцы, воплощающие на экране идеи, заложенные в сценарии, обязательно должны, на мой взгляд, расширить и рамки сценария, и сами идеи. В противном случае, они будут бездарными иллюстраторами сценария, а не авторами, создающими самостоятельное кинопроизведение на основе сценария. Несомненно, что кино делает режиссёр (то есть он больше всех отвечает за успех или провал данного коллективного творения), но чем больше лепта и заинтересованность всех и каждого создателя и участника кинопроцесса, тем лучше будет кино и тем больше, в результате, получит зритель.

Кадр из фильма «Плюмбум, или Опасная игра»

А Вадим Юсупович Абдрашитов, как обычно, просто стоит. Для масштаба.

Но эти статуи – игрушки по сравнению с другим «соцреализмом», который я увидел вблизи через год. Нет-нет, ничего особенного, небольшой монумент, который сразу и не заметишь – всего-то 16 метров высотой… Большая группа художников из разных городов и республик Советского Союза находилась в творческой поездке по Волго-Дону. Это тоже был своеобразный «выбор натуры», во время которого мы должны были, оправдав затраты на нас, привезти кучу картинок и устроить отчётную выставку в Волгограде. Как я уже повторял неоднократно, в СССР всё делалось по плану. Нас, как умели, принимали и расселяли, иногда давали транспорт и устраивали экскурсии.